Агитбригада - А. Фонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подростки, движимые любопытством, наперебой принялись делиться своими версиями. Боевой пыл спал. Да и лидер ихний пришел в себя, сперва, конечно, немножко попытался качнуть права, но я с трудными подростками работал в школе. Поэтому он, видя, что не прокатило, подключился к обсуждениям.
— Никто не знает, откуда он взялся, — сказал детина. — Вроде как Сомов его привёз.
— Но это не факт, — авторитетно заявил главарь.
— А ещё Лазаря никто победить никогда не мог, — подхватил невысокий паренек в коричневом картузе. — Даже Афанасий. Он у нас на бойне работает, быка кулаком валит, а вот Лазаря — не смог.
— А Мишка с Иваном вдвоем и тоже не смогли! — вспомнил детина, — весной на ярмарке кулачные бои были. Лазарь всех победил. Много деньжищ тогда выиграл и порося.
Все загомонили. Удивляясь, откуда в небольшом по габаритам парне такая силища. Поболтав с ними ещё немного, я пошел дальше. Расстались мы если не друзьями, то хотя бы не врагами.
В церкви всё также пахло елеем, ладаном и травами.
Священник обрадовался, увидев меня:
— Здравствуй, дитя божье. А я уже думал, что ты не придешь.
— Гудков запретил приходить к вам, — честно признался я.
— Но ты пришел…
— Вот, книжечку вашу принёс, — я протянул молитвослов священнику.
— Ты разве успел за сутки выучить молитвы?
— Нет, не успел, — признался я, — но я переписал в тетрадку. Так что ещё выучу.
— Это похвально, — сказал священник.
— А какая самая сильная молитва — «Верую» или «Отче наш»?
— «Всё, что ни попросите в молитве с верою, получите»*, — сказал мне священник с кроткой улыбкой.
— Спасибо, батюшка. Я понял.
В церковь вошли две пожилые женщины. Священник вручил мне православный календарь, который я обещал вернуть на следующий день, и я ушел. Правда перед этим таки выпросил святой воды. В присутствии любопытствующих тёток священник задавать вопросы не стал. Так что мне повезло, можно сказать.
Дома я растопил печку, влез на полати и принялся изучать нарисованные лики святых под уютное потрескивание дров.
— Всё-таки ты решил удариться в религию, — язвительно заметил Енох, появившись из неоткуда, — жития святых, смотрю, изучаешь. Вчера молитвы переписывал.
— А вот скажи мне, Енох, — поднял глаза от картинок я, — ты сказал, что европейская культура в магии сильнее, чем «ваша славянская». Это что ж, получается, ты не из наших? И почему ты сказал «славянская», а не русская?
Енох померцал и от ответа воздержался.
— А как оно так вышло, что ты не наш, а оказался в глухой деревне, в полуразвалившейся избе, посреди России?
— Поверь, Генка, оно тебе знать не надо, — вздохнул Енох.
— А как мы будем сосуществовать, если у нас друг от друга будут такие серьезные тайны? — возмутился я. — Как ты себе это представляешь?
— Давай перенесем разговор на другой раз? — попытался опять спрыгнуть Енох.
— Ты мне это уже в который раз предлагаешь? — не повёлся я. — А давай поговорим начистоту? И решим, что дальше делать. А то у тебя свои планы, у меня — свои. Может, они не совпадут и нам лучше не делать друг другу нервы.
— Послушай, Генка… — начал Енох, но я перебил. Так как завёлся:
— Енох! Я тебя просил рассказать мне о видах духов и призраков. Мне надо знать, с кем я могу столкнуться и что мне от них ожидать. Но ты только обещаешь или вообще исчезаешь во время каждого нашего разговора. А мне нужны ответы на вопросы.
— Анфиса — злая, Серафим Кузьмич — нет. — коротко ответил Енох и замерцал.
— Это я уже понял, — нахмурился я, — ты мне вот что скажи, какой вред или пользу могут мне принести Анфиса и Серафим Кузьмич?
— Ничего хорошего тебе Анфиса не принесет, — сказал Енох, — Так что держись от нее подальше.
— Это не ответ! — воскликнул я.
— А вот и она, — сказал Енох и указал костяшкой куда-то мне за спину. — Явилась!
Я обернулся. Пространство передо мной замерцало зеленовато-мутным, словно бутылочное стекло, свечением. И моментально появилась Анфиса.
* * ** Евангелие от Матфея, глава 21, стих 22
Глава 20
Возвращение моё в трудовую школу имени 5-го Декабря прошло без особых фанфар — буднично и незаметно, словно насморк. Я пришел, сдал заведующему бумагу от Гудкова о том, что с такого-то по такое-то число пребывал в составе агитбригады «Литмонтаж» и осуществил выезды по таким-то и таким-то деревням и сёлам. В агитбригаде выполнял работу помощника по реквизиту. Подпись, дата.
