Валерий Еремеев - Тремориада

Вдруг раздался звонок в дверь. – Кого там ещё принесло? – проворчал, подымаясь Саныч. Это оказалась соседка. Вместо ожидаемого Паши или Перегара. – Сударыня! – воскликнул Саныч. – Ужели вижу сно-ва вас я! Чему обязан праздник сей? – Опять шумели прошлой ночью. – Я принимал лихих гостей. – И что ж теперь, не спать соседям? – Настаивать я не могу. – Да не смешно вот. – Ну, а если я всё-таки, да рассмешу? – Скорей в лесу чего-то сдохнет. – Ну, так в лесу повальный мор -Заяц скушал мухомор,Перед волком отрубился,Волк тем зайцем подавился,Об волкa медведь споткнулся,Пузом на сучок наткнулся,Завалил собой сосну,Придавил сосной лису,Брызнула та потрохами,Покосило птиц зубами, -Понаделала деловСтая дохлых воробьёв -Посекли шрапнелью лес,Падая они с небес.Ветер дует на сосну,Нет зверей теперь в лесу. Саныч был в ударе, пусть и околесица, но слова риф-мовались сами собой. Талант не пропьешь. Сочинитель-ский – в том числе. Кристину он не рассмешил, но та всё ж улыбнулась. – Слу-ушай, – протянула она, переходя на “ты”. – Это ты так с ходу придумал, иль стишок знакомый подвернул-ся?

– Хочешь проверить? – прищурился Саныч. – В другой раз. А сейчас я ещё раз прошу тебя не шу-меть ночью. – Вот, чтоб мне провалиться! – перекрестился Саныч. – Может, зайдёшь? У меня бардак, но есть водка и душа нараспашку. – Не, – усмехнулась Кристина. – Опять же, как-нибудь в другой раз. Саныч закрыл дверь и вернулся к Мите и табуретке. – Кто заходил? – спросил Полсотни. – Соседка. – Хорошая? – Хорошая. Только ругается, что шумлю ночами. – А мы больше не будем, – вздохнул Митя. – Я так и сказал. Прошёл час. Они попивали водку и посматривали те-левизор, обсуждая происходящее. Началось кино “Баязет”. Шла уж неизвестно какая серия. Русские солдаты защища-ли осаждаемую турками крепость. Наших мучила жажда. Трупы отчаянных солдат, допечённых жаждой, с фляжка-ми, во множестве лежали за крепостными воротами на бе-регу реки. Вдруг в спальне послышалось движение. Затем дверь отворилась и через порог в зал на карачках вполз Андрей. – Налейте, – сказал он, пьяно улыбаясь. – Ну, Баязет! – засмеялся Митя. – Блин, от жажды не дадим пропасть! – захохотал и Саныч. Он налил полстопки, и добравшийся на четверень-ках до табуретки Ведерников отчаянно замотал головой. – По-о-олную! – смеялся уже и Андрей. – Понял. – Саныч долил водки до краёв. Ведерников залпом выпил, и Митя тут же сунул ему на вилке дольку селёдки. – Гы-гы-гы, – закусив, гоготал Андрей, сидя на полу. – Водка уже не вставляет, хлороформу бы! Гы-гы-гы! Так я провожу свой досуг. Дайте сигарету. Чего смотрите?

– Кино, – ответил Саныч. – Наши умирают, но не сдаются. Кругом кровь и турки. – У нас с Турцией было десять войн, – блеснул эру-дицией полуживой Андрей. – Во всех вы победили. Не ез-дейте туда отдыхать, турки нас не любят на генетическом уровне. Митя протянул Ведерникову сигарету. Тот взял с табу-ретки зажигалку, прикурил. Но, скурив лишь до половины, затушил окурок в пепельнице. Взгляд его резко помутнел. Он проговорил: – Наливай ещё. – Блин, – сказал Саныч. – Куда ты спешишь? – А чё цедить-то, братка? Наливай, и пойду-ка я спать. Саныч налил стопку. Андрей выпил, закусил и по-полз на четвереньках обратно в спальню, невнятно на-певая: – Где-то на белом свете, там, где всегда мороз… А через час сотрапезнички услышали, как его рвёт. – Блин! – схватился Саныч за голову, представляя свою постель в блевотине. Матрас навсегда впитает дух же-лудочного сока Андрея. Они с Митей зашли в спальню. На кровати сидел Ве-дерников и, скривив лицо, боролся с тошнотой. По его подбородку была размазана красная блевотина. И вся бе-лая постель была перемазана кровью – теперь сомнений в этом не было. – Ё-о! – только и вырвалось у Саныча. Он подскочил к Ведерникову. – Больно? Тот отрицательно покачал головой. – Тошнит? – вновь спросил Саныч. Теперь Андрей кивнул утвердительно. Тогда сотрапез-нички вдвоём потащили Ведерникова под руки в туалет. Тот на ногах не стоял. Но до унитаза дотерпел. Там его вновь вырвало. Желчью с кровью. Между позывами Андрей по-просил оставить его. И сотрапезнички вышли.

