Горькая полынь. История одной картины - Сергей Гомонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От постоянных треволнений девушка совсем забросила попытки записать историю, обраставшую все новыми и новыми подробностями в ее воображении, и только просьба доньи Беатриче, которой и через полторы недели постельного режима не особенно полегчало, вернула ее к идее старой сказки. Слабым голосом старушка, на глазах одряхлевшая во время болезни, попросила воспитанника почитать ей перед сном свое сочинение:
— Как только я смыкаю глаза, мой мальчик, толпа страшных мыслей приходит ко мне, и больше всего я боюсь оставить тебя одного, так и не подняв на ноги. И только твой голос прогоняет их, твой голос — и ты сам, когда рядом. Пожалуйста, прочти мне то, что написал! Маэстро Шеффре делился по секрету, что это очень интересная история…
— Хорошо, мона Беатриче, как скажете, — с поклоном ответила Джен.
Сев на стул у изголовья, она стала рассказывать ей сказку с самого начала и вскоре добралась вместе с Тэей и Этне до Изумрудного острова…
«В незапамятные времена на пограничных землях меж священным Сидхе и потаенным Аннуином жило племя, чей вождь был отцом самой прекрасной из смертных женщин по имени Маллтине. Многие холостые правители-соседи сватались к его дочери, но девушка была одержима единственной страстью — она любила только охоту.
И вот однажды прибыл к ним со свитой странный вельможа из неведомых краев. Был он ликом прекрасен, статью и величественной, исполненной грации походкой подобен благородному оленю, а за ним следовала свита, да только все придворные такие, что покуда смотришь на них, так видишь людские черты, а как отвернулся, то и вовсе забыл, как выглядят, и о самой свите помнишь с трудом. Но говорил он не о свадьбе — по своим делам приехал к вождю этот гость в багровых, будто кровь, доспехах и длинном синем плаще, отороченном мехом красной лисы. Однако, увидев уезжавшую на охоту Маллтине, слегка изменился в лице и предложил ей свою компанию для лесной прогулки.
— Я охочусь в одиночку! — гордо ответила неприступная красавица.
Ясные голубые глаза его лукаво блеснули.
— Вот как? Ты охотишься? В этом случае, я полагаю, ты оценишь выгоду от совместного гона, — сказал вельможа, свистнув к себе свору долговязых белых псов с огненно-рыжими ушами.
Что это была за охота! Загнав во время скачки за зверем свою лошадь, Маллтине раскраснелась от счастья и стала так очаровательна, что, привезя девушку на своем коне обратно, сосед из неведомых краев поделился с нею своим намерением посвататься и уже готов был изречь сию просьбу перед отцом прекрасной охотницы, как вдруг она крикнула: «Нет! Нет! Я хочу оставаться свободной!»
— Я могу предложить тебе лучший из миров, — тихо и спокойно возразил на это безымянный вельможа, не подав и виду, что самолюбие его уязвлено. — И никто не ограничит там твою свободу.
Но Маллтине сжала кулаки:
— Все будущие мужья поначалу сулят невестам волю и весь мир к ногам, а потом отбирают и последние крохи свободы, что были у тех в отчем доме! Нет! Я не верю мужчинам. Если в твоем лучшем из миров нет охоты, мне там нечего делать!
— Я не «все», как ты изволила выразиться, а прежде чем что-то отвергать, не лишне бы было узнать, от чего отказываешься, — с прежней невозмутимостью ответил незнакомец и подал ей, держа за хвост, убитую лисицу. — Что ж, дело твое. Ты сама твердишь об охоте и свободе, а я привык уважать желания столь умных и прекрасных женщин. Прощай.
Больше его здесь не видели. Время шло, Маллтине по-прежнему отказывала всем, находя убедительные доводы, почему женихи не достойны породниться с их семьей. Старейшины племени стали высказывать вождю свое неодобрение, и тогда он рассерчал. Кликнув дочь, правитель поставил ей условие: первый же, кто покажется им на глаза в начале дороги во время завтрашней поездки, станет ее мужем, и больше никаких возражений он не потерпит. И первым, кого они увидели назавтра, был бедный могильщик, уединенно живущий близ болот, за погостом. Так Маллтине сделалась женою нищего старика, и отец выгнал ее из дома жить в лачугу мужа, где она лишилась не только своей любимой охоты, но и времени вообще. Теперь дни уходили в поисках пропитания.
Однажды старик притащился домой уже затемно, усталый и еле живой. На кладбище за ним погналась свора каких-то страшных длинномордых собак — «Они были бледны, как призраки, огромны, как медведи, и глаза их горели синим пламенем ночи!» — и он уронил суму с лепешкой и початками кукурузы в вырытую могилу. Видя, что муж не сможет больше ступить ни шагу, Маллтине повязала накидку с вытершимся от времени воротником из меха той самой лисы, взяла тусклый фонарь, а потом отправилась на погост, вздрагивая от каждого крика ворон и глухого перестука выпей на болоте и тихо ругая про себя старого суеверного дурака, которому всюду мерещатся чудовища.
