Путь израильского наёмника - Владимир Германздерфер

– Они что там не видят луч?

Не дав договорить, снаряд разрезал воздух взрывом. За ним сразу последовал второй. Значит, не ошиблись: в мечети был склад.

Надо уходить, а то кто его знает, какие ещё сюрпризы таятся за углами и окнами.

– Командир, впереди по улице гранатомётчик с охранниками.

Аккуратно выглядываю. Чёрт, прямо перед нами. «Руки верх» кричать бессмысленно. Вижу, целится вдоль проулка, откуда выехал танк. В железном звере не видят, что на них направлено. Они подставили борт, а гранатомётчик присел на колено. Уже наверное мысленно празднует победу. Стреляю. Раз, два, три. Все падают. Потом остановимся на отдых, сейчас не время. Несколько скольжений и опять присели.

Оглядываюсь назад, вижу кровь на руке Илии.

– Илия, что у тебя здесь?

– Чёрт, ранили.

– До свадьбы заживёт?

Взглянул в глаза, в ответ улыбка.

– Влад, снайпер.

– Где?

– Не знаю. Но это по тебе стреляли.

Все замерли. Вбегаю в дом. Высматриваю в прицел улицу и противоположное здание. Группа следом перебегает площадь. Выстрел. Один из строя упал, вся группа присела.

– Саня, стой! Огонь!

Тут же плевки пуль покрыли соседнее здание свинцом. Вырывают штукатурку из стен, впиваются возле окон. Вижу, как Саня пробежал мимо убитого гранатомётчика, схватил шайтан трубу и плюхнулся возле раненого.

– Я тебя убью! – шиплю в переговорник.

Смотрю, показал мне, что всё в порядке. И тут же хлёсткий звук выстрела. Саня падает на раненого. В прицеле не вижу стреляющего.

– Он там, в глубине комнаты, – указывает рука Илии. – Мы его не видим, а он любое наше передвижение видит.

– Командир, дай свой крестик.

– Фанта, ты что сдурел?

– Дай.

Протягиваю. Думаю, зачем? Следопыт отмотал лейкопластырь и приклеил его к осколку стекла. Примотал словно топор древнего неандертальца к прикладу.

Гляжу на Саню. Тот приподнимается, хочет перевязать раненного. Но пуля из окна срезает солдата.

– Чёрт!

И тут Фанта поймал своим стеклом солнце и направил солнечный зайчик в глубину комнаты. На какую-то секунду вспышка ослепила снайпера.

– Пошёл!

Толкнул Илию, и вся группа разбежалась, словно распустился цветочек. Те солдаты, что были внизу, оттащили Саню и раненного в подъезд. Остальные спрятались за углом дома напротив. Такая себе смена позиций в танце. Теперь мы на передовой. Хотя она повсюду здесь. Рука Андрея отбросила за спину автомат и схватила притащенный Саней гранатомёт.

– Ну что?

Я махнул рукой и вскочил. Под пулями прикрытия добежал до стены дома, из которого стреляли. Прижался. Стою на месте под окном. Махнул рукой. Андрей ошибся, не так всё понял, но ему повезло. Снайпер не выстрелил в него, хотя момент был удачным.

А может зайчики Фанты не дали ему это сделать. Резко привстав на колено, Андрей шарахнул из шайтан-трубы по окну. Я оглушённый, весь в пыли и штукатурке ору и вбегаю в подъезд.

Стены, двери, пустой дом. Кто-то перебежал этаж. Перед глазами ступеньки одна за другой. Тёмный коридор. Второй этаж, и сразу очередь по нам. Громкое эхо пуль отскакивает от касок. Помощник снайпера ошибся. Ему надо было подождать и стрелять в спину. Илия открыл косящий огонь из пулемёта на уровне лица.

– Сдавайся!

Вот это была моя ошибка. У Ильи закончился магазин, как только я договорил. Враг выскочил, но нам и тут повезло. Очевидно, сегодня был наш день. Палец нажал на спусковой крючок, но забыл послать пулю в дуло. Пустой щелчок. Миг. Но этого мига хватило, чтобы Илия срезал противника из пистолета. Подбежали к двери. Толкнул ногой и та отвалилась. Захожу внутрь пыльной комнаты. Сморю, что натворил взрыв от гранатомёта. У боковой стенки от окна лежит снайпер. Девушка. Выбиваю из мёртвых рук винтовку «Россиянку». Эту ночь мы прожили в огне. А сколько их ещё будет? Одним глазом выглянул на улицу из пробоины в стене. Смотрю, Саня вроде жив. Снял бронежилет, пытается отдышаться.

Пуля пробила насквозь защитные пластины, но это всё что она смогла.

– Саня, я тебя убью!

Мы сделали в этом квадрате всё, что должны были и звук войны переместился дальше. Завтра нам туда, в глубь страны. Смотрю из окна на площадь. Её постепенно занимают солдаты. Идут спокойно совсем не пригибаясь. Значит, мы почистили всё. Махнул Илие. Торопимся к машине и на исходную. При выходе из комнаты не сдержался, оглянулся. Вернулся назад и закрыл зелёные глаза девчонки. Снял повязку с её головы. Разрезал одежду лезвием ножа. На плече говорящий сам за себя синяк. Значит, стреляла ты. Взял камень и прижал синее пятно. Пусть будет мирным жителем, погибшим от случайного выстрела.

