Похоть - Эльфрида Елинек

Мы еще увидимся, и мы еще услышим друг о друге.

Когда двери защелкиваются на замок, Герти, спрятавшись в замке за занавесками, становится покорной и кроткой. Разве это повод для директора, чтобы перейти к рукоприкладству? Ребенок мечется от одного родителя к другому, он пыжится вовсю. Отец хочет подарить ребенку забвенье, он поднимает его над своей ширинкой и снова бросает на пол. В конце концов, ему предстоит извергнуть из глотки матери социальные спазмы. Быстро, палец внутрь! Вот только мешает ребенок, роль которого играет мальчик, ребенок, сыплющий откровениями из своей стиснутой глотки: он хочет подарков. Собственно, по каким критериям выбирали этого ребенка? Родители терпят вымогательства и молча восседают друг на друге в своем прекрасном месте жительства. Запасы детского языка неистощимы, но они не отличаются многообразием, речь идет лишь о деньгах и вещах. Этот ребенок хочет, чтобы у него был целый ураган разных технических приборов: тра-та-та-та-та. Его слова сыплются из всех углублений, над которыми мама понавешала картинки с животными. Дитя это любит свою мать, ведь оба они подчиняются общему закону, в соответствии с которым их произвела на свет не земля, а отец. Из ребенка тянутся вверх буйные побеги рекламных каталогов. Да, и лошадь тоже надо купить. Ребенок хочет целиком и полностью слиться со своими интересами, и тут первый голос играет не скрипка, а спорт. Товары становятся словами, так-то вот. Отцу приходится снова оставить в покое свой брючный мешок, в котором хранится его штука, мимо этой женщины просто нельзя безучастно пройти. Уж он-то справится с ребенком, может, оттащить его за волосы к еде? Из телевизора бьют ключом картинки и звуки, он словно медуза, которая вытягивает щупальца в комнату и дает молодым возможность познать себя на примере разных знаменитостей. В доме очень шумно. Глава этого союза гневно прокричал свое решение: все трое хотя и произведены на свет одним отцом, но придуманы мною!

Мать, заключенная в своем теле, обмякшем от алкоголя, бродит по дому, натыкаясь на домашние приборы. Эта семья без особых хлопот покупает себе свое окружение. Взгляните, какой мир и уют! Столы прогибаются под светом настольной лампы, которая освящает тайные священные яства. Что за уютная сцена, что за уютная страна. Полузатвердевший отцовский член послушно, словно охотничья собака, лежит между его ляжек на кромке кресла, все на месте, кончик открыт наполовину, под его тяжестью гнутся перила. Из мужчин что-то рвется наружу. Оттуда, где начинаются их недра, поспешают они, не спеша, и все дальше и дальше тянут они котомку через подлесок. Нет, этот член не отправится на боковую прежде, чем он еще раз не восстанет и обильно не оросит все вокруг. Очень мужчинам этого хочется. Отец ерзает на сиденье: как интересно, как мило выглядит долина между его бедрами! Дорогой длинною, и он — тоже очень длинный. Женщина уставилась перед собой невидящим взором и время от времени стучит кулаком по столу. Если бы оставить ее в покое, она бы тотчас отправилась вслед за своими новыми вожделениями и бросилась бы в ту великость, которая зовется Михаэлем. Боюсь, что этот путь для нее теперь закрыт. Она бормочет непонятные слова, доносящиеся из закрытого рта. Мы попозже еще съездим туда, к летнему домику студента, к месту паломничества ее похоти. Дети в домах не поют и не хлопают в ладошки, и солнце больше не рискует появляться. Все затихает. Когда же, спрашиваю я себя, когда женщина постигнет неотложность своего местного органа безопасности?