Умывшись, Ведерников вышел на своих ногах. Впро-чем, его один чёрт заносило. – Ну, ты действительно Баязет в спальне устроил, – сказал Митя. – Кровищи-то! – Надо “скорую” вызвать, – заключил Саныч. – Не… – замотал головой Андрей, присаживаясь на диван. – Что вы гоните? Всё нормально. Наливай. – Ты совсем не аллё? – спросил Саныч. – Какой тебе наливай? – Да брось ты! – махнул рукой Ведерников. – Говорю ж, всё нормально. Наливай. – Может, у тебя язва открылась? – предположил Митя. – Сами вы язвы! – хохотнул Андрей. – Где там водка? Я ж могу и уйти, да купить. У меня отпуск. Хочу бухать! Саныч пожал плечами и налил полную стопку. Ведерников выпил. После ещё. Затем его утащили в спальню-баязет. Сняв окровавленный пододеяльник и простыню. Около двенадцати ночи в дверь позвонили. – Кого это ещё? – проворчал Саныч. На пороге стояли мама и сестра Андрея. Увидев их тревожные и в тоже время холодные лица, Санычу захоте-лось куда-нибудь провалиться. Он был довольно пьян, но всё ж ему стало так стыдно… Вспомнилась теплота, с ко-торой его встречали, и ощущалось дерьмо, с которым он теперь встречает их. Саныч увидел себя со стороны. Пья-ный. С выхлопом перегара, разящим через световые годы на многие парсеки. По пояс голый, с распущенными воло-сами. Дома жутко прокурено. Бардак ужасный. И Андрей, блюющий кровью. – Здравствуй. Нам Антон сказал, что Андрей у тебя, – проговорила Светлана Сергеевна и поджала губы. – Здравствуйте. Он у меня, – кивнул Саныч, отступая назад и пропуская пришедших. Антон работал с Ведерни-ковым, а в прошлом – и с Санычем. Жил в соседнем доме.

Наверное, он видел Андрея с ним вместе, топающих зата-ренными выпивкой. Они прошли в спальню. На полу валялось ском-канное окровавленное бельё. Светлана Сергеевна поко-силась на Саныча. Тот уставился в пол. Сестра и мама растолкали Андрея. Затем Ирка стала по телефону вы-зывать такси. А Саныч, доведя не стоящего на ногах Ве-дерникова до коридора, принялся его одевать. Андрей тупо улыбался и что-то балакал на пьяном языке. Са-ныч помог Ведерникову выйти на улицу, мама не хотела ждать такси в квартире-баязете. К облегчению Саныча такси через пару минут подъехало, избавив его от мук совести. В эту ночь в квартире Саныча не шумели. Сотрапез-нички перешли на вино. Попивали не спеша, глядя теле-визор. Да негромко разговаривали. Стоило одному, забыв-шись, повысить голос – другой тут же подносил палец к губам: – Т-с-с! Осторожно – злая соседка. – Да, нелегко доброму средь злых ночью… К четырём утра они завалились спать. 7.Саныч поднялся в одиннадцать. Вышел в зал. Митя, сидя на диване, тихонько смотрел телевизор. – А я посудку помыл, – сказал Полсотни, разливая по стопкам водку. – Замечательно, – проговорил Саныч и, выпив, доба-вил: – А сейчас ещё замечательней. Закусив, пошёл умываться. Его вновь чуть не стошни-ло от зубной пасты.Через час у них закончилась водка. Митя разлил остат-ки по стопкам и сказал: – Дай Бог, чтоб не последняя. Сотрапезнички чокнулись и выпили. Полсотни сразу погрустнел – он не знал, что у Саныча есть деньги.

