Страна Лимония - Геннадий Казанцев

В очередной раз, набегавшись по этажам, обессиленный, как спаниель после охоты, Герман заискивающе протягивал в окошко Викентию Авессаломовичу каллиграфически заполненный бланк.

— Так... Так... Верно... «Карлсон», — взлетают брови регистратора. — Вы, молодой человек, наверное, издеваетесь?

— Никак нет, Викентий Абес... Абессаломович.

— Авессаломович!

Минутная пауза.

— В прошлый раз у вас был «Пятачок», — продолжает пытку Жопа-морда.

— Да.

— А в позапрошлый — «Мальвина».

— Правильно, так она — женщина.

— Верно, однако это агент, а не какая-то подзаборная шлюха.

— Мальвина шлюхой никогда не была, — вступился за девочку с голубыми волосами Герман. — Да, её любили сразу двое, но...

— Что вы тут мне сказки рассказываете!

Из отдела оперативных учётов Герман уходил с чувством, будто его изнасиловали в извращённой форме. По крайней мере, общение с Жопой-мордой других ассоциаций не вызывало.

Именно этот персонаж и привиделся во сне и без того задёрганному Герману. Только во сне Жопа-морда был не один. И Герман стоял не у окошечка конторки, а в святая святых, в картотечном хранилище, там, где висели портреты Сталина, Берии, Ворошилова, где всё было заставлено горшками с цветами, где в спёртом воздухе вечно закрытого помещения стоял терпкий запах старческого ацетона. Викентий Авессаломович поливал герань из пластмассовой лейки. Рядом на стуле сидел полковник Стрельцов с «Плейбоем» в руках. Герман стоял навытяжку перед двумя ветеранами и держал в руках заполненный бланк.

— Кто на этот раз? — прошелестели пухлые губы Жопы-морды.

— Представьте себе, Викентий Авессаломович, — ответил за Германа Стрельцов, — «Муравей!»

Оба, не мигая, уставились на оробевшего опера.

— Он, Николай Иванович, издевается не только над нами, хуже того — бросает тень на всю советскую власть!

Герман пытался что-то ответить, но его рот мог лишь беззвучно раскрываться. Герман в отчаянии вертел головой, бросая преданные взгляды на говорящих.

— Вы не поверите, Лаврентий Павлович, а ведь я хотел поручить капитану ответственное задание! — вставая со стула и раскуривая трубку, врастяжку сказал полковник Стрельцов.

Герман в ужасе перевёл взгляд на Жопу-морду. Рядом с горшком с геранью стоял Берия с маузером вместо пластмассовой лейки. В его хищном пенсне отсвечивалось решётчатое окно. Онемевший молодой человек с жутким предчувствием перевёл взгляд на Стрельцова. По скрипучим половицам мягко прохаживался Иосиф Виссарионович с розовым, как у младенца, лицом и плюшевыми усами.

— Товарищ полковник, — залепетал обретший дар речи Герман, — ой, простите, товарищ маршал...

— Ге-нэ-ралиссымус! — поправил его Сталин.

— Товарищ Сталин, он и вас не уважает, — акцентировал внимание Берия на путаное обращение капитана к вождю народов. — А ещё, товарищ Сталин, он читает запрещённые журналы, — указывая маузером на «Плейбой», льстиво добавил глава НКВД.

— Вах!.. Малчышка! — возвысил голос Вождь. — Как ты, Лаврентий, мог порекомендовать мне для выполнения ответственного задания партии и правительства этого бэз-атвэтствэнного юнца! — воскликнул он, выбрасывая в наглухо закрытое и забранное в решётку окно журнал для мужчин.

— Какое задание? — не выдержал Герман.

— Захватить иуду Троцкого и доставить его в Джелалабад! — сверля своим взглядом дырку в переносице офицера, огорошил его Берия.

— Я готов! Я завтра же... Но я же не знаю испанского!

— Вам поможет с переводом агент «Муравей», — пояснил Лаврентий Павлович. — Сегодня же выезжаете в Пешавар!

— Иосиф Виссарионович, Лаврентий Павлович, миленькие! Троцкий-то в Аргентине! — взмолился Герман.

— Ви ставытэ под самнэниэ каллэктивную мудрост нашей партиы? — поднял брови Сталин.

— Еду! Сегодня же еду в Пакистан... за Троцким, — засуетился Герман, но природная честность даже во сне не позволила ему лгать руководству. — Только... Только его там нет! Он... Он в Аргентине... с ледорубом в голове. Или... Или в Испании... с ним же...

— Лаврентий! Стреляй в предателя! — скомандовал Сталин.

Когда охваченный безумным страхом Герман перевёл взгляд на Берию, тот уже целился маузером ему в живот. Пуля летела, когда Герман проснулся.

