Отказать Пигмалиону - Наталия Миронина

– Боюсь, я вам ответить не смогу, – сказала Аля серьезно и, увидев смущенно-огорченное лицо преподавателя, не испытала жалости, а лишь панику. Она совершенно не представляла, что можно противопоставить решению матери о будущей Алиной жизни.

К моменту появления Вадима Аля поняла, что совершенно не умеет мечтать. Любовь к пению и музыке удивительным образом сочеталась с полным отсутствием мечтательности, этой необходимой составляющей вдохновения. Все, что могло кружить голову, все, от чего замирало сердце и наворачивались слезы на глаза, исчезало с последним аккордом, с последним звуком. Аля с пассивной обреченностью никогда не позволяла себе соединить жизнь и музыку – это были взаимоисключающие миры. И она сама была разной в этих мирах. Аля заканчивала петь, и обрывалась та ее жизнь – свободная и вольная. Начиналась другая – ограниченная рамками материнских запретов. Надо ли говорить, что немногословный молодой человек с невероятным предложением был для нее тем самым «богом из машины», что приводит греческую трагедию к развязке. Аля инстинктивно проявила несвойственную ей твердость. Что сыграло тут главную роль? Так сразу и не скажешь. Много позже она объяснит это страхом перед деспотичностью матери и желанием профессионально петь. Но скорее всего, это было изумление перед свободой, с которой можно принять самое невероятное решение, изумление перед возможностями и легкостью, с которой эти возможности предлагаются незнакомым людям. А еще… Еще прозвучало название города, увидеть который было такой же для нее недостижимой мечтой, как и премьера в Ла Скала. Аля где-то прочитала, что возможность – это одна из трех вещей, помимо времени и слова, которая никогда не возвращается. И Аля ответила «да» этому незнакомцу.

Впервые в жизни Елена Семеновна поняла, что ее дочь – воплощение собственной жизни. Ничто не прошло бесследно – ни принятая в доме суровая тональность, ни беспощадность заведенного режима, ни трудолюбие на грани жертвенности. После того самого разговора в кабинете директора Дома творчества Елена Семеновна попыталась надавить на дочь в обычной для себя манере.

– Не выдумывай! Все это ерунда, сама знаешь, чем это может закончиться. Так вот и потратит кто-нибудь такие деньги на чужого человека. И вообще он аферист скорее всего!

Елена Семеновна лгала – она точно знала, что это не так. Ирина Леонидовна успела шепнуть, что Вадим – сын того самого партийного деятеля и что эту семью она знает отлично.

– Мама, все бесполезно. Я уеду. Даже если ты будешь против, – стояла на своем Аля.

– Кто тебя пустит?! – по привычке вскинулась мать.

– Никто. Я никого не буду спрашивать. Я уеду, как только мне исполнится восемнадцать лет.

Аля стояла перед матерью в сморщенных плотных колготках, несуразной юбке, закрывающей колени, и растянутом свитере. Елене Семеновне стало страшно. Она на миг признала свою вину – дочь выросла правильной, но абсолютно несчастливой. Несчастливой для девушки семнадцати лет.

В первых числах августа Вадим, Аля и Елена Семеновна поднялись на борт «Боинга», который летел в Инсбрук. Усадив мать и дочь, Вадим прошел на свое место, закинул портфель наверх и, пристегнувшись, закрыл глаза. Он устал. Этому дню предшествовали несколько месяцев нескончаемых разговоров, споров, обсуждений. Этому дню предшествовала напряженная работа его сотрудников, которым Вадим дал первые серьезные поручения.

– Мне нужны точные координаты Школы Искусств в Зальцбурге, адрес, телефон, контактные лица. Мне нужно точно знать все условия приема, даты, место собеседования и список необходимых документов.

– Почему именно – Школы Искусств? Что там, нет ничего другого? – удивился Бочкин.

– Есть, но нам нужна Школа Искусств. – Вадим уже успел узнать от матери, что это одно из лучших учебных заведений. Не зря же она для сестры Ани мечтала о таком образовании. – Второе – жилье. Надо выяснить, сколько стоит съемное жилье на одного человека. Лучше, чтобы это был пансион. Все ту же информацию надо найти еще по каким-нибудь двум подобным учебным заведениям – в Будапеште и Амстердаме. – Заметив удивленные взгляды, Вадим добавил: – Это, так сказать, страховые случаи. Да и потом, в будущем это пригодится. И третье. – Тут Вадим повернулся к царевне-несмеяне. – Как только поступит информация, необходимо забронировать билеты на самолет и гостиницу.

Секретарша кивнула, а Бочкин в компании двух сотрудников кинулся выполнять поручение.

С матерью Али у Вадима состоялось еще несколько трудных разговоров, где фоном выступал Сергей Фомич, причем его сухая фигура напоминала возмущенный восклицательный знак. При каждом удобном случае преподаватель музыки начинал хмыкать, издавал непонятные междометия и многозначительно смотрел на Елену Семеновну.

Например, при обсуждении места, где в случае поступления будет жить Аля, Вадим честно говорил:

– Сейчас точно на этот вопрос никто вам не ответит. Давайте соберем информацию, слетаем туда, наконец, поступим, а потом будем решать. Тем более что с этим проблем там нет.

При этих словах Сергей Фомич разводил руками и возмущенно бормотал:

– Что я вам говорил?! Авантюра в чистом виде!

Вадиму наконец надоело это вязкое сопротивление, и он как-то позволил себе сказать:

– Елена Семеновна, случайно Сергей Фомич не является отцом Али?

Та сморщилась, но приняла к сведению и уже в следующую встречу пришла без Сергея Фомича.

В результате переговоров мать Али отступила. Но отступила не смягчившись, а, наоборот, еще больше посуровела. Ее резкость подчас переходила в грубость. Вадим закрыл на это глаза – в конце концов, волнение за дочь могло выражаться и таким образом.

Аля же сохраняла спокойствие. Она по-прежнему не спорила с матерью, она почти на «отлично» сдала выпускные экзамены, получила аттестат, скромно отметила в компании матери совершеннолетие, собрала ноты, немного книг и приготовилась к переменам. «Скажите, а вдруг я не поступлю?!» – только однажды спросила она Вадима. «И такое может быть, но учебных заведений немало. Будем пытаться», – улыбнулся Вадим, хотя самому было не до смеха.

– Перестань, там нормальные люди сидят. Я же разговаривал, – успокаивал его Бочкин. Друг сам неожиданно загорелся идеей устроить карьеру этой девушки. И во флигельке-офисе было теперь оживленно – не смолкали телефоны, кряхтел факс, слышалась английская речь. Сама себе удивляясь, компания получала удовольствие от переговоров и от собственной нужности. Оказалось, в эти дни можно не только торговать.