Потерявшийся во времени - Аристарх Нилин

— Права, Ты всегда права. Только мне от этого не легче. Пойми, я все это и сам прекрасно понимаю и мучаюсь и размышляю о будущем совсем по другой причине.

— Тогда скажи, по какой? — Ирина легла на бок, подперев голову рукой.

— Понимаешь, я не вижу конечной цели.

— Я тебя не понимаю?

— Ну, как ты не поймешь, — повысил я голос, — все что происходит, это понятно, и неразбериха, которая имеет место и все остальное, меня волнует, что мы получим в итоге. Какое общество мы строим? Заметь, что Зацепин, ни разу в разговоре со мной не говорил о том, что предполагается изменить в идеологическом плане, каковы перспективы введения рыночной экономики и появления частного сектора. Ни слова, понимаешь?

— А ты возьми и спроси.

— Я спрашивал, но он уходит от ответа. Говорит, что сейчас не это главное. Сейчас необходимо решить основное, сломать тот устоявшийся партийный механизм управления и заменить его новым, а дальше будет проще решать то, что необходимо, для того чтобы вывести страну на качественно новый уровень развития.

— Возможно, он прав. Чтобы начать слом основ идеологии и экономики, необходимо сначала обеспечить создание механизма, аппарата, который сможет начать эти преобразования. Мне кажется, ты сам запутался и противоречишь сам себе.

— Ничего я не запутался, впрочем, возможно ты права.

Твоя совесть чиста, и не занимайся глупостью. Лучше ложись спать, чтобы выспаться, а то утром встанешь, и голова будет, как медный чайник.

— Согласен, — я обнял жену и погладил её уже округлившийся живот.

— А как ты думаешь, кто у нас будет?

— Не знаю.

— А может тебе сходить к врачу?

— Ни за что. Кто будет, тот и будет. А ты что, если дочь родиться, меньше её любить будешь?

— Нет конечно.

— Тогда, жди, а когда рожу, узнаем.

— Все молчу, — и я нежно поцеловал жену.

Позавтракав, я ушел на работу. Обычно за мной приезжал водитель, но иногