Император из стали (СИ) - Васильев Сергей Викторович

«Благосостояние страны измеряется не богатством высших классов, а достатком низших» — ещё раз перечитал слова императора Ленин и, не в состоянии больше сдерживаться, с силой запустил в стену чернильницей. Хлопок расколовшегося сосуда и эффектная клякса, цветком распустившаяся на штукатурке, разрядила бушевавшие эмоции и вернула голове способность мыслить трезво и рационально. «Программу всё равно придётся переписывать. Нужна преамбула, в которой требуется изобразить царские инициативы, как вынужденную уступку царизма под нажимом организации профессиональных революционеров, как результат борьбы партии за права трудящихся. В самой программе сделать акцент на то, что в царском манифесте отсутствует — свержение самодержавия, диктатура пролетариата и главное — право наций на самоопределение! Окраины империи будут нашими!»

Ленин достал из стола лист бумаги, запасную чернильницу и начертал первый тезис:

«Великоросы в России нация угнетающая…»(*)

Подумав, прищурившись, будто разглядывает что-то, скрытое вдали, он, уже не останавливаясь, продолжил скорописью:

Великоросы занимают гигантскую сплошную территорию, достигая по численности приблизительно 70 миллионов человек. Особенность этого национального государства, во-1-х, та, что «инородцы» населяют как раз окраины; во-2-х, та, что угнетение этих инородцев гораздо сильнее, чем в соседних государствах (и даже не только в европейских) (*)

Ленин оставил перо и подошёл к книжной полке, достал тяжёлый географический справочник, углубившись в чтение. Больше цифр! Обязательно правдивых и не оспариваемых — они рождают доверие к остальному тексту:

«Нигде в мире нет такого угнетения большинства населения страны, как в России: великороссы составляют только 43 % населения, т. е. менее половины, а все остальные бесправны, как инородцы. Из 170 миллионов населения России около 100 миллионов угнетены и бесправны»

«Теперь на двух великоросов в России приходится от двух до трех бесправных «инородцев»…»

«Возможность угнетать и грабить чужие народы укрепляет экономический застой, ибо вместо развития производительных сил источником доходов является нередко полуфеодальная эксплуатация «инородцев»» (**)

Отложив перо и перечитав текст, Ильич остался доволен. Теперь нужна была хлесткая и запоминающаяся концовка! На следующем листе он начертал не менее решительно:

«Мы помним, как полвека тому назад великорусский демократ Чернышевский, отдавая свою жизнь делу революции, сказал: «жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы» Откровенные и прикровенные рабы-великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих словах…

…Никто не повинен в том, если он родился рабом; но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает свое рабство (например, называет удушение Польши, Украины и т. д. «защитой отечества» великороссов), такой раб есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам.» (***)

Вот теперь работа смотрелась полной и законченной. «Товарищам из Польши и Финляндии, определенно, должно понравиться», — подумал удовлетворенно вождь и в хорошем настроении отправился в столовую пить чай. Завтра предстоял трудный день — перенабор программы и очередное выяснение отношений с Плехановым.

–

(*) Ленин. «О праве наций на самоопределение»

(**) Ленин «Социализм и война

(***) Ленин «О национальной гордости великороссов»

Глава 14 Семейный ужин

Мария Фёдоровна, дважды видевшая своего сына после болезни и покушений, уже догадывалась, что привычного семейного ужина, бывшего для неё отдушиной после утомительного исполнения всех церемониальных обязанностей, с новым Никки уже не получится. Оставалось гадать, что конкретно предпримет её сын, от каких его слов в очередной раз будут дрожать руки и болеть голова. Остальные, присутствующие на ужине в Кремле — дочь Марии Федоровны Ксения с мужем Сандро — великим князем Александром Михайловичем, а также его брат Николай, получившие из рук монарха новые должности и новое влияние при дворе, были настроены более благодушно, и ждали императора скорее с любопытством, чем с тревогой.

