Лис пустыни. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель - Лутц Кох

Манштейн еще раз попытался пробиться на прием к Гитлеру, но получил отказ. В кругу единомышленников Роммеля воцарилось тягостное уныние, как вдруг, между 1.30 и 2.00 ночи, фон Манштейна срочно вызвали по телефону в Ставку.

ОТСТАВКА МАНШТЕЙНА

Обескураженный и огорченный Манштейн вернулся из Ставки около пяти утра. Благодаря достоверным свидетельствам высокопоставленного офицера генерального штаба, присутствовавшего на этой встрече, я восстановил ход этой важной для всех действующих лиц моего повествования беседы. Фон Манштейн провел с глазу на глаз с Гитлером свыше двух часов. С самого начала фюрер уверил его в том, что он может выражаться открыто, без обиняков и не опасаясь возможных последствий. Гитлер даже запретил протоколировать беседу (случай для него неслыханный!), чтобы придать ей «большую доверительность». Манштейн начал крайне резко, невзирая на лица, излагать суть выработанной вместе с Роммелем программы. Он высказался о коррумпированности партаппарата, некомпетентности ближайших военных советников… Гитлер молча слушал – не прерывая, не возражая и не высказывая своей позиции. Внезапно он поднял руку, дал маршалу знак остановиться и произнес:

– Фельдмаршал фон Манштейн, наши точки зрения расходятся по основополагающим моментам. По некоторым причинам я не могу отказаться от раз и навсегда избранной линии. Я не могу выполнить ваши требования и не принимаю ваших условий. Само собой разумеется, что вы утратили мое доверие. Я обещаю проследить, чтобы уход в почетную отставку был подготовлен в соответствии с вашими заслугами перед рейхом…

Ровно через 8 дней после этой встречи Манштейн был отстранен от должности.[23] Так Гитлер завел его в тупик, лишил реальной власти и возможности взаимодействия с Роммелем согласно запланированной ими операции. Фон Манштейна подкосила эта неудача, и в дальнейшем он отказался от каких-либо контактов с Роммелем. Под предлогом уточнения позиций на театре военных действий Роммель в последний раз попытался связаться с опальным фельдмаршалом через некоего офицера генштаба. Манштейн не выказал ни малейшего интереса к этой встрече, тогда уже Роммель начал относиться к нему с подозрением. В то время Роммель не мог действовать в одиночку, оставшись полководцем без полков и фельдмаршалом без армии.

История с Манштейном не прошла бесследно для подорванного здоровья Роммеля – фобии превратили его жизнь в сплошной ад. После каждого нового расквартирования он приказывал проверять помещение на предмет обнаружения подслушивающих устройств. Маршал справедливо опасался слежки, даже не сомневался в том, что находится под наблюдением гестапо или СД.

В начале июля 1943 года штаб-квартира была переведена в Берхтесгаден, а Главный штаб сухопутных войск остался в Восточной Пруссии. «Рабочий штаб» Роммеля перебрался вслед за Ставкой фюрера и размещался в одной из казарм местечка Франкентрупп под Берхтесгаденом. Роммель по-прежнему занимался вопросами Средиземноморья и дважды в день присутствовал на оперативных совещаниях при фюрере. Утренние совещания начинались в 11–11.30 утра и продолжались до обеда, около полутора часов. Вечерние начинались между 20.00 и 20.30 и обычно продолжались два часа, но очень часто обсуждение ситуации на аренах военных действий заканчивалось и заполночь.

ОПЕРАТИВНОЕ СОВЕЩАНИЕ

По свидетельству одного генштабиста из окружения Роммеля оперативные совещания в Ставке производили двусмысленное впечатление. Ежедневная рутина притупляла восприятие «старожилов», а на новичков самым удручающим образом действовала поверхностность при принятии решений, касающихся жизни десятков тысяч солдат и судьбы целых народов. Обычно совещание открывалось докладом начальника генерального штаба. В отведенные на выступление 10 минут ему по логике вещей следовало бы проанализировать общее положение на фронтах и заострить внимание присутствующих на последних оперативных сводках, но он ограничивался только Восточным фронтом. Средиземноморье и все остальные, так называемые «театры военных действий ОKB» находились в компетенции печально известного Йодля. Потом Цайцлер молниеносно справлялся с докладом о положении дел на отдельных участках Восточного фронта, а Гитлер молча сидел, низко опустив голову над столом, даже не пытаясь проявить заинтересованности. Раз за разом его здоровая рука погружалась в карман в поисках стеклянного флакона со стимулирующими таблетками. В то время фюрер уже производил впечатление тяжело больного человека. Если он говорил, то настолько тихо, что стоящий рядом с ним человек вынужден был прилагать немало усилий, чтобы попытаться хоть что-нибудь понять.

Затем к карте подходил Йодль и сообщал о развитии ситуации в Италии, Норвегии, во Франции и на Балканах. Он производил парадоксальное впечатление толкового и грамотного докладчика, совершенно не желающего глубоко вникать в суть излагаемых проблем. Он играл хорошо поставленным голосом, обрисовывал проблемные задачи, вычленял узловые вопросы, которые никто в его оперативном отделе никогда и не собирался решать. Как и старый рутинер Цайцлер, он старался как можно быстрее проскочить «сомнительные», с точки зрения тяжести создавшегося положения, места в своем рапорте и тогда сбивался на речитатив. Если не происходило ничего экстраординарного, Гитлер оставлял и это выступление без замечаний. В докладах обоих генерал-оберстов обычно содержался перечень оперативных мероприятий ближайших дней и даже часов, он-то и поступал на окончательное утверждение Адольфа Гитлера. Иногда фюрер крайне скупо консультировался с Герингом и другими участниками совещания, ограничиваясь подчас вялым движением руки или репликой «согласен», или «об этом не может быть и речи, ищите более приемлемое решение».

С докладом о войне в воздухе выступали либо Геринг, либо начальник генштаба люфтваффе, Ганс Ешонек. От ВМФ выступали Дениц или его начальник штаба. В самом конце утреннего совещания слово предоставлялось начальнику метеослужбы. В связи с перспективой ожидаемых воздушных налетов на территорию рейха его долгосрочные метеорологические прогнозы обретали особую актуальность. На этом «военная» повестка дня обычно исчерпывалась, и генералитет возвращался к прерванным делам. Выступавший в самом начале совещания Цайцлер к концу его обычно исчезал. Штабная история сохранила плоский, но не ставший от этого менее правдивым анекдот: когда на начальника Генерального штаба находила «блажь» и ему вдруг хотелось узнать о положении дел на других аренах военных действий, он использовал богатейший арсенал трюков или прибегал к помощи преданных ему ординарцев, писарей и прочих «осведомителей». Так на самом деле выглядели взаимодействие фронтов и координация боевых действий, которые значили для испытывающей постоянный дефицит сил и средств Германии куда больше, чем для богатых союзников.