В слепой темноте (СИ) - Янг Энни

— Не трогай меня! Убирайся! Уходи! — Я яростно толкаю его и выставляю за дверь, закрываюсь изнутри на ключ.

— Алекс!

— Оставьте все меня в покое! — отчаянно кричу я и падаю на пол без сил. Слезы ручьем катятся вниз. Как давно я не плакала, а сейчас внутри будто водную башню прорвало. Рыдаю и не могу остановиться, это сильнее меня. Все попытки собраться, взять под контроль чувства терпят крах. Я больше не могу держать всё в себе. Когда шар непрестанно надуваешь, он рано или поздно лопнет. Это неизбежно. Вот и я в этот самый момент взрываюсь, всё мое нутро надрывается от крика, от отчаяния, от несправедливости, от лжи, от всей фальши. Меня тошнит от всего, что меня окружает, выворачивает наизнанку. Во мне кипит злость и плачет ребенок. Я ненавижу себя и ненавижу всех вокруг. Меня так всё достало, осточертело…

По прошествии времени я собираю, отдираю себя, соскребаю с библиотечного пола и встаю пустой оболочкой. Эмоций больше не осталось, перегорело всё, я освободилась, а башня опустела, слезы высохли.

Вяло переставляю ноги и тяжело опускаюсь на диван. Мельком взглянув на кофейный столик, замечаю на ней черную записную книжку, неосознанно протягиваю руку и беру ее, раскрываю.

"Консультация у профессора Дубиленко", — читаю я на первой странице и хмурюсь. После открываю следующий разворот и, раскрыв от удивления рот, замираю.

Игорь наблюдается у психотерапевта?

Лихорадочным взглядом пробегаюсь по многочисленным строчкам, страницам и не могу поверить в то, что вижу.

Рекомендации на тему "Как избавиться от ночных кошмаров?", корявые, сделанные на скорую руку пометки: "Снова кошмар. Алекс умирает. Я в очередной раз не успел ее спасти", "Выпил таблетку, но не смог заснуть", "Рекомендации профессора не помогают", "Алекс уехала, стало нечем дышать", "Зверь внутри меня хочет убить психа, что причинил вред Алекс", "У меня больше никого не осталось, никого кроме Алекс, я не могу ее потерять". И такими откровениями исписаны десятки страниц… дневника?

Я прикрываю рот рукой и усилием воли стараюсь не закричать от нахлынувших вновь эмоций.

Где-то на середине книги натыкаюсь на необычный список, вернее очередной совет профессора Дубиленко. "Пошаговая инструкция, как вернуть Алекс:

1. Шоковая терапия. — Не приемлемо.

2. Ревность. — Ни за что.

3. Вызвать эмоцию: злость. — Выполнено. Не вариант.

4. Вызвать эмоцию: раздражение. — Выполнено. Не вариант.

5. Постоянно мелькать перед глазами. — В процессе.

6. Поселиться в её доме. — Выполнено.

7. Бесить ее, лишь бы чувствовала и реагировала, как нормальный человек, изгнать пустоту и заполнить ее душу любыми эмоциями. — Не вариант.

8. Поцеловать ее. Этот метод использовать по мере возможности часто. — Пока лишь один раз.

9. Напомнить ей о нас. — Постоянно. Но результата нет.

10. Помогать ей во всем, хочет она того или нет. — Стараюсь.

11. Купить к… (или это "п"?)"

Последнее слово вообще не разберу никак, запись сделана, похоже, в спешке, и потому совершенно нечитабельна. Поспешно перескакиваю на следующую строку, потом еще на одну — глаза в смятении бегают по белым страницам и темно-синим буквам, каждая из которых пропитана ощутимым отчаянием и безысходностью.

Черная книжка с глухим звуком падает из моих рук.

До боли вонзив зубы в кулак, в твердые костяшки пальцев, я истерично смеюсь, а после вновь, уже во второй раз за сегодняшний день, начинаю истошно рыдать. Дура! Алекс, ты дура, каких еще поискать надо!

Повалившись набок и притянув к груди подушку, я беззвучно лью слезы. Я наконец-то чувствую! Я наконец свободна! Я жива!

Протираю опухшие, утомленные глаза, смотрю на висящие на стене старинные механические часы из красного дерева. Не могу сообразить, кто их снял с первого этажа и перевесил сюда. Ай, плевать. Почти полночь. Лениво приподнимаюсь, нехотя опускаю ноги на ковер, стопы утопают в мягком, приятном ворсе. Делаю пару шагов по направлению к двери и выхожу в тихий темный коридор. Наверное, все давно легли спать.

Спускаюсь на первый этаж, стараясь не издать ни звука. В гостиной, полностью освещенной луной, на длинной, узкой, далеко не удобной и не рассчитанной для сна софе обнаруживаю Игоря. Волосы небрежно растрепаны, беспокойное лицо, глубокая хмурая складка залегла меж бровями. Снова кошмар? Игорь, Я тебе снюсь, да? Ты вновь меня теряешь? Снова и снова?

Закусив от сожаления и глубокой, душераздирающей вины щеку изнутри, опускаюсь на колени возле поистине сильного мужчины. Мне невероятно повезло повстречать в своей жизни такого, как он. Осторожно дотрагиваюсь до светло-каштановых, светящихся серебром на лунном свете волос и едва ощутимо провожу по ним пальцами; после достаю из-под журнального столика плед и, любуясь любимыми чертами лица, укрываю своего храброго, терпеливого рыцаря. Единственного на всем белом свете. Что же мне делать? Как быть дальше?

— Любишь его? — неожиданный негромкий голос за спиной заставляет спешно встать и обернуться.

— Отец? — не обдумав толком, роняю я.

Мужчина со сдержанной улыбкой стоит облокотившись о лестничные перила. А глаза горят искрой удивления и радости.

— Не думал, дочка, что ты так скоро назовешь меня отцом. Хотя нет, вру, даже не рассчитывал.

Трогательно. Надо же, я растопила эту глыбу льда. Дочка. Не верится, что я его дочь. Хотя следовало догадаться, видя его попытки сблизиться со мной, его заботливое отношение, его совсем не дружеские объятия.

По правде говоря, не знаю, что сказать. Да и слово "отец" вырвалось случайно. Кажется.

— Пройдем на кухню? — предлагает Евгений, с пониманием принимая мое молчание. — Не будем будить парня, пусть поспит, умаялся, места себе не находил, когда ты в истерике заперлась в библиотеке.

Уперев взгляд в пол, киваю. Сейчас я, разумеется, сожалею о своем поведении. Не стоило мне закатывать такой скандал и биться в сумасшедшей истерике. Но с другой стороны, если бы не этот переломный момент, если бы не сорвало башню, я бы так и осталась бездушной тварью, отгородившейся от внешнего мира стеной холодного безразличия.

Мы входим с отцом на кухню.

Забираюсь на табурет, тянусь к кувшину с водой, стоящему на другом конце столешницы, беру сверху висящий вверх тормашками бокал с барной стойки. Нет никакого желания лазить в темноте по кухонным шкафчикам в поисках подходящего стакана. Наливаю бокал до краев и одним глотком опустошаю его.

— Жажда замучила? — подает голос отец с соседнего стула.

— О да, все слезы выплакала, ни капли жидкости в организме не осталось, — отзываюсь я, повернувшись к нему.

— Поговорим? — спокойно предлагает он, немного подумав.

— Давай, — пожимаю плечами. — Но… для начала прости меня за… то, что было вечером. Я… взорвалась. В буквальном смысле.

— Ничего страшного, — с тоской в глазах качает головой отец. — Твоя реакция понятна, я готовился к такому развитию событий, но, как видишь, к такому никогда не бываешь готовым… На самом деле это ведь я должен просить у тебя прощение. За то, что не был рядом с тобой все эти годы. И мое неведение не является мне оправданием. Человек должен в любом случае нести ответственность за всё… к чему приложил руку.

Я со смешком приподнимаю брови.

— Ты хотел сказать, половой орган?

— Ох, Алекс, — смутившись, вздыхает он, — я и забыл, что говорю со взрослым человеком, а не с ребенком.

— Отец. — Я кладу ладонь поверх мужской кисти, лежащей на столе. — Я не сержусь на тебя, я сержусь на остальных, вернее не понимаю, зачем они скрыли от меня правду. Мама, дед, который мне, оказывается, вовсе не дед, тетя — они все эти годы кормили меня ложью. И я стараюсь понять, правда, но не понимаю. Пытаюсь встать на их место и… всё равно не понимаю, — с досадой тихо говорю я.

Тихонько опустив вторую руку на мою кисть, Евгений переворачивает нижнюю ладонью вверх и ободряюще, по-отечески сжимает мою маленькую ручку в своих больших, даря тепло и спокойствие.