Ребенок носится по дому, превратившись в бестию. Каждый раз перед тем, как идти в постель, когда столь малое значение придается вечерней трапезе, ребенок становится сам не свой от ощущения своей телесности. Мать тоже резко опускает голову на стол. Ее отверстая рана связана с Михаэлем. Она делает знак, что не будет есть, но обязательно что-нибудь выпьет. Отец, который уже слышит призывные звуки охоты, отпускает тормоза в своем гоночном костюме. Ребенок ему надоел, ведь отец сейчас в собственном доме, где умирают люди, если их вовремя не отправить в больницу. Припозднившиеся рабочие ускользают от непогоды и торопливо шагают в свои счастливые домишки. Скоро наступит полная тишина. Отцовский геркулесов мускул тянется к матери. Эта агрессивная псина пока что дремлет, но скоро запах ударит ей в ноздри. Сверху с ребенком разговаривают о школе. Потом накренившуюся вперед женщину трогают за теплые подмышки, берут ее за плечи и снова сажают прямо. Ребенок все больше и больше становится начальником еды. Отец, вожделению которого мешают, погружается глубоко в себя, да, мы видим, что и мать прибыла сюда, чтобы опять уехать прочь и вновь возвратиться. Эти люди не могут усидеть на месте, что в общем и целом соответствует нраву богачей. Нигде они не задерживаются, они путешествуют вместе с облаками и ручьями, их кроны шумят над ними, их кошельки шелестят. Хорошо там, где нас нет, и они подставляют свою грудь солнцу. И всегда звучит один и тот же ответ на вопрос: кто у телефона? Ребенок становится все назойливее, он шлифует список подарков на день рождения, но желания его от этого не уменьшаются. Отец в принципе ведет себя так же. Он освежит мать пузырьками своего источника. Жизнь пенится вокруг его костей, в самом деле, тело его покоится в пылу и в жару его чувств, которые не удержит никакая резинка, и очень красиво сияют языки пламени, которыми охвачена его фигура. Ребенок требует многого, чтобы получить почти все. Проводник спального вагона разместил родителей прямо в гуще их ощущений (за окнами мелькает пейзаж, и их желания растут, перерастая их самих и вырываясь на волю), и отец, и мать по разным причинам хотят, чтобы ребенок снова закрыл свой разинутый рот. Соглашения нарушаются. Один час занятий на скрипке в день — не бог весть какое достижение. Жена теперь, пожалуй, немножечко перекусит. Ребенок не созреет еще очень долго. Займемся лучше друг другом!

Им нельзя сидеть голышом, охватывая друг друга, ребенок мешает. Ребенок входит в раж. У него нет никаких тайн от родителей, он все выплескивает наружу вместе с молоком сквозь еще оставшиеся молочные зубы. Ребенок очень тесно связан с родителями своей архитектурой. Собственно, сын мешает не только тогда, когда ему ставят капельницу скрипки. Он мешает постоянно. Такое излишество (дети) порождает необдуманные связи, которые приводят в дом своих собственных нарушителей спокойствия, чтобы они ярко и глупо светили своей безудержной болтовней, словно электрические лампочки. Вместо того чтобы играть друг с другом во всевозможных укромных местах их дома. Отец, в конце концов, желает стянуть со своей жены тканевое покрытие и большими прыжками сбежать вниз по ее холму, но не тут-то было — ребенок, словно праздничный день, переполняет комнату, звуки его горна разносятся по всему дому, в котором все призывает к любви, и прежде всего — отчетливая конструкция отца, созданная для любви, как большой диван в гостиной. Как пышно расцветают половые органы этих коммивояжеров вдоль дорог, как расцветают хорошо защищенные растеньица, пожалуйста, не надо их рвать, они отправятся путешествовать сами! Скройся в лесу, но не попадайся им под ноги, посреди пышной зелени они бывают жутко ядовитыми!

На кухне отец бросает несколько таблеток в стакан сока, предназначенного для сына, чтобы наконец-то заставить умолкнуть этого вечного дневального. Сыну его собственный сочок еще не слишком пригождается, а вот его отец, ого-го-го, когда наступит тишина и покой, выскочит из своего одеяния и воткнется в мамочку, с топотом одолев давно утоптанную дорогу. Бог отправляет на все четыре стороны своих горных и долинных путников, пока они не опустошат друг друга, чтобы потом отправиться дальше вместе с детьми в путешествие по групповому тарифу. Когда они появляются, они поют и напяливают на себя силиконовую презумпцию, когда покидают соответствующий орган — оставляют после себя кучу мусора. Таковы предписания по поводу мест отдыха в нашей жизни, и не связанный ничем пейзаж раскинулся в долине. Лестница, которая ведет нас с гор вниз, пригодится отцу, чтобы спуститься и, не мешкая, отправиться освежиться на материнский молочный двор, где он сможет выпить все готовенькое. Индивидуального пошива по мерке не существует и для директора. Эти сосцы хорошо укрыты временем, но они прекрасно скрашивают его будни. В конце концов, ребенок склонится ко сну, после того как делает вид, что еще чуток поиграл на скрипке. С этой фигурой покончено! Мы ложимся спать. Споем колыбельную для матери, которая, однако, уже не способна внятно различить черты сыновнего лица! Ребенок смеется, кричит и слегка отбивается, пока, наконец, последняя таблетка не растворилась у него в крови. Да, этот сын тараторит без умолка, словно он весь вечер намерен купаться в себе, в свете рампы, в белилах своего богатства. Большие и сильные не рискуют обнаружить перед ним свои делишки. В их домах стоят клетки, вплотную друг к другу, где питаются и люди. Мать старается избежать всяких сношений с отцовским членом, избежать опустошения, которое он производит в ней своими трудами, прибегая к средствам святого брачного союза. Да, она хочет здесь жить, но не хочет принимать визитера.