С тобой навсегда - Лиза Клейпас

– Я помню, что я всегда попадала в беду.

– В конце концов, это не изменилось.

Было просто невозможно противостоять несокрушимому оптимизму Розали. Мира почувствовала легкость на душе, когда зашла в отведенную ей очаровательную спальню, декорированную в бело-голубых тонах и обставленную мебелью из ореха и дуба. Платья, которые она привезла из Хэмпшира, были уже развешены в гардеробе, а остальные вещи аккуратно положены в старинный дубовый сундук. Мира с отсутствующим видом вертела в руках кольцо, служившее ручкой сундука, и оглядывала комнату. Набор щеток для волос с изящными ручками из слоновой кости лежал на туалетном столике времен королевы Анны, на каминной полке стояли расписные китайские фарфоровые статуэтки. В таком приятном окружении было совсем нетрудно расслабиться и заснуть.

Когда же Мира часа через два проснулась, у нее в душе царил покой. С помощью застенчивой полненькой служанки, которая приносила чай, ее платье было почищено, волосы аккуратно расчесаны и заколоты жемчужной заколкой.

Мира прогуливалась с Розали и Кристианом по ухоженному парку, наслаждаясь бодрящим октябрьским воздухом и радостно наблюдая за резвящимся маленьким сыном Розали.

Кристиан был самым милым ребенком из всех, которых ей приходилось видеть, белокурый и зеленоглазый, крепкий, с розовощеким круглым личиком. Он бегал вокруг, пока дамы прогуливались по парку, иногда перебивая их разговор вопросами и забавными замечаниями.

– Он необыкновенно смышленый мальчик для своих трех лет, – заметила Мира, когда Кристиан без ошибки назвал все собранные им опавшие с разных деревьев листья, а Розали довольно засмеялась.

– Его отец тоже убежден в этом. Но, к сожалению, Кристиан весь пошел в Беркли.

– Весь в Беркли? Разве это плохо?

– Это предвещает много проблем, – ответила Розали, изящно помахав рукой, тем самым показывая, что подчиняется неизбежному. – Все Беркли беспечны и безрассудны, все они были разбойниками, поджигателями и сорвиголовами… Не сомневаюсь, что Кристиан продолжит эту семейную традицию.

– Но лорд Беркли весьма солидный человек, – отметила Мира.

– Исключительно благодаря моему влиянию.

– Да, он заметно изменился после женитьбы, – согласилась Мира, вспоминая то далекое лето во Франции: Беркли был раздражительным, когда Розали не было рядом с ним.

– Особенно после рождения Кристиана, – добавила Розали. Ее глаза наполнялись нежностью, когда она смотрела на бегущего мальчика. – Этот ребенок раскрыл в Рэнде стороны, о существовании которых раньше знала только я. Он стал гораздо мягче, терпимее… – Розали усмехнулась. – Прежде он наводил страх на других.

«Как будто сейчас это не так», – подумала Мира, но вслух сдержанно сказала:

– Я помню.

– Но теперь мы с Рэндом гораздо ближе, чем я когда-то надеялась. Обязанности, о которых говорят мои подруги…

Их опасения за верность своих супругов, недоверие… У нас такого никогда не будет.

– Тебе очень повезло, – тихо сказала Мира, глядя на малыша и чувствуя тоску по такой любви и надежной семейной жизни, которую описывала Розали.

– Когда-нибудь у тебя все это будет.

Мира попыталась скрыть свои чувства за беззаботной улыбкой.

– Возможно, – согласилась она, зная, что если станет противоречить, последует еще одна нравоучительная лекция.

– Ты встречала человека, которого могла бы полюбить?

Мира ответила не сразу. Она не станет лгать Розали, но есть темы, которые нельзя раскрывать. То, что Алек Фолкнер был ее возлюбленным, навсегда останется в тайне.

– Да, – ответила она.

– Это лорд Сакв иль? – Розали вопросительно вскинула бровь.

– Я не могу, ни подтвердить, ни опровергнуть твои слова.

– Мирей, если это был лорд Саквиль… – покровительственно продолжала Розали. – По моему мнению, он был тебе больше отцом, чем… – Она умолкла. – Конечно, я не могу составить мнение о человеке, которого так мало знаю. Но любовь – настоящая любовь – возможна только между людьми, имеющими гораздо больше общего, чем лорд Саквиль и ты.

– Я знаю, что такое настоящая любовь, – тихо проговорила Мира, погружаясь в нахлынувшие воспоминания: Алек, прижимающий ее к своей широкой груди, ею глаза искрятся смехом, или пылают гневом, или задумчивы; его ранимость, которую он старательно скрывал ото всех; выражение страсти, появлявшееся на его лице, когда он смотрел на нее.

«О Алек! – отчаянно шептало ее сердце. – Почему ты позволил мне покинуть тебя?»

– Хотя мои чувства не вернуть, – с усилием продолжала она, – мне известно, что значит любить всем сердцем. Я никогда не полюблю никого так же сильно – это невозможно.

– Ты слишком молода, чтобы судить об этом с такой уверенностью, – сказала Розали. – Ты знаешь, во что верили египтяне?

Что мужчина и женщина – две половинки единого целого, которые когда-то были разделены, что мы ищем свою половину, ту, для которой созданы. Если ты твердо решила быть с Саквилем…

– Я не сказала, что это Саквиль…

– ..с мужчиной, которого любишь, – поправилась Розали. – Если ты решила быть с ним, значит, судьба обязательно сведет вас. А если он не тот, кто тебе предназначен, то твоя половинка еще ждет тебя.

– И ждет, когда начнется сезон встреч?

– Да, – засмеялась Розали. – Ждет, когда ты появишься после долгой и холодной зимы, проведенной в одиночестве.

– В одиночестве? – повторила Мира. – Нет, как бы там ни было, я не думаю, что проведу ее одна. – Неожиданно в ней вспыхнул гнев, и она не стала подавлять его. Гнев – более здоровое чувство, чем тоска; возможно, если повезет, он перерастет в безразличие. Она никогда не сможет изгнать из сердца свои чувства к Алеку Фолкнеру, но сумеет пережить это.

– Не хотите ли позавтракать, милорд?

– Спасибо, нет.

Джорджия Бредборн, недавно овдовевшая графиня Хелмсли, мягко ступая босыми ногами, прошла к маленькому столику, на котором был сервирован завтрак. Аромат крепкого кофе распространился в спальне. Ловкими движениями изящных белых рук она разлила кофе в китайские чашки. Алек, наблюдая за ней, подумал, что она все делает так, будто заранее отрепетировала – танцует ли, флиртует ли, наливает кофе или занимался любовью. Для Джорджии не существует ничего нового, никаких сюрпризов. Даже ее тело, прекрасно видное сквозь прозрачный пеньюар, было гладким и правильным, без родимых пятен или родинок на бархатной коже.

Ее речь была приятной: она очень редко противоречила ему, подчеркивая полное совпадение своих мнений с его словами.

Многие мужчины сочли бы ее идеалом, если бы приняли за чистую монету игру леди Бредборн, женщины, столь близкой к тому, чтобы быть эталоном. Алек сел и прислонился к высокой спинке кровати, ловя край простыни, соскользнувший с ног.