Отказать Пигмалиону - Наталия Миронина

– Выбирайте костюм. Юбку, пиджак, брюки. К ним пару блузок. – Вадим с ворохом одежды в руках подошел к Елене Семеновне. – Моя мама так покупает. Она всегда говорила, что главное, составить ансамбль.

Вадим не кривил душой – Варвара Сергеевна действительно предпочитала классические варианты одежды.

– Вот, смотрите, какой симпатичный синий костюм. – Не успел Вадим дотянуться до плечиков, как к ним подлетела продавщица. Что-то говоря по-немецки, она увлекла совсем растерявшуюся Елену Семеновну в примерочную. Вадим с облегчением вздохнул и отправился искать Алю. Окинув взглядом большую секцию женской одежды, он ее не увидел, хотя посетителей было мало. Вадим еще раз оглядел зал, и в это время она его окликнула. Он обернулся и увидел Алю с большим количеством пакетов.

– Вадим Алексеевич, а можно здесь переодеться?

Вадим подтолкнул Алю к примерочной:

– Иди и переодевайся. Только сохрани все чеки и ярлыки. На всякий случай.

Аля не заставила себя долго ждать. А еще через двадцать минут все они подходили к знаменитой кофейне.

– Предлагаю перекусить и выдвигаться в сторону Зальцбурга. Все-таки почти двести километров одолеть надо.

Вадим еще что-то долго говорил о достопримечательностях, национальной кухне, о том, что известный сладкий омлет «кайзершмаррн» надо «разрывать» вилкой и есть со сливовым повидлом. Вадим вообще очень суетился, стараясь не смотреть на преобразившуюся Алю. Ему казалось неприличным рассматривать ее, но удержаться он не мог. В узких, хорошего кроя темных брюках, в тонком кашемировом светлом свитерке – она осталась верна принятой в доме аскетичности, с заколотой наверх темной косой – Аля превратилась в обворожительную взрослую девушку. Одежда ее преобразила, подчеркнув «взрослую» худобу, а лицо, потерявшее замкнутую неуверенность, поражало своими глубокими темными глазами. Вадим понял, чем привлекало ее лицо и что сейчас, в силу изменившейся ситуации, вдруг проявилось в полной мере – это ум и мягкость. «Но она совсем не мягкая, она упрямая и целеустремленная, отчего же в ее лицо такое…» – Вадим постарался переключить свое внимание на Елену Семеновну.

– Что вы будете? Давайте я помогу с переводом. – Вадим уставился в свое меню. – Предлагаю быструю классику. Венский шницель, салат и кофе со знаменитым тортом «Захер». Как вы на это смотрите, Елена Семеновна?

Ответа не было долго. Вадим наклонился к соседке и увидел, что та тихо вытирает капающие слезы.

– Что с вами? Перестаньте! Все же хорошо! Мы совершили самое главное – долетели, я ужасно всегда боюсь самолетов, а впереди у нас трудные дни, но… Не волнуйтесь, у вас талантливая дочь, и у нее все получится.

Вадим говорил и говорил, но, будучи человеком неповерхностным и наблюдательным, он отлично понимал, почему расплакалась Елена Семеновна. «Господи, да она в кафе-то была сто лет назад! И дело не в пирожных, дело во внимании, в обстановке и… в надежде. Надежда – вот чего не хватало ей!» Он неожиданно для себя приобнял Елену Семеновну:

– Прошу вас, успокойтесь, нам с Алей будет точно не хватать вашей твердости.

Елена Семеновна достала из старой, с потертыми краями сумки платок, вытерла глаза и произнесла:

– Даже если не получится, все равно спасибо! Эти горы такие красивые, я даже и представить себе не могла…

Аля взяла мать за руку:

– Мам, а ты что себе купила?

Елена Семеновна напоследок всхлипнула и ответила:

– Такую блузочку с рюшечками и…

Вадим диктовал официантке заказ и прислушивался к необычным для матери и дочери интонациям.

Зальцбург их встретил пасмурными сумерками, а когда они доехали до небольшого отеля, стоящего на холме, и вовсе наступил поздний вечер. Войдя в маленькую дверь, они оказались в просторном холле, стены которого были обшиты светлым деревом, а глаз радовали занавесочки в мелкий «деревенский» цветочек. Оформили постояльцев быстро – деньги за проживание были вовремя переведены Бочкиным, и, скрывая любопытство, приятная австрийка снабдила их ключами. Вадим помог спутницам занести вещи и, падая от усталости, наскоро приняв душ, уснул крепким сном.

