Тридцать три несчастья - Марина Константинова

— Но получается, что у Садретдиновой был повод разобраться со всеми тремя? Одна увела мужика, другие — приз…

— Мысль, безусловно, интересная, но я не берусь судить.

— А расскажите-ка мне, Дмитрий Васильевич, в каких отношениях были Чикина и Николаева.

— Да в ужасных. Ненавидели друг друга.

— Почему?

— Да все как-то смешалось… Здесь и творческая ревность, и человеческая несовместимость, что ли… Николаева была девка заносчивая, а Лиза не переносила высокомерия. Ну и цапались они, конечно. Да еще… — Кознов замялся, плеснул себе коньяку и вперил взгляд в окно.

Небо заволокло свинцовыми тучами, в кабинете резко потемнело. Тогда Кознов включил торшер, и кабинет заполнился мягким, рассеянным светом.

— Да еще Кирилл Воронов, так? — подсказал Клюквин. — Ведь они обе спали с ним?

Кознов уронил пепел на ковер и тупо втирал его в ворс. Клюквин молча ждал.

— Нет. Это не так. То есть не совсем так… То есть совсем не так.

Кознов явно занервничал. Он ткнул сигарой в пепельницу, фарфоровое блюдечко запрыгало у него под рукой и, соскользнув с подлокотника, закрутилось по полу.

— Александр Владимирович, я не знаю вашего источника, но вас информировали неверно. Ну, то есть в каком-то смысле верно, но… Я бы иначе расставил акценты.

— Объясните.

— Слушайте, ну зачем вам это нужно, а? Ну какая разница, кто, с кем, сколько раз? Зачем теперь копаться в этом? Я не хочу об этом говорить.

— У вас есть причина?

— Нет. Просто противно. Хотя вы все равно докопаетесь, а потом злые языки разнесут по всей Москве.

Клюквин разозлился. Он резко встал из-за стола, по старой привычке засунул руки в карманы брюк и подошел к Кознову. Нависнув над ним, он стал чеканить слова:

— Надеюсь, вы не думаете, что я получаю удовольствие, разгребая дерьмо в вашем агентстве? Или обмираю от постельных кульбитов известных артисток? Вы не с барышней из «МК» разговариваете, а со следователем районной прокуратуры. И речь идет не о танцульках, а о двух убийствах. Двух! И если вы намерены уходить от прямых ответов, значит, у вас есть на то причины. А там недалеко и до мотива! И вы плавно переходите из свидетелей в подозреваемые!

Клюквин громко высморкался в мятый носовой платок, передохнул и как ни в чем не бывало добавил:

— Заметьте, я на вас не давлю.

Запищал переговорник. Не обращая на него внимания, Клюквин открыл дверь в приемную:

— Да, Катюша, что там такое?

— Ой, Александр Владимирович, вам Сергей Борисович звонит. В кабинет перевести?

— Нет, не нужно, я отсюда. — Он взял трубку. — Да, Сережа… Так… Отлично. Кассета при тебе?.. Молодец. А что Тверь?.. Нет-нет, пусть ближе к ночи еще раз проверят, все может быть. А ты заезжай за мной, я уже закончил, вместе и поедем… Жду.

— Александр Владимирович, я могу идти? — спросила совершенно измученная за день Катька.

— Конечно, Катюша, спасибо тебе. Если хочешь, подожди Сергея Борисовича, он сейчас подъедет, и мы тебя отвезем.

— Ой, ну что вы… — Глаза у Катьки заблестели. — Только если по пути… Спасибо.

— Тогда собирайся. Кстати, а что наш Петров?

Катька молча пожала плечами.

— Подождите, — появился Кознов. — Кать, задержись на пять минут, мне надо кое-что сказать гражданину следователю.

Клюквин вопросительно взглянул на Кознова, потом на часы и на ходу бросил через плечо:

— Только покороче, если можно.

Они вернулись в кабинет, Кознов прикрыл дверь и сразу заговорил:

— У Кирилла был роман с Николаевой. Точно не знаю, как долго, но уверен, до самого последнего времени. За несколько дней до Ольгиной гибели я слышал, как она говорила с ним по телефону из моего кабинета. Квартиру наверняка из-за него она снимала.

— Она? — удивился Клюквин. — А не он?

— Да боже упаси, он по натуре альфонс. Так вот, она его о чем-то просила. Я не понял, о чем именно, я вошел, когда она сказала: «Кирюша, я прошу тебя, не тяни с этим». Потом увидела меня и сделала вид, что с каким-то ассистентом договаривается, — торопливо продолжал Кознов. — А с Лизой все было не так. Этот ублюдок ее изнасиловал и потом шантажировал.

— Что?! Так, стоп. Об этом подробнее, пожалуйста, — он указал Кознову на стул, но тот отрицательно мотнул головой. — Объясните, как он мог ее этим шантажировать?