— Угум-с, — мельком просмотрев бумажку, глубокомысленно изрёк заведующий, угрюмый, совсем ещё не старый мужчина с бабским блинообразным лицом, и поправил очочки на мясистом носу в красных прожилках.
Я стоял перед его столом и ожидал вердикта. Сесть мне не предложили.
— И чем ты занимался в агитбригаде? — спросил заведующий, хотя в бумажке было всё прекрасно написано.
Благоразумно воздержавшись от едкого комментария, я ответил:
— Боролся с мракобесием и религиозными предрассудками среди крестьян.
— Во как завернул, — заведующий отложил бумажку и уставился поверх очочков на меня. Глаза его при этом не выражали никаких эмоций и понять хоть что-то по мимике было решительно невозможно.
— А как ты боролся… с мракобесием среди крестьян? — передразнил он меня.
— Путем культурной агитации и пропаганды атеизма, — не остался в долгу я.
— Между прочим, у него ведомость по возмещению ущерба за порчу станка лежит. Погашенная, — сообщил Енох, заглядывая в лежащие на столе документы из-за плеча зава. — Так вот, может тебе будет интересно, и если ты не понял, то твой долг закрыт.
Я изрядно удивился, ведь пробыл в агитбригаде всего каких-то две недели и в любом случае зарплата младшего помощника по реквизиту не перекрывает цену импортного станка.
— Похвально, — кивнул заведующий и потерял ко мне интерес, — можешь быть свободен.
Вместо того, чтобы, красиво вскинув руку в салюте, промаршировать прочь, я задал вопрос:
— А что там по станку, Пётр Захарович? На сколько я уже возместил так называемый долг?
— Что значит «так называемый»⁈ — аж возмутился заведующий, — ты как это разговариваешь со старшими, Капустин⁈ Совсем там, в агитбригаде распустился⁈ И тебя это не должно касаться!
— Как это не должно меня касаться⁈ — в ответ тоже возмутился я, — Пётр Захарович, что происходит? Мне незаконно, без всякого расследования, впаяли какой-то мифический долг, основанный на претензии пьяного человека. Сдали меня в какое-то рабство в эту агитбригаду! Отчисляли на ремонт всю мою зарплату! Я жил впроголодь! А теперь вы мне вот это говорите? Я вас не понимаю, Пётр Захарович! Конечно, мне обязательно, я подчёркиваю — обязательно, нужно знать, сколько на меня ещё денег в долг повесили! Может, я до теперь смерти не рассчитаюсь! А, может, пока я пахал в агитбригаде, ваш этот пьяный специалист еще что-то придумал на меня взвалить!
Я выпалил всё это на одном дыхании. По мере моего монолога лицо заведующего меняло окраску словно мимический индонезийский осьминог при виде креветки: сначала он порозовел, затем покраснел, потом стал багровым и, наконец, резко побледнел, аж до синевы.
— Ты что, сволочь⁈ Ты что это позволяешь⁈ — сиплым от возмущения голосом прошипел он и, уже громко, заорал, — эй, кто там⁈ Дежурный!
В кабинет вбежал парень лет семнадцати.
— В изолятор его!
— Есть! — вскинул руку в салюте парень и толкнул меня в спину, — пошли, Капустин!
— Погоди, мы с Петром Захаровичем ещё не закончили, — дёрнул плечом я и повернулся к заведующему.
Тот от удивления стал похож на офигевшего долгопята.
— Пётр Захарович, — спокойно продолжил я, — я хочу получить ответ на мой вопрос. Вопрос повторю, специально для вас — сколько денег из моей зарплаты ушло в счет закрытия моего долга за порчу станка? И сколько я ещё должен?
— Ты что, не слышал⁈ — заверещал заведующий дежурному, — в изолятор! Живо!
Дежурный толкнул меня сильнее. Пришлось идти, иначе началась бы драка. Этого я не планировал. По дороге я сказал Еноху:
— Останься, послушай.
Енох замерцал и исчез, а мы пошли дальше по коридору.
— Заткнись, Капустин, и иди, — проворчал дежурный, решив, что это я говорю ему, и опять больно толкнул меня в спину.
— Ещё раз толкнешь — я тебе глаза выдавлю, — мрачно пообещал я дежурному.
Дальше шли молча. Но хоть толкаться тот перестал.
Навстречу нам показались ребята в спецовках. Парни и девушка. Парней я не знал, а девушка была