Император не обманул ожиданий, впервые в жизни явившись к столу со свежей газетой «Россия», фельетон из которой предложил прочитать вслух «для аппетита и хорошего настроения». Все с удовольствием согласились и расселись в предвкушении хорошего развлечения. Но с каждым произнесенным словом этого произведения Мария Федоровна чувствовала, что ожидаемого веселья не наступает, а аппетит, наоборот, улетучивается.

Действительно, любой внимательный читатель, ознакомившись с фельетоном «Господа Обмановы», сразу же понимал, о ком идет речь. К эзопову языку публицист Амфитеатров, по большому счету, не прибегал, говоря об Алексее Алексеевиче Обманове — хозяине самого крупного в губернии имения и предводителе дворянства огромного уезда, собственнике села «Большие Головотяпы, Обмановки тож», о его супруге Марине Филипповне, взятой «за красоту из гувернанток», об их сыне Никандре Алексеевиче, в просторечии называемом «Никой-Милушей». «Это был маленький, миловидный, застенчивый молодой человек, — характеризовал Амфитеатров наследника «самого крупного имения», — с робкими, красивыми движениями, с глазами, то ясно-доверчивыми, то грустно-обиженными, как у серны в зверинце. Пред отцом он благоговел и во всю жизнь свою ни разу не сказал ему: «нет»».

В этом портрете трудно было не узнать молодого государя — человека среднего роста (5 футов 7 дюймов, то есть один метр 68 сантиметров), всегда почитавшего своего отца и известного своими «робкими» манерами. Трудно было не вспомнить и упоминавшихся предков этой «провинциальной» семьи: дедушки Алексея Алексеевича — Никандра Памфиловича — «бравого майора в отставке с громовым голосом, с страшными усищами и глазами навыкате», любвеобильного хозяина еще крепостной Обмановки, и его сына — «красавца Алексея Никандровича», ставшего в период «эмансипации» одним из самых деятельных и либеральных мировых посредников. Читая «Что делать?» Чернышевского и говоря крепостным «Вы», Алексей Никандрович «считался красным и даже чуть ли не корреспондентом в «Колоколе»». Этот «либерал», по сказке Амфитеатрова, «умер двоеженцем, — и не под судом только потому, что умер». Так были охарактеризованы, соответственно, Николай I и Александр II.

Ознакомив читателя с краткой историей семьи Обмановых, Амфитеатров описал смерть Алексея Алексеевича, которая «очень огорчила Нику». В его фельетоне в молодом хозяине Больших Головотяп боролись «бес и ангел»: наследнику было «жаль папеньку», но в то же время он радовался полученной свободе, тому, что мог открыто подписаться на «Русские ведомости», послав ко всем чертям «Гражданина», что мог подарить колье mademoiselle Жюли и т. д. Победа в конце концов должна была остаться, согласно фельетону, «за веселым бесенком», «слезный ангел должен будет ретироваться».

На том история не завершалась. Автор пообещал — «продолжение следует». (*)

— Газету закрыть, этого щелкопёра Амфитеатрова — арестовать, — с каменным выражением лица выдавила из себя задохнувшаяся от гнева вдовствующая императрица.

Ксения и Сандро с интересом посмотрели на императора, ожидая его реакцию на такое категорическое требование.

— Давайте сначала разберемся, — тихо и медленно произнес монарх, — о чём хотел сказать читателям господин Амфитеатров своим памфлетом? Какие черты, описанные им, по мнению автора, будут без сомнения поняты и привязаны к правящей династии?

— Да все! — громыхнул Николай Михайлович, чуть опоздавший и поэтому слушавший фельетон, стоя в дверях, — вся история семьи за последние полсотни лет описана тщательно и достоверно.

— Бимбо! Или ты прекратишь глумиться над усопшими, или я добьюсь, чтобы тебя арестовали вместе с этим писакой! — фыркнула Мария Федоровна. — И он, и ты ведёте себя не по-христиански!