Похоть - Эльфрида Елинек

Спортсмены и спортсменки днем передвигались по пересеченной местности, а вот сейчас, когда они могли бы понадобиться, никого не видно, чтобы спасти женщину от нападения на саму себя, согреть ей душу и подержать ее судьбу за шиворот. Обычно директор в своей фирме заботится о регулировании финансовых потоков, в спрямленное русло которых он направляет и самого себя вместе со своим полновесным органом, отводя из широкого русла свой полноводный ручеек. Он заботится о том, чтобы поток протекал так, как хочется ему, директору, протекал для его удовлетворения. Супружескую пару накрывают тени домов, деревьев и ночи. Герти колотит в бесчувственную дверь, соскальзывая по ней вниз. Она пинает дверь ногами. Студент стоит любых ее усилий, хотя он ничего еще толком не сделал. Он улыбается и не двигается с места, ведь, в конце концов, здесь Герман, ее муж, и с ним Михаэль тягаться не хочет. Муж устремляет взгляд вверх, туда, где к нему не привыкли. Взгляды мужчин встречаются на полпути, они оба за рулем. Почти одновременно в течение секунды они ощущают, как их тела противятся умиранию. Михаэль обозначает приветственный поклон, наклоняясь вперед на несколько градусов. Оба они уже слышали, как журчит расщелина Герти, спасибо, достаточно! Ему незачем больше грести руками, чтобы пропеллер похоти, овевающий голову потоком воздуха, выводил его из равновесия на несколько прихотливых сантиметров. По меньшей мере, одному из них больше не хочется снимать дорогую одежду с насиженных мест ради желаний и по настоянию этой женщины. Молодой человек закуривает сигарету, потому что однажды ему уже вручили огонь, приковав к лыжному склону, где он стоит и слышит шум крыльев, производимый хищными птицами гор. Они хотят лишить его последнего пламени из газовой зажигалки, чтобы отнести это пламя людям внизу, там, под ним, людям, чувствующим себя в большем союзе с Богом, чем он. Огонь в деревне ему безразличен, он вовсе не обязан нести его туда. Герти вырвалась наружу из тяги своего очага, где так мило потрескивают поленья. Но теперь хватит, и ей, драгоценному камню в директорском доме, придется отдать себя в руки ювелира! Испытующе глядя на нее, директор обнимает ее за талию и тянет за собой по ночной почве, покрытой инеем. Она бьет копытами и упирается — тут у любого терпение может лопнуть! На ней по-прежнему шелковое платье, надетое утром, платье, в котором зарождались надежды, и Герти оно по фигуре, выглядит красиво и спереди, и сзади, хотя день, засыпанный снегом, уже слегка клонится к закату. Студент вдруг перестал быть дары приносящим, и он никогда больше не станет таковым. Он выглядывает из окна, прикрывая глаза ладонью, но света еще достаточно, чтобы окружить парочку блеском великолепия. Он не всегда отказывается от того, что ему хорошо знакомо. В конце концов, он попытался дерзко прошагать по ее лугу, раздразнить зверей, вздохнуть полной грудью и затем выдохнуть использованный воздух на лыжную трассу. Впрочем, его сияние не разливается слишком широко, но он может послужить отличным обрамлением для этого святого семейства и открыть на него прекрасный обзор, достойный видовой открытки. Михаэль прикрывает глаза ладонью, чтобы взгляд его привык к темноте. Природа вовсе не добра, она жестока и дика, и люди спасаются от ее пустоты бегством друг в друга, туда, где всегда уже кто-то находится. Возможно, Михаэль отправится пропустить глоток-другой с директором, который своей собственной идиотской кистью хочет завершить картину, начатую Михаэлем! Под соснами никакие слова больше не нужны. Отбросим их прочь!

Тишина метет улицы, и Бог преображает обитателей этих краев, да, кое-кто из них еще работает, некоторые заняты своей мебелью и домами, в которых они неустанно что-то мастерят, остальные трудятся над своими нынешними партнерами, не имеющими постоянного местопребывания. Приходится вкалывать, добывая все новых партнеров (тотчас уходящих вниз по ручью), чтобы обеспечить выполнение вечного обещания природы: дать работу и жилье.