– Зачем девчонкам война?

Я вздрогнул от неожиданных слов и увидел в дверном проёме вернувшегося Илию. Страх заполнил меня.

– Пусть будет мирным жителем.

– Я тоже так подумал, – мой ответ заставили Илию замолчать.

Теперь всё. Спешим на улицу. Туда, где наши собрались в кучку и отдыхают под палящим солнцем возле стоящего джипа. На улице возня. Отдаю без слов АК и «Россиянку» подошедшему офицеру. Волчья стая подчинена лишь штабу. Об этом знают все. Садимся в джип. Усталые и грязные мы мчимся прочь от войны. Завтра вновь сюда. Наш гигантский монстр расправляет свои щупальца, чтобы днём сделать следующий шаг. Тем самым прогнав врага, стреляющего ракетами, подальше от наших границ.

Глава 34

Ночь. Город вымер. Одинокие машины стоят вдоль дороги. Их бросили хозяева, а сами спрятались. Нет ни одного открытого окна Закрытые жалюзи спрятали свет. Как-то жутковато идти по городу одному. Немножко удивлён тому, что здесь творится. А может, город захватили арабы и где-то празднуют победу за пивом с солёными орешками? Да нет, не может быть. Вон флаг, на нём звезда Давида. Магазины открыты, но в них никого. Продавец сидит, смотрит телевизор. Старый еврей. Бормочет что-то.

Взглянул на меня не зло, а как-то безразлично и дальше бормочет.

Я улыбнулся. Хотел что-то сказать, но он, чувствуя это, повернулся и сделал вид, что считает деньги в кассе. Ну, и пусть. Ну, и считай, раз ты такой. Иду дальше. До моего дома совсем немного. Боже, как тихо!

Обычно в это время, когда наступает вечер, здесь всегда многолюдно. По улицам бродят хрупкие старушки с собачками. А как же, каждая с собачкой! Как-никак мужчина в доме, да и заботиться есть о ком. Ведь столько ещё любви в сердце. Их дети выросли и, слава Богу, устроились и живут. Но нет ещё внуков, и в этой паузе любви старушки впускают в дом бездомную собаку. Некоторые ходят с дедушками. Ворчливые старушки им что-то говорят, а дедушки так сильно любят своих спутниц, что ни в чём не перечат. Просто идут рядом и сжимают руку посильней, как они это делали много лет назад, когда ещё молодыми приехали строить эту страну. Я им кланяюсь в пояс. Ведь они войны выиграли. Не одну войну, а войны. Ну и конечно не сладко им пришлось здесь вначале. В пустыне, порой без воды и еды, они строили Израиль. А всё потому, что люди раньше были добрее и лучше внутри. Им нечего было терять. А теперь, вот посмотри – все спрятались. Нет, нет больше тех евреев. Есть кланы разных людей, которых в этой стране объединяет лишь одно – паспорт.

Все спрятались. Становится как-то не по себе. И мне, взрослому мужчине топающему домой, становится страшно. Но, стоп. Я, кажется, бегу. Остановись! Ты в своей стране! Ведь, правда? Улыбнулся одинокой девушке, шедшей по улице. Она улыбнулась мне в ответ. Значит, правда. Спешит, как и я, домой. Ей, в форме армии защиты Израиля, то же не по себе. Отдала честь. Да ладно, что ты? Зачем эти формальности между военными, когда такая темнота и никого нет? Вдруг она куда-то побежала мимо меня и скрылась за углом. Я развернулся, смотрю причину. А это автобус. Сквозь большие окна видно, как прошла и показала свой проездной. Уехала одна в огромном автобусе. Возле меня притормозила полицейская машина, но увидела погоны и отъехала. Сидящие в ней патрулируют город. Значит, всё-таки, город не сдан. Иду мимо детской площадки, под склонёнными вниз фонарями. Длинная, одинокая линия света тянется вдоль дороги.

Наконец, вот моя улица, мой дом. Смотрю, окошки не горят. Не может быть! Неужели не дождались? Ведь рано ещё, только пол восьмого? Немножко испугался. А может, что-то случилась? Бегу по ступенькам, перепрыгивая через одну. Тихонечко провернул ключ. Темно. Но столько лет прожил в этой квартире, что знаю, что и где. Глаза после света долго привыкают к темноте. Рука автоматически включает электричество. Снимаю рыжие от глины ботинки. На кухонном столе лежит рисунок, такой, как все мы рисовали в детстве: папа, мама и маленькая рядом. Дом, дерево и от самого начала и до конца синее небо над головой. Люди на рисунке ярко улыбаются. А снизу, чтобы каждый узнал себя, подписано: Папа, Мама и дочка. Улыбнулся рисунку. Положил листочек бумаги на столик и вошёл в спальню. Нет никого. Зашёл в комнату, специально построенную как бомбоубежище. Вот они, лежат на матрасе. Спрятались.

– Вы чего?