В слепой темноте (СИ) - Янг Энни

— Расскажешь, кто тебя так? — как бы между прочим интересуюсь я, отходя к двери. Черт побери, какой шутник нас закрыл здесь?!

— Это неважно. Важно то, что мы с тобой так и не поговорили. — Игорь, отбросив в угол ненавистную веревку, встает и подходит ко мне, пытающуюся всеми силами выдолбить эту чертову дверь.

— Игорь, давай не будем ходить по кругу, — бросаю я через плечо. — Я сказала, не хочу, значит никакого разговора не будет. Да откройте же эту дверь, кто-нибудь! — кричу я, разозлившись и больно ударив кулаком о металлическую поверхность двери.

— Я люблю тебя, — вздыхает мужчина позади. — Я не могу сидеть сложа руки, когда ты в беде.

— Любишь? А как же Ника? Ведь с некоторых пор она снова есть в твоей жизни, — насмешливо замечаю я, приподняв брови и мельком посмотрев на него. После чего запускаю пальцы в небольшую неприметную шкатулку, стоящую на полке у двери, и сосредоточенно начинаю рыться в поисках какого-нибудь тонкого, острого предмета. Мне надоело здесь сидеть, тем более в компании своего бывшего. Нужно срочно выбираться отсюда, нет желания и дальше выслушивать его утомительные, бессмысленные, нескончаемые речи.

— Она уехала, ее больше нет в моей жизни, — отвечает он с присущей ему решительностью.

— Кажется, когда-то я это уже слышала, — с тихой усмешкой. — И знаешь что… твоим словам я больше не верю, — повернувшись лицом к Игорю, припечатываю холодным взглядом.

— Понимаю, — кивает он, смотря мне в глаза, — но на этот раз она действительно больше не вернется.

— И ты хочешь сказать, что между вами ничего не было? — со злой усмешкой в голосе.

Неожиданно мужчина замолкает и в виноватом жесте задумчиво закусывает губу.

— Я так и знала, — фыркаю я. — Она сногсшибательная, как можно устоять, верно? — саркастически замечаю я.

— Между нами ничего не было, — немного неуверенно сообщает бывший.

— Врать мне ты так и не научился, — разочарованно протягиваю я.

— Ничего не было, — жестко и твердо, а потом с явственно выраженным на лице сожалением: — вернее не в том смысле, о чем ты подумала.

— А в каком? Вместе куличики пекли? На песочнице играли? — с издевкой спрашиваю я.

— Она меня поцеловала. Один раз, — признается спустя секунду Игорь.

— Она? Уверен? — с насмешкой.

— Да, — хмуро и гневно бросает он, подходит ко мне и, близко склонившись, шипит мне в лицо: — Потому что я люблю тебя, если ты, дуреха, этого еще не поняла!

Мы неотрывно смотрим друг другу в глаза, я на секунду задерживаю дыхание, а потом вдыхаю его запах, сладкий и горький одновременно, будоражащий мои легкие, те в свою очередь незамедлительно, со скоростью мысли, разносят волнующее, знакомое тепло по кровяным сосудам, по всему телу, в каждую клеточку. Мои клетки блаженно вдохнули мужской запах, по которым давно истосковались, — предатели.

— Ты всё еще любишь меня, я это вижу, — нежно шепчет он, еще ближе склонившись и тяжело дыша в губы.

— Я… — сглатываю и наконец беру себя в руки, — ты ошибаешься. Кстати, я тоже поцеловалась кое с кем. Поцелуй — это же не преступление, верно? — и с холодным вызовом смотрю на него.

Его лицо тотчас искажается в гневе, а крепкие пальцы захватывают мой подбородок, он вынуждает смотреть ему прямо в глаза.

— Кто? — цедит он сквозь зубы, пытаясь сохранить самообладание, усмирить рвущуюся изнутри бушующую ярость.

— Тебе какая разница? И отпусти ты меня! Мы друг другу никто, понял?! — Я в яростном порыве швыряю Игоря от себя, со всей силы ударив ему в грудь. — Не трогай меня никогда! Уяснил?! Не приближайся!

Выражение его лица вдруг меняется, на меня смотрят печальные, уставшие глаза.

— Прости меня, — одними губами произносит он и, немного поразмыслив, взъерошив каштановые волосы, неожиданно достает из кармана запасной ключ.

— Он всё это время был у тебя?! — изумленно восклицаю я и непроизвольно сжимаю кулаки.

— Да, — говорит он тихим извиняющимся тоном, идет к двери, вставляет ключ в замок и с легкостью отпирает. — Ты свободна, можешь идти, — жестом он указывает на открывшийся путь.

— Зачем? — ни на дюйм не сдвинувшись, ошарашенно смотрю на него.

Игорь отводит глаза и больше не смотрит на меня.

— Хотел поговорить — поговорил. Можешь идти, — бесцветным голосом говорит Игорь.

— Как ты… это провернул? — не отступаю я. — Меня закрыли снаружи, и тебе в рот кляп засунули, привязали к креслу. Ты не мог…

— Идея не моя. Я ничего этого не планировал, — перебивает он, красноречивым взглядом обводя комнату. — Я просто проявлял фотографии, зашел Лев Янович, хитро улыбнулся и повалил меня в то кресло. Сказал не сопротивляться, довериться ему. Он меня связал, засунул кляп в рот, сунул ключ в карман и оставил. А через десять минут вошла ты. Дверь, вероятно, запер твой дед. Для меня это тоже было неожиданностью, как и для тебя.

— Не сопротивлялся, значит?

— Я доверяю твоему деду. Он тот еще шутник, конечно, но он также человек, которому, несмотря ни на что, можно доверять.

— Почему сразу не открыл дверь?

— Говорю же, хотел поговорить. Я не мог не воспользоваться ситуацией, которую благоразумно предоставил нам дед. Очень заботливо с его стороны, как считаешь?

— Считаю, что он предатель.

— Нет, Алекс, он просто беспокоится о тебе, как и все. Он оберегает тебя, любит, как никого другого в этой жизни, — с тоской произносит Игорь. — Не причиняй ему боль, не обижайся, а теперь ты можешь идти, дверь я открыл. А я еще здесь не закончил. — Он вздыхает и, оставив меня возле двери, подходит к столу со специальным оборудованием.

— Значит, это твои фотографии? — тихо уточняю я, глазами повторно пробегаясь по висящим снимкам с моим изображением.

— Да, — спокойно и твердо.

— Почему я? — хриплым шепотом интересуюсь, наверное, заранее зная ответ.

— Потому что я больше никого не вижу, — пожимает Игорь плечами. — У меня больше никого нет.

В сердце что-то екает, что-то болезненное и тоскливое, но лишь на мгновение, потому что я усилием воли затыкаю чувства глубоко внутрь, чтобы не идти на их поводу.

Сглотнув застрявший в горле комок невысказанных слов, я выхожу, оставляя Игоря одного в той красной комнате.

Какой ты любишь цвет, Мари?

В каких красках находишь успокоение души?

Какой оттенок твой, скажи?

В чьих гаммах радостно танцует твое сердце?

А, прекрасная Мари?

Мой — цвет неба, а он может быть любым.

Значит, любовь моя ко всем цветам огромна,

Что ночь, что звезды, что луна и дым —

Я люблю их, и пусть, быть может, чуточку я старомодна.

Восхищаюсь также в небесах периной белой, серой, темной:

Они, как тоненький мотив, что напеваю я не сознавая,

Шепча играю на губах, смакуя ритм теплый, —

Они прекрасны и потому бессознательно любимы.

А сливовые рассветы? Они немыслимо великолепны.

Почему так их зову? Так странно именую?

Да потому что сливы всех цветов растут в моем саду;

Желтые — любимые: вкусны, сочны и бесподобны.

Радужное покрывало после дождливого финала

На небосклоне чистом — красотой сверкает дымка.

В семерке той подтонов сотня — и это есть цвет неба.

А твоя, Мари, какая краска? Душа какого цвета?

Закатный спуск светила многими эстетами любим,

А каким бывает разным в это время небо!

Двойники-закаты не возможны, они раз за разом уникальны.

Картину эту, как ни старайся, не запомнить — Небо!

Но ведь и забыть не в силах ее мы…

Так что, Мари? Любишь ли ты небо? А цветы?..

***

Двумя часами ранее.

Он неотрывно наблюдал за ней, всё то время, пока та, ни о чем не подозревая, ходила по библиотеке и внимательным, сосредоточенным взглядом рассматривала корешки книг. А иногда очень странным выражением, который он, как ни старался, не мог идентифицировать, не мог заглянуть внутрь, пройти этот, казалось, намеренно выстроенный между внутренним ее миром и остальным защитный, непроницаемый барьер. О чем были ее мысли? Что она чувствовала? Он не знал, и потому, стиснув зубы, временами злился на себя. За беспомощность.