Наконец-то они станут оседлыми! И таким образом они крепко удерживают тех, кого им пообещала природа: ошибка природы, в результате которой народились люди, ну а человеческие ошибки разрушили лес, составляющий основу их жизни. Природа обещала еще кое-что: право на труд, в соответствии с которым каждый житель, который заключил союз со своим работодателем, может быть спасен Богом посредством смерти. Видите, теперь и я совершила ошибку в высказывании. Ведь и хозяева страны не знают, как разрешить эту дилемму. Работы все меньше, люди будут стараться все больше и больше, чтобы все оставалось так и чтобы они сами могли остаться. Чтобы все осталось так, как сейчас, когда они, усталые, но гордые собой, вешают знаки своей жизни на стенку и потом сдают рубанок учетчице. Вокруг начинают расцветать и распускаться тела, возникают фигуры самой необычной конструкции. Если бы Создатель этих потребителей автострады мог увидеть, как они восстают со смятых супружеских постелей, эти выродки с покрасневшими от надежды щеками (и что они еще себе приобрели!), он бы все полностью перестроил, ведь он сам восстал из своей узкой каморки особым образом, будоражащим воображение, явив нам образец, который выставлен для изучения в музеях и церквях. Плохие оценки, которые все мы выставляем Творцу самим фактом своего существования и тем, что ничего не можем поделать: сейчас все они суетятся, гудят, движутся на работу своих тел в такт поп-музыке, передаваемой по третьей программе австрийского радио или звучащей с еще более незамысловатой пластинки. Маркс удивительно спокойно реагировал на нас! Кто подаст им хоть что-нибудь в этот час, когда они, тесно прижавшись друг к другу, идут выбивать давно растраченные долги? Даже хозяин трактира не сделает этого в своем стремленьи темном получить больше денег, чем он потратил на напитки, он сам вкушает еду, им приготовленную, а посудомойка Йозефа, восьмидесяти шести лет, облизывает тарелки и глотает объедки. От любой работы всегда что-нибудь остается, а вот от той, к которой вы привязаны, как и от ваших любимых, не остается ничего. Женщины свежеприготовлены или законсервированы. Да, и они способны вожделеть, но не слишком долго, там, где они дребезжат под ударами погоды, которая диктует им даже фасон одежды. Их толстые округлые тела что-то бурчат себе под нос, жизнь продолжается, муж навсегда исчезает в небытие, часы истекают, но женщины шустро движутся по дому и никогда не расстаются с неуверенностью под ударами судьбы. Сколь схожи их привычки! Каждый день одно и то же. И завтра все повторится. Отсрочки! Отсрочки! Но следующий день еще не подошел к остановке, и домашней хозяйке пока не войти в него, чтобы спастись от себя, окунувшись в еще большую работу. Они теперь бесчувственно покоятся друг в друге, поршни движутся до упора, корабли устремляются к непроходимым берегам тел и не достигают их. Да, мы падаем, но падаем неглубоко, мы столь же мягки, как мягко все вокруг нас. Если бы все происходило в соответствии с тем, что мы заслужили, мы бы еще смогли купить себе башмаки, чтобы обуть наши усталые ноги. На большее рассчитывать не стоит. И вот уже на наших косточках играют наши партнеры, которые хотят вести игру сами и считают себя тузами червей, о, ужас, они в самом деле впиваются в нас! А расстояние до неба по-прежнему велико. Быстро поставим ногу на подножку автомобиля, который заработали своим горбом, многочасовым трудом на благо фабрики. Мы пришли в этот мир в облике детей Божьих, а после череды лет не остается ничего, кроме этой подножки, на которую ступаем мы, владельцы автомобилей среднего класса и самого последнего разбора, и доступ в творение нам закрыт, нам, чья ходовая часть за это время несколько изменилась, закрыт умельцем, который только что встал к рычагам. Да, они безо всякой замены вычеркнули наше местечко, фабрика тем временем работает почти сама по себе, этому она научилась у нас! Но прежде чем в дом войдет нищета и придется продать машину, мы хотим еще раз-другой вернуться домой после отпуска из чужих краев. Мы хотим еще раз-другой бездумно растратить себя в других, и от этого игрового стола нас не отгонит никакая мысль, оброненная нашим владельцем, никакой рекламный костюм из газеты, никакое безобразие, которым мы быстро сокращаем себе жизнь, потому что мы, бедные рабочие лошадки, обязательно выгоним на свое пастбище еще несколько лошадиных сил. Ведь и директор никогда не правит в одиночку! Даже концерн, этот пойманный ястреб, даже он не может взлететь в вышину так, как ему хочется, кто знает, на какую бестию он там натолкнется!

У каждого из нас своя забота: кого любить и чем питаться.

Никто не посчитал бы их чувства поддельными, наоборот, каждый принял бы их за истинные драгоценности, которыми украшают себя другие: толпы потертых тел, которые, изменившись к лучшему (новая обувь!), бредут путями своих мелких влюбленностей и беспокойно скользят по паркету. Человеческий хор, который направляет многоголосое эхо в кресле-подъемнике к отцу Небесному прямо на небо. Он создал эрогенные зоны, которыми украшает себя женщина по вечерам, и она прячет под ними свою работу, прежде чем кто-нибудь успеет достойно ее оплатить. Мужчины потрясенно заглядывают в дырки женщин, которые проделала жизнь, и застывают в ужасе, словно они и раньше знали: коробочка, из которой им много лет сыпали зерно, давно пуста. Однако на человеке повисла любовь. А завтра рано утром им нужно успеть на первый автобус, и не важно, сколь беспомощно они подлаживаются к своим женам, которые лепятся к ним и к их коротким стволам, все равно: огонь, пли! Работа не валяется на улице.