– Ну, что, надо что-то придумывать, – сказал Митя. – Пошли, прогуляемся. Кого-нибудь встретим, у кого-то стрельнём. Саныч хотел избавиться от “хвоста”. Он согласился выйти на улицу, чтоб там и распрощаться с гостем, сказав, что резко поплохело. Затем вернуться домой, естественно – через магазин. Тогда можно потихоньку похмелиться, убраться, замочить заблёванное бельё. А коль хорошо по-хмелиться, то можно даже и постирать. Они вышли на пасмурную улицу. Пасмурно, это хоро-шо. Хуже не придумать, чем с бодунища щурить на солнце пропитую рожу. Сотрапезнички стояли у магазина, где и встретились. – Стасик! Здорово, дружище! – воскликнул Митя, увидев вышедшего из-за угла парня. Саныч его не знал. – Здорово! – Парень протянул руку сначала Полсот-ни, а затем Санычу. – Как жизнь вообще? Давно тебя не видел, – сказал Митя. – Неделю назад встречались, – напомнил Стасик. – Ой, точно! – хлопнул себя по лбу Митя. Он почув-ствовал щедрый кошелёк, и глаза его загорелись. – А вы чё тут стоите, мутите? – спросил Стасик. – Ну… – развёл руки Митя. – Мутим. Есть предложе-ния? А то так хреново, прям вообще… И действительно, голос Полсотни стал хреновым. Прям вообще. – Пошли со мной тогда! – махнул ракой Стасик. Я вчера тоже поддал. Питница была всё ж таки. – Как? – удивился Митя. – Сегодня, значит, уж суб-бота? – Ну, да, – кивнул Стасик. – А тебе-то что, иль на ра-боту устроился? – Не, – улыбнулся Митя. – Нет ничего подходящего. На всех пивных заводах директора уже есть. Стасик купил два литра водки и позвал сотрапезнич-ков в гости.

“Как-то нереально всё складывается в последнее время, – подумал по пути Саныч. – То Андрюха с бабка-ми, теперь этот Стасик. И даже прощелыга Паша разок со своим пришёл. Все наливают, никто ничего не просит. Ой, не к дождю такое. Налетит Земля на небесную ось”. Это в прежние времена все были при мармулетах и водка текла рекой. Нынче-то пообсохла та река. Из болота выцеживать приходится с Пашей, Перегаром, Митей. Ведь и он, Саныч, теперь такой. Частенько бывает: в дверь по-звонили – бутылку, закуску прятать. Они шли вдоль дороги. Саныч глянул на здоровенный плакат, видимый всеми пешеходами и проезжающими. На нём были изображены мужчина и женщина. С едва замет-ными полуулыбками, а-ля этакой, плакатной Моны Лизы. “Впрочем, нет. Мона Лиза и по сей день не понятно, чему улыбается, – подумал Саныч. – С этими же всё ясно. Они очень горды, что на плакат попали. Вот соседи-то ах-нут. И усов не подрисовать, и похабщины не подписать. Ибо высоко. А снизу надпись такая, красивая “СИЛА ЗА-ПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ”. Ага, красивая. Но, какая-то непо-нятная. Против кого-то эта сила? И зачем вообще сопки в силах измерять? Красиво звучит, но непонятно. Как карти-на, которую мулатка грудью пишет. Хотя, там красива сама картина написания картины упругой грудью, перемазан-ной в краске. Это же нет, не мулатка рисовала. Здесь, раз прочитав красивую мудрёную надпись, тут же забудешь. Будешь ходить мимо, не обращая внимания. Потому что второй раз читать не торжественно уже, и не красиво. А на-пиши “СИЛА ЗАПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ” мулатка упругой грудью? А? Красота осталась бы навсегда. Вот идёшь по завьюженной улице Полярной ночью. По щекам стегает снег. И он такой плотный, что и не видно тебе, кто изобра-жён и что написано на плакате этом. Виден лишь смутный силуэт. Но ты знаешь, что его когда-то расписала своей за-горелой грудью мулатка. И наверняка станет теплее. Хотя бы на душе.