Возвращение «пиратов»

Утром ещё не пришедший в себя от ночных кошмаров Герман обнаружил пропажу журнала. Опросив соседей, он успокоился: «Я же сам видел, как Сталин выкинул его в окно, — с усмешкой подумал Герман. — Мистика! То халат, то журнал...»

День за днём отряд «Тибет» втягивался в рабочие будни. Всегда приветливый и улыбчивый Фил первым с головой окунулся в оперативную работу. Он, словно челнок, летал между Самархелем и Управлением национальной безопасности в Джелалабаде. За неполные две недели «наковырял» себе источников информации, которых принимал в отдельной небольшой палатке для проведения конфиденциальных встреч. Его внешность также претерпела изменения. Тощую хошиминовскую бородку он сбрил, зато отрастил усы и вьющиеся бакенбарды, отчего стал похож на легендарного Че Гевару. Олег организовал ещё два авианалета, одну локальную операцию, которую провели афганские войска, и начал разрабатывать крупный план по освобождению от мятежников сразу двух волостей. Теперь Филимонов уже не блистал своей неизменной улыбкой, стал серьёзным, а в общении с товарищами — слегка рассеянным. Володя Конюшов, напротив, казался потерянным. Он тоже ездил в ХАД, участвовал во всех мероприятиях, но источников так и не приобрёл. Репа, как теперь его звал даже полковник Стрельцов, всегда спешил всем навстречу, помогал, обустраивал быт, стриг канцелярскими ножницами особо заросших, но, видимо, сам чувствовал, что своего земляка ему уже не догнать.

Герман стал угрюмым. Отношения с руководством не клеились. Его информация ложилась под сукно или передавалась Олегу, который, как мясорубка, перемалывал всё.

Офицеры, оставшиеся в «Тибете» на второй сезон, откровенно на всё забили и предались мелким житейским утехам. Нет, они, конечно, получали информацию, летали на бомбоштурмовые удары, ходили с мотострелками из бригады в рейды, но с большей охотой гуляли по дуканам или резались в карты.

Казалось, что одни лишь штабные офицеры, будто смазанные шестерёнки единого механизма, не зная сомнений и неудач, работали, как заводные. Старший лейтенант Краснов рано утром нёс кипу бумаг майору Белоусову. Майор Белоусов, поработав с ними час, нёс документы капитану Гаджиеву, а тот, даже не читая, относил корреспонденцию полковнику Стрельцову. Вместе с полковником они до обеда работали в штабной палатке, потом приглашали шифровальщика Колоскова, и... новые донесения летели в Кабул.

В отряде всё более заметным лицом становился пограничный майор Перекатов. Он быстро навёл порядок во вверенном ему подразделении солдат-«срочников», которые были загружены больше, чем офицеры. Солдаты сменили дежурных из оперов на всех секретах. В их обязанности входили уборка территории, готовка пищи, ремонтные и прочие работы. Все солдаты были переодеты в гражданскую одежду и, судя по всему, чувствовали себя гораздо лучше, чем на заставах в Советском Союзе.

Теперь Пётр Петрович Перекатов мог уделять больше внимания общению с оперативным составом. Он стал частым гостем в штабной палатке, где наравне со всеми принимал участие в анализе информации и отработке деталей операций, но главное — у него был неиссякаемый запас водки и других благородных напитков, которыми он щедро делился со всеми штабными офицерами.

Внешне казалось, что каскадовцы слаженно и ритмично выполняют свой «интернациональный долг», однако в их работе не было какого-то порыва, какой-то изюминки, которую может породить только вдохновенный труд. Наконец, эта изюминка появилась. В отряд вернулись «пираты», завершившие свой краткосрочный отпуск.

В этот день Олег Филимонов был необычайно озабочен. Ему нужно было согласовать предстоящие мероприятия с партийными и военными советниками, подготовить шифротелеграмму в Кабул и встретиться с двумя источниками информации.

Олег совершил непростительную ошибку. Он решил сначала отправить телеграмму. Подготовив в специальном блокноте текст донесения, Филимонов понёс его на согласование к руководству. Гаджиева и Стрельцова не было. Оба ещё с утра отправились в Джелалабад на прогулку. За старшего оставался майор Белоусов. Когда вошёл Олег, Белоусов с Петром Петровичем только-только снимали металлическую «кепочку» с запотевшей «Столичной». Отмечали день рождения дочери майора-пограничника. Донесение Фила тут же было отложено в сторону до лучших времён, которые в тот день так и не наступили.

Когда Герман вернулся в палатку после встречи с агентом «Морчак», Фил сидел в тёмном углу на чужой кровати. Опальному офицеру уже давно хотелось излить наболевшее кому-нибудь из своих друзей. Наличие одного из них в пустой палатке он посчитал добрым знаком. Старый друг держал в одной руке конец сложенной в гармошку карты, а во второй — солёный помидор.