Двойники - Ярослав Веров

— Может, объяснишь, куда ломимся? — минут двадцать спустя спросил Кирилл.

Но ответа не дождался, — что ж, надо, значит, потерпеть; плох ты, Марк, но одного тебя я не оставлю; потерплю, ничего.

На мосту ветер оказался особенно свиреп. Он тщился подхватить и сбросить вниз, на зеркальный лед реки, и укатить по нему всякого дерзнувшего. Самохвалов сквозь зубы ругнулся, хотел сказать что-то мужественное насчет ветра, но лишь раздраженно хмыкнул: казалось, ветер нимало не беспокоил Кирилла. Тот улыбался — ветер трепал полы зимнего пальто.

— Тьфу! — прокомментировал свои чувства сразу ко всему Марк и потуже затянул солдатский ремень на своем солдатском бушлате-ватнике, который он тягал из самому ему непонятного форса.

Григорий обитал, как было доподлинно известно Марку, в Заречном районе, на Малой Зареченке, в одном из старых двухэтажных домов, нелепо затесавшихся в полчища новых крупнопанелек. «И жил он на первом этаже, вот в этом подъезде», — пояснял Марк Кириллу, который, по идее, знал это лучше его: Марк был в гостях у Григория всего один раз, и то случайно. Вот в этой квартире.

Звонить? М-да, заколочено. Оперативно это они. Прямо бери и дуй отсюда в ментовку. Только не будем мы этого делать. А зайдем к соседям. Что?

А если в ментовке такие же, как ты? Хотя нет, там хуже. Там тебя поприветствуют: а вы-то кто таковы, почему интересуетесь? а ну, до выяснения личности. И будут трое суток выяснять нас вместо Гриши.

Да нет, пытать не будут — дело заведут. А может, попытают. В общем, время потеряем. Что же? И у соседей заколочено? А наверху? Ясно, нежилое строение. А ну, навались! Давай, на счет три — высаживаем ее к таким-то, всё равно на соплях держится. Да… Сумрак запустения.

Пусто, ни следа мебели. Заиндевевшие стены; слой пыли на пол-пальца.

— Вот, собственно, Мастер, тут он и проживал. Не находишь?

— Да тут, по-моему, лет двадцать никто не жил.

— Вот и я о том же. Забавная деталь… эта самая квартира. Что делать будем?

— Ну, по-моему, пыль подметать бессмысленно.

— Ну-ка, а что у нас в санузле, та же мерзость запустения?

Марк, скрипя половицами, проследовал в санузел. С мороза хотелось по малой нужде.

А Кирилл Белозёров смотрел из окна во двор. И ему казалось, что всё это он уже видел. Во сне. Как-то это было смутно знакомо, что-то узнавалось, но опять же смутно и вскользь. И было отчего-то грустно, словно, проснувшись утром, прощаешься с хорошим сновидением, не в силах удержать его в памяти.

— Ну что, Мастер, нам здесь ловить уже нечего, — зябко поежился Самохвалов. — Пойдем.

Что было дальше? В Жилищной Конторе поведали, что дом номер такой-то на Малой Зареченке вот уж три года как пустует, вполне готовый к сносу. Квартиросъемщик Цареград, из такой-то квартиры? Нет, впервые слышим, никогда не проживал. Что? Да вы зачем так? Уже с утра набрались. Ну хорошо, поднимем вам документы. Что, не надо? Да чего ж вы хотите?

Опрос обитателей крупнопанельного дома чуть было не обернулся еще более плачевным результатом, как то: «не знаю», «а по морде», «нет, и не рассчитывай, паря», «заходи, гостем будешь», «нет, никакого Цареграда». Зачем Самохвалов попер в эту многоэтажку? С дури или от отчаяния. Отчаянье то рождало трезвые, серьезные мысли, то гнало совершать нелепые, ненужные поступки. И всё смущала его, не давала покоя, да попросту злила мысль, что там, в девятнадцатом, с исчезновением всё было не так. Там, в девятнадцатом, о нем не только все помнили, но и вполне активно разыскивали.

Обратно ехали на автобусе. Ехали долго, впереди медленно полз мощный снегоочиститель. Кирилл молчал. Марк пытался думать. Пытался решиться на серьезный шаг, но ни к чему определенному так и не пришел: «В отдел кадров? Не пойду. В канцелярию? В загс?.. Таковой никогда не работал, не обучался, не рождался, не случался».

Потом, в институте, молча пили чай. Вяло текла сторонняя беседа. Впрочем, Марк то и дело съезжал на тему исчезновения товарища.

— А помнишь, нам Григорий как-то про память материи толковал? — вдруг спросил он.

— Про память я помню. Разве это твой Григорий?

— Что ж, хоть так помнишь. Вот рассуди, как такое может быть, — скажем, исчез наш Григорий, а материя о нем забыла? И забыла даже прошлое, чего, по идее, с ней не бывает, а?

— Хм…

— Так что ж? А может, всё гораздо хуже? «Когда некто исчезнет из всех N миров…»

— «Лес зачарованный», — задумчиво пробормотал Кирилл.

— Помнишь! Хоть это помнишь! — воодушевился было Марк. — Перчик — Григорий, а потом «она сдвинулась»… Эх, Григорий, нет тебя, нигде нет…

Кирилл думал, что Марк ведет речь о романе и помалкивал, потому что не читал. Но в голову ему сама собой пришла мысль:

— Э-э, о памяти материи. Если тот, кого ты ищешь, отсутствует и в прошлом, то, чтобы не противоречить принципу памяти материи, нужно, чтобы материя просто изменила настоящее так, чтоб казалось, что прошлое было иным. Прочие жильцы и в самом деле три года назад съехали. А он продолжал жить в этом доме. И вот в один миг всё исчезает — и мебель, и бумаги, и память. Превращается в толстый слой физической пыли. Может, и вправду, у меня просто память смыло? Но ведь что-то все-таки помню, а почему?

— В самом деле. Получается, что кроме нас с тобой никто и не помнит в этом мире. — Марк нервно зашарил по карманам в поисках пачки сигарет. — Да и то, ты помнишь так себе, иллюзорно.

— Стало быть, помнят только те, кто связаны через сны. Так?

Между тем Самохвалов оживился, глаза его заблестели: произошла очередная трансверсия отчаяния. Он со вкусом раскурил сигарету и впервые за этот день расслабился, вытянулся на диване.

— Так что, говоришь, творится с твоим Мастером Ри в твоем непечатном средневековье? Победил он этого, как его?..

— Грона? Нет еще. Идет пока.

— А Константина Верова на своем пути еще не встречал?

— Да нет вроде… — запнулся Кирилл. — Стоп, кажись, нашел… Манускрипт ему подсунули. «Манускрипт Верных» называется. «Верных» — «Веров». Толком он его не читал — язык очень древний.

Марк Самохвалов с шумом выдохнул дым и понял, что вот теперь ему остается только одно — ждать ночи, связи с дюком. Впрочем, стоп! Как же он забыл! Записка. Вот же она, на столе. «Зареченка, Нина». Женщина, стало быть, была у скрытного Цареграда.

Интуиция говорила Марку, что женщины в таком деле как раз могут помочь. Он уже было собрался как следует обдумать эту мысль, но тут дверь комнаты отворилась и на пороге предстал унылый и скучный Дубовичок Радиоактивне йший.

— Сидите, негодяи, — затянул он свое обычное, как песню безвестного Ахтагыра Ойгона Батыр-оглы, — а меня, слышь, шеф припахать вздумал. Так я ему и припашусь, я-то — сон!