Пироскаф «Дед Мазай» - Владислав Крапивин

Доктор Брештук строго сказал:

— Мальчик, теперь ты больше не будешь бояться. Ты плотно приложишь это сердечко к Катиному, вот сюда. И постараешься, чтобы тепло перешло от одного к другому. Понял?

— Да… — выдохнул Том. И… прижал.

Ощутил лёгонький толчок.

— Бьётся? — шепнул доктор.

— Да… Только чуть-чуть…

— Нужно усилить ритм. А для этого вспомнить что-то бодрое, детское. Какую-нибудь считалку, как в игре… Помнишь?

— Не-а! — перепуганно сказал Том. В самом деле не помнилось ни-че-го!

— Ладно, тогда я сам. Когда учился в первом классе (а это в самом деле в незапамятные времена имело место!) была у нас в ходу такая песенка-считалка… Я запою, а вы подпевайте. И без всякого смущенья. Помните, что это медицина!

Доктор вскинул украшенную седыми клочками голову и запел дребезжащим голоском:

Стук-стук, перестук,Ехал поезд по мосту.Колесо отпало,Прыгает по шпалам.

Катя негромко засмеялась. А Том сразу понял, что не будет стесняться. Он словно увидел зелёное колесо, которое удрало от вагона и дурашливо скачет между рельсами, как по упавшей на мост лестнице. И даже показалось, что он помнит слова песенки.

И запел вслед за доктором, и Катя негромко запела:

Стук-стук, перестук,Ускакало за версту.Мы его догонимНа хромом вагоне.

— Том Сушкин, возьмись за колечко, — быстро сказал доктор. — Так хочет Катя.

Том правой рукой дотянулся до мочки левого уха. Это было непросто, но… Катя хочет, доктор велит — значит, надо.

Стук-стук, перестук,Оживёт сердечко.У мальчишки в ухеВздрогнуло колечко.

И они дружно допели:

Стук-стук, перестук,Едет поезд по мосту.Насчитаем сто колёс.И не будет больше слез!

Вроде бы, совершенно пустяковая песенка. Но Катино сердечко под ладонью Тома теперь стукало в ровном ритме.

— Можешь убрать, — шепнул ему доктор.

Том спросил таким же шёпотом:

— Она скоро поправится?

— Будем надеяться. Только не забывай её…

Он с ума сошёл? «Не забывай»!..

Доктор на две пуговки застегнул Катину сорочку, натянул простынку.

— А сейчас поспи. Будто в вагоне: стук-перестук…

— Ладно… — шепнула она. И жёлтые мотыльки сомкнули крылья…

— Том, посиди с ней минуты две, а потом гуляй… Только не забывай навещать…

— Ни за что…

Домой шли пешком. Том ступал почти что на цыпочках, будто боялся разбудить Катю.

Юга спросил:

— Ты почему хромаешь?

— Я не хромаю. Это я… так…

Юга пригляделся:

— А коленку-то где рассадил?

Похоже, что кожа была содрана до крови.

Том рассмеялся.

— Это не рассадил. Это я вытер о неё руку. — Он показал ладонь со следами сердечка.

Юга сорвал у забора лопух.

— Давай смоем… — У тротуара журчал в каменном желобке ручеёк.

Том вымыл ладонь, а коленку не стал.

— Пусть пока будет так. На память.

Юга кивнул, он все понимал.

Том больше не хромал. Он виновато задышал и попросил:

— Юга, если я тебя чем-то обидел, не сердись, ладно?

— Том, ты малость спятил от переживаний. Чем ты меня обидел?

— Не знаю… В детдоме говорили, что я ин-ди-ви-ду-а-лист.

— А не говорили, что ты… ладно, не буду.

— И это говорили …

— Расскажи наконец, как дела с капитаном. И с кино…

Туренский тополь

Главных представителей киностудии было трое. Были ещё всякие ассистенты, но так, на втором плане. А трое — те самые, которых Том видел в музее. Обычно они ходили шеренгой — как пираты из фильма «Люди с чёрной каракки». Только в пиратском кино тройка была дружная и маршировала под залихватскую песенку, а Ефросиний, Вовочка и «камуфляжная» командирша постоянно конфликтовали. Похоже, что по творческим вопросам.

Студия называлась «Дульсинея-фильм». Точнее «Dulcineia-film». По имени той самой камуфляжной девицы. Она была владелицей студии, генеральным директором, ведущим режиссёром, главным продюсером и кем-то ещё, Том не запомнил.

При знакомстве с Томом она простецки сказала:

— Привет дорогой Гэ Гэ!

— Кто?! — возмутился Том.

— Это значит «главный герой»!

— С Гэ Гэ могли бы познакомиться и пораньше, — неулыбчиво заметил Том. — А то снимали из-под подола…

— Это особый творческий метод. Называется «Шмель».

— Между прочим, несколько ваших «шмелей» сожрал Донбамбало, — злорадно вспомнил Том. — Двумя клювами. Принял за настоящих…

— Это не страшно! Он потом их натурализовал…

— Что сделал?

