С тобой навсегда - Лиза Клейпас

Лиза КЛЕЙПАС

С ТОБОЙ НАВСЕГДА

Глава 1

Мирей Жермен – это ее полное имя, которого не знал ни один человек в Саквиль-Мэноре. Его не знал никто во всей Англии: жить под настоящим именем означало навлечь на себя слишком много неприятностей. С Мирей Жермен была связана совсем другая жизнь, та, с которой она покончила, покинув родину в поисках счастья. Во Франции ее звали Мирей, здесь – Мира, и этот новый образ нравился ей гораздо больше прежнего.

Облокотившись на подоконник, она наслаждалась легким дуновением ветерка и прекрасным видом, открывавшимся из высокого окна башенки, в которой находилась ее спальня.

Ей нравилось наблюдать за приездом гостей лорда Саквиля.

Богатые лорды и леди только и делали, что постоянно подчеркивали собственную значительность. Мира когда-то открыто высмеивала и передразнивала подобную привычку, но это было раньше, до того, как лорд Саквиль взял ее под свое покровительство. Теперь она была обучена хорошим манерам, однако, несмотря на строгие уроки. Мира чувствовала, что многие прежние взгляды слишком глубоко укоренились в ней, чтобы измениться. Она выросла совсем в другом мире, где к утонченному жеманству дворян относились с презрением.

Еще один экипаж, проехав по аккуратно выложенному деревянному настилу подъездной дороги, приблизился к особняку. Цвета экипажа – голубой с черным – указывали на принадлежность его владельца к королевской фамилии. Из болтовни Саквиля о приглашенных на охоту гостях следовало, что голубой и черный – цвета лорда Фолкнера. Когда карета, запряженная прекрасной парой гнедых, остановилась перед парадной дверью. Мира еще дальше высунулась из окна; ее темные карие глаза следили за появившейся в поле зрения фигурой Александра Фолкнера, герцога Стаффордширского.

Он выглядел моложе, чем она ожидала, и был очень красив: загорелый, с коротко остриженными черными волосами. Какое-то неосознаваемое высокомерие присутствовало в его жестах, когда он поправлял плащ и обходил экипаж.

«У мужчины поменьше ростом такая походка называлась бы чванливой», – подумала Мира и улыбнулась. Ей нравилась окружавшая его атмосфера жизненной силы и здоровья.

Среди молодых людей было модным напускать на себя байроновскую романтическую бледность. Все щеголи старались выглядеть праздными и меланхоличными, будто их терзала безнадежная страсть. Но вот появился человек, который, кажется, не имеет этих глупых претензий.

Мира оперлась подбородком на руки и смотрела, как лорд Фолкнер задумчиво поглаживает гриву коня. Он усмехнулся в ответ на какие-то слова кучера; белизна его зубов казалась еще ослепительнее на фоне загорелой кожи. Действительно ли лорд Фолкнер, как говорили, глубоко переживает смерть двоюродного брата? Что-то не похоже. Он не выглядел как человек, недавно перенесший тяжелую утрату. Саквиль рассказывал, что Фолкнер долго горевал об убитом брате, но Мира решила, что это, должно быть, одно из типичных преувеличений Саквиля. За свою недолгую жизнь ей часто приходилось видеть смерть и тот отпечаток, который она накладывает на людей, но на лице лорда Фолкнера не было видно следов горя.

Двое лакеев Саквиля появились во всем своем помпезном великолепии: напудренные, в завитых париках, они поклонились лорду Фолкнеру и открыли перед ним двери. После его появления к особняку подъезжало еще много экипажей, из которых выходили богато одетые гости, но Мира теперь смотрела на них без интереса: ее мысли занимал черноволосый незнакомец.

Алек вошел в библиотеку и увидел там Уильяма Саквиля, с приятной улыбкой ожидавшего гостя за бокалом вина. Саквилю было свойственно состояние спокойного довольства.

Почему бы и нет? Кроме жены и наследников фамилии и титула, он имел все, что только можно желать: хороший дом, множество друзей, финансовую стабильность, уважение всех, кто его знал. Его главные увлечения – политика и охота – были хорошо известны друзьям. Они очень удобно распределялись по сезонам: каждую весну он отправлялся в Лондон представлять Хэмпшир на парламентских сессиях, а каждую осень возвращался в поместье охотиться. В первом из этих двух занятий он преуспел гораздо больше. Саквиль обладал настоящим политическим талантом, умея не компрометировать себя в глазах любой власти. Никто не мог предсказать его позицию по конкретному вопросу, но все были уверены, что в конце концов он сумеет оказаться в лагере победителей.

Прожив с ним более двух лет, Мира обнаружила простую вещь, о которой едва ли догадывались даже ближайшие друзья: Саквиль отчаянно боялся показаться смешным. Его имидж и репутация были превыше всего остального, и страх подвергнуться осуждению окружающих подчас приводил его к крайностям.

Его происхождение по линии отца было неизвестно, и он приложил немало усилий, чтобы иметь родословную, скрывающую не самые лучшие стороны истории его семьи. Гордость лишила его чувства юмора; хотя Саквиль любил дразнить своих друзей и подшучивать над ними, сам он не терпел такого отношения к себе. Казалось, что гордость обеднила и его личную жизнь; поговаривали, будто он не женился из-за того, что не нашел женщину, отвечающую его чрезмерно высоким требованиям.

– Ты приехал раньше обычного, Фолкнер, – сказал он, сидя за столом красного дерева, и протянул Алеку бренди.

Его голубые глаза заблестели. – Неужели захотелось поохотиться?

– Я устал от Лондона, – ответил Алек, облокачиваясь на мраморный бюст предка Саквиля и делая маленький глоток прекрасного бренди. – Чай и соболезнования никогда не утомляли меня так сильно, как в последние месяцы.

– О да… – согласился Саквиль. – Но будь терпелив с теми, кто хочет помочь и кто переживает утрату так же глубоко, как и ты…

– Никто не переживал утрату так глубоко, как я, – резко прервал его Алек. – Просто нынче модно делать вид, будто это так.

Его лицо не выражало ничего, но глаза подсказали Саквилю, что фраза продиктована не столько жалостью к себе, сколько цинизмом.

– Холт был замечательным человеком, – негромко произнес Саквиль. – Я собирался отменить охоту в этом году, чтобы не оскорбить его память.

– Не беспокойся. Достаточно нескольких бутылок… – Алек замолчал и сделал еще глоток бренди. – Немного музыки, развлечений, танцы – и они его очень скоро забудут.

– Фолкнер, – на лице Саквиля отразилось беспокойство, – это плохо звучит. Разумеется, ты никогда не был самым мягкосердечным, но мне не хочется, чтобы твое сердце ожесточилось.

– Что же я, по-твоему, должен делать? – язвительно поинтересовался Алек. – Лить слезы в два ручья?

– Я не собираюсь диктовать, как тебе надо поступать.