Поначалу ему показалось, что на улице туман. Но, полежав минуту с открытыми глазами, Вадим разглядел солнечную листву и куски голубого неба. А впечатление тумана происходило от тонкой, полупрозрачной шторы, которая закрывала небольшое окно. Вадим потянулся, встал и вышел на деревянный, увитый виноградом балкончик. Утро было росистое, свежее. Вадим попытался рассмотреть дальнюю перспективу – сквозь осеннюю листву виднелись река, город, облепивший ее берега, и в самой дали огромная белая крепость. «Господи, просто наслаждаться бы этим всем…» – подумал он, ощущая внезапный озноб. Сегодня было, по сути, решающее событие – Алю прослушивала комиссия музыкального колледжа. Часы показывали раннее утро, но Вадим решил собраться и разбудить спутниц. Одевался Вадим тщательно, в уме повторяя английские слова, – он обнаружил, что здесь, в Австрии, где почти все говорят по-английски, ему не всегда хватает словарного запаса. «Кто знает, о чем сейчас придется договариваться!» – Он посмотрел на себя в зеркало и позвонил в номер своих спутниц. Ответом ему были долгие гудки. «Куда они делись?! Время-то еще раннее». Вадим выскочил из номера.

– А где вы были? – спросил он Елену Семеновну, когда та открыла дверь на его требовательный стук. – Я вам звонил по телефону, никто не ответил.

– Так это вы были? А я думала, кто-то из персонала, и не сняла трубку. Язык же я не знаю.

– А Аля? Она-то сносно говорит по-английски, да и немецкий, я заметил, подучила.

– А Али нет. Она еще рано утром ушла на прогулку. Сказала, что будет около гостиницы, далеко не пойдет.

– Она и не сможет уйти далеко, дом стоит на холме, а вот в такую росу выходить ей не стоит. Может простудиться. Я же с Каринэ Давидовной разговаривал…

– Она тепло оделась, я проследила.

– Тогда пусть гуляет, а мы с вами пойдем завтракать.

В большом зале ресторана на первом этаже пахло кофе и свежим хлебом. Подав пример стесняющейся Елене Семеновне, Вадим положил на большую тарелку круглую булочку, несколько ломтиков колбасы и сыра.

– Завтракайте плотно – нам с вами предстоит тяжелый день. Аля будет выступать, а мы с вами будем ждать. А ждать, как известно, тяжелее всего.

Соглашаясь с ним, Елена Семеновна тяжело вздохнула.

Аля проснулась, когда на чуть посветлевшем небе были выцветшие звезды. Несмотря на усталость, спалось ей плохо. Экзамен, который ей предстояло держать, был сложным – общаться придется на немецком или английском, а прослушивание включало несколько сложных отрывков из известных оперных партий. Аля не боялась плохо выступить, она боялась, что сама затея с этим поступлением может оказаться большой авантюрой. Аля видела, как нервничает Вадим Алексеевич – для него это тоже экзамен, он сам признался, что только начинает этот бизнес. Но в отличие от него Аля ставила на карту гораздо больше, чем деньги. Она ставила на карту будущее. Все домашние разговоры, которые предшествовали этой поездке, убедили ее в том, что мать от своего не отступится, что согласие, которое она сейчас дала, пусть и формальное, не более чем маневр. Вадим Алексеевич был убедителен, но мать была хитрее. Аля на нее не обижалась, поскольку все понимала. Груз ответственности одинокой женщины велик и порой превращает характер в сущее мучение для того, о ком заботятся. Аля помнила, как во время их споров она произнесла лишь одно-единственное слово – «шанс». И это, как ни удивительно, перевесило. Шансов у них с матерью в этой новой жизни было мало. Их семья не успевала за временем. «Мерзляковское училище? Консерватория? Гнесинка? Дорогая моя Елена Семеновна, даже если вы продадите все, что у вас есть, вам не хватит денег на поступление в эти учебные заведения. А подготовительные занятия?! Ладно, по музыке я с ней позанимаюсь, ни копейки не возьму, а все остальное?!» – это чуть ли не каждый день повторялось в разговорах между Сергеем Фомичом и матерью.