Внезапный порыв ветра загасил огонь в фонаре, девушка оступилась и упала в провалившуюся от времени могилу. Пытаясь вылезти, она стала карабкаться по сырой и скользкой земле и вдруг ощутила, как что-то холодное и тяжелое навалилось ей на спину, склизкие тонкие кости сдавили горло, а яма наполнилась трупным смрадом. От ужаса Маллтине не могла и двинуться, лишь вращала готовыми лопнуть в кромешной тьме глазами. Скрипя гнилыми суставами, хозяин могилы прижался к ней сзади, и тут небо прояснилось, тучи разошлись, а в яму заглянула полная луна. Плоти уже почти не осталось на скелете нежити, но язык еще болтался между зубами, выталкивая при каждом слове комки земли наружу. Мертвец положил подбородок ей на плечо, возле самого уха, и свистящим шепотом сказал:
— Моя маленькая девочка, давно я ждал, когда кто-нибудь упадет сюда, и вот это оказалась ты. Не плачь, ты красива, но мне нет дела до тебя, я не отберу твою жизнь и даже покажу, как выбраться отсюда. Взамен этого ты побудешь моей лошадкой, и я стану невидим никому, если ты примотаешь к себе мои руки своим воротником, чтобы не уронить меня часом по дороге. Ты ведь не хочешь потерять такое сокровище, правда?
Она сжала веки и тихо заскулила сквозь зубы. Покойник сочувственно погладил ее по волосам:
— Поверь, я просто хочу есть и пить. Так сильно, как никогда не хотел при жизни, моя маленькая девочка. Не нужно плакать, я просто надеюсь, что ты немного позаботишься обо мне в этом лучшем из миров.
Маллтине завыла от отчаяния.
— Ну довольно! — прохрипел он, грубо дернул ее и толкнул вперед. — Привязывай и пошли! Днем я буду твоим невидимым горбом, а ночью ты станешь петь мне колыбельные, укладывая спать в своей постельке. Ты ведь жена старого могильщика? Да, да, ты жена старого могильщика, а это значит, что старый червяк никогда не прикасался к тебе и ни к кому из женщин уже лет десять как. Поверь, я видел его здесь не раз. Спите вы порознь, тебе скучно, и я готов скрасить твое одиночество. Не беспокойся, я тоже не трону тебя в силу некоторых прискорбных обстоятельств!
Мертвец тихо рассмеялся и обвил руками ее шею, веля связать их между собой лисьей шкуркой. Потом они выбрались из ямы, он подсказал ей, где лежит оброненная сума, и так эта жуткая парочка отправилась в лачугу могильщика, который давно уже спал и видел десятый кошмар.
— Поешь, а потом мы пойдем на охоту, моя лошадка.
Пища не лезла ей в горло, а труп на ее спине только посмеивался шипящим голосом. Пожевав лепешку, она повезла его в свой город, где все еще правил отец-вождь.
— Смотри, вон на сеновале спит парочка, поверни-ка к ним!
— О, умоляю тебя, не трогай их, это сын лучшего друга моего отца и его невеста.
— Превосходно, тем богаче будет пир!
И он так сжал коленями ее бока, что у Маллтине едва не началась предсмертная агония:
— Да-да, и я могу сделать ее бесконечной, если ты не будешь умной маленькой девочкой и не поможешь мне первое время. Возьми серп и отсеки голову сначала ему, а потом ей. Делай, как я говорю, иначе заставлю тебя мучиться вечно!
Рыдая, девушка подошла к спящим. Труп съехал с ее спины, перекинул связанные руки у ней над головою и скрипучими костяшками прижал юношу к сену, а Маллтине, исхитрившись, рубанула мертвеца по шее. Череп его покатился со стога, но тут же колдовским образом вспрыгнул обратно на плечи скелета и прирос к хребту. Боль скрутила девушку, и, чтобы избавиться от пытки, она вслепую ударила юношу лезвием серпа по горлу. Как только голова его отделилась от туловища, нечестивый труп прижался ртом к фонтану крови из перерезанной аорты. Маллтине стошнило. Насытившись, мертвец стал менее дырявым с виду и указал на невесту убитого, которая, как ни странно, даже не проснулась от шума. Покончив и с нею, нежить снова взобралась на закорки своей возницы:
— А теперь домой, моя девочка. Мне очень хочется спать…
Он зевнул, и Маллтине ощутила, что весить покойник стал теперь намного больше. Добравшись до лачуги, она положила его в свою кровать, спела колыбельную, а сама легла на полу, собираясь утром пожаловаться мужу и попросить подмоги, ведь это из-за него она обзавелась ужасным наездником. Однако, как и обещал мертвец, никто, кроме самой девушки, не видел ни его, ни пятен тления на ее постели и одежде, не чувствовал тошнотворного запаха пропастины, не слышал загробного голоса упыря. Старик решил, что жена сошла с ума. Так она и ходила среди людей, согбенная, будто горбунья, вызывая удивленные взгляды, а нечестивец нашептывал ей путь. Каково же было удивление Маллтине, когда, опять явившись в город, она вместо того, чтобы застать горестную тризну, узрела пышную свадьбу, а умерщвленные прошлой ночью жених и невеста, живые и здоровые, стояли, держась за руки и принимая поздравления.