— Этот гниденыш запугивал Лизу, что расскажет жене, якобы она сама его совратила, воспользовавшись его пьяным состоянием.

— Ну, это же бред. Как Лиза могла купиться на такую чушь?

— Не скажите. Надо знать Любовь Николаевну. Когда дело доходит до ее мужа, она становится слепой дурой. Ей до смерти хочется верить, что ее Кирилл послушный мальчик, а все девки — проститутки. Было — не было, не докажешь, а она человека в асфальт закатает. На всякий случай. Для профилактики. Он под это дело заставил Лизку несколько раз с ним переспать.

— Н-да… — Предположение Клюквина подтвердилось, но это не обрадовало его, скорее наоборот. — Ну и нравы у вас здесь. И чем кончилось?

— Да ничем, надоела она ему недели через две, сам отлез.

— А откуда вам обо всем известно? Лиза рассказала?

— Мы с ней дружили…

— И вы не смогли ей помочь?

— А как?! Было бы только хуже. Она сама просила не вмешиваться. Да и что я мог сделать?

— Действительно, вы ничего не могли сделать, — отрезал Клюквин. — А что связывало Лизу и Колю Ревенко?

— Колю?.. — Кознов был искренне удивлен. — Да разве они были знакомы?

— Не знаю, вот вас спрашиваю.

— Ну, может, виделись, когда он к матери заезжал. Нет, она бы мне сказала…

— Ладно, я все понял. Спасибо, Дмитрий Васильевич, можете идти. — Клюквин распахнул дверь. — Рассчитываю и в дальнейшем на вашу помощь. Катюша, собирайся, закрывай кабинет. Я подожду на улице. Уж очень у вас тут…

— Душно? — улыбнулась Катя.

— Смердит, — уточнил Кознов.

Клюквин вышел во дворик. Быстрицкого еще не было.

«А Воронов-то фрукт. Если парень способен на шантаж даже по такому мелкому поводу, жди сюрпризов. Я не поручусь, что это не он шантажирует свою собственную жену».

Подъехал Сережа, через минуту спустилась Катька с подновленным макияжем на лице. Она радостно впорхнула на переднее сиденье, Клюквин улыбнулся, выбросил окурок, залез назад, и они тронулись.

Глава 34

Август выдался прохладным. Июльская жара спала, солнце выглядывало нечасто, в Москве зарядили дожди.

Вихрович, Мокеенко, Былицкий и Богачева расстались с пляжем в Серебряном Бору, и, так как сезон в Союзе кинематографистов закончился и бар с рестораном закрылись, они перекочевали в пивной подвальчик напротив любимого Дома кино.

Они встречались почти каждый вечер, надувались пивом и строили планы на будущее, которое в данный период представлялось весьма туманным.

После похорон Лизы и Ольги жизнь в агентстве замерла. То есть сотрудники, конечно, были на месте, «Поколение XXI» по-прежнему работало как часы, хотя там значительно уменьшился поток желающих. Все ходили с унылыми лицами, без конца курили и сплетничали по углам.

Несколько раз наведывались следователи, но никого из этой компашки почему-то не вызывали.

И вот теперь все четверо сидели за деревянным столом в пустой, уютной пивнушке, потягивали холодное пиво и мрачно курили, выпуская дым в открытое окно. На улице хлестал ливень, прибивая дневную пыль. Тяжелые капли падали на подоконник и, разбрызгиваясь маленькими фонтанчиками, стекали сидящему у окна Мокеенко прямо за воротник.

— Да, мужики, на дворе лето, а мы в говне. — Мокеенко собрал опустевшие кружки и направился к стойке.

Радоваться действительно было нечему. Мало того, что все они пребывали в миноре после страшной гибели своих подруг, так еще и личная ситуация троих из них обострилась до предела.

Так как Ревенко до сих пор «болела» и не появилась даже на похоронах, а только давала какие-то мифические указания по телефону, и то с Катькиных слов, а этого ужа Петрова было практически невозможно отловить, то их судьбой никто не занимался.

Новые контракты так и не были подписаны, а без согласования с мамой Любой предварительные договоренности не имели никакой силы.

Таким образом, у Вихровича и Мокеенко могли пролететь две картины. Во всяком случае, студийные ассистентки уже подыскивали им замену. На Богачеву же вообще не было планов на ближайшее время, ей предстояло болтаться без работы минимум до октября. Деньги таяли с каждым днем, на пороге маячили голод и нищета, пиры во время чумы становились все скромнее. А они не имели права даже подхалтурить на стороне. Этот вариант каждый из них уже испробовал года три назад, расхлебывали до сих пор.

В лучшем положении находился только Былицкий. Он намеревался вскорости жениться на буфетчице из Театра Пушкина, продать свою комнату в коммуналке и выплатить долг Ревенко. В сентябре он собирался поступать на Высшие режиссерские курсы и, завязав с актерством, навсегда распрощаться с «Атлантидой».