— Выкакал, — мрачно объяснил главный оператор Ефросиний Штульц. — Записи сохранились.

— Ага, — кивнул Том. — Вид через страусиные перья. Из… того самого отверстия.

— Ты циник, — сообщил Ефросиний.

— А это что такое?

Оператор не ответил, а сценарист Вовочка запрыгал от смеха.

— Меня, между прочим, зовут Дульсинея Порфирьевна Тоболкина, — сообщила генеральный директор и ведущий режиссёр. — Мой папа, Порфирий Тоболкин, очень любил Сервантеса, отсюда такое имя… Ты, кстати, читал «Дон Кихота»?

— А вы читали «Четвёртое путешествие Эрибрано Пуха в скопление жёлтых звёзд»? — И Том постарался покрепче запомнить название книги, которое только что придумал.

— Э… мембрано? Признаться, нет… Кстати, коллеги меня обычно зовут «фройлен Дуля». Мой дедушка был родом из Вены, и меня воспитывали в духе австрийской культуры. Музыка, немецкий язык и т. д… Можешь тоже звать меня фройлен Дулей и говорить «ты»…

Том решил, что говорить ей «ты» не станет, а насчёт имени заметил:

— Дуля это хорошо…

— Напрасно иронизируешь, майн либер кнабе. Не имя красит человека, а… У меня есть знакомый режиссёр Пипкин, его фильм «Девушка из Нью-Крокодайла» взял гран-при на фестивале в Сан-Розарио. Ему дали премию «Серебряный кокос»…

— А крокодайлу? «Серебряный Пипкин»? — не удержался Том

Посмеялись все, даже мрачный Ефросиний.

Дуля сказала, что чувство юмора — неоценимое качество для главного героя.

— Хочешь посмотреть, что мы про тебя отсняли?

— Потом…

Сейчас Том торопился в столицу, навестить Катю.

Недавно ему и дяде Полю пришлось переселиться в щитовой домик на острове, где устроила базу киностудия. Остров был крохотный. Рядом торчали из воды ещё несколько — похожие на зелёные кочки. И среди них, метрах в ста от кинобазы, островок с тем самым Деревом.

Казалось, великанское дерево встаёт прямо из воды. Том смотрел на него с непонятным чувством. Такое могучее, гордое и в то же время пугающее. Чёрная узловатая чаща, громадная древесная туча, в которой гнездятся злые силы.

Впрочем, о дереве он думал гораздо меньше, чем о Кате. Настоял, чтобы его возили в Герцоград каждый день.

Катя поправлялась, но не так быстро, как хотелось.

«Стук-стук, перестук…» — иногда шептал про себя Том. И помадную «кровь» с колена за несколько дней так и не смыл..

…А то, что про него наснимали, Том, конечно, посмотрел. И не знал, что сказать. Ну, плывут, ну поют, ну скачет он по палубам. И что? Здорово получилась только их с Катей песня. И, конечно, бой с пиратами. Совсем как по правде! А ещё забавно вышло, как Донби удирал с краденым яйцом и потом перепирался с полицейским офицером. Но в общем — беспорядочно, спутано, не разберёшь, в чем смысл. И совсем непонятно, при чем тут чёрное дерево.

Том так и сказал фройлен Дуле:

— А Дерево-то причём?

— Дерево ещё не снимали. Завтра приступим к репетициям. Потом ты свалишь это чудовище, и сюжет сконцентрируется вокруг кульминационного момента…

— Какого момента?

— Самого главного, майн либер кнабе… Почему ты так часто переспрашиваешь?

— А я не воспитывался в австрийской культуре. Говорите по-русски, не буду переспрашивать…

— Ты все-таки очень сложное дитя…

— Детдомовский, — буркнул Том. Хотя давно уже чувствовал себя не детдомовским, а «дядиполиным».

— Тебе палец в рот не клади… Как ты будешь подступать к Дереву? С современной бензопилой или с традиционным топором? Только не спрашивай, что такое «традиционный».

— Я это знаю. А как подступать, не знаю. Мне надо посмотреть Дерево ближе. Вплотную…

— Это логично! Завтра поедем.

Назавтра Том, конечно, сгонял на катере в Герцоград. Ему нравились эти короткие плавания. Разлетались по воде зигзаги солнца, мчался навстречу пахнувший камышом ветер, из щетинистых зарослей рогоза уносились длинноногие, похожие на маленьких Донби, цапли. Проплывали назад круглые островки. По ним прыгали не то кролики, не то зайцы. Интересно, они жили здесь всегда или поселялись только на лето? Том вспоминал зелёных зайчат на вымпеле и трубе «Деда Мазая». О пироскафе он думал часто (можно сказать, постоянно). Однако в мыслях не было большой печали. Иногда казалось даже, что «Дед» исчез не навсегда, а ушёл для ремонта на какую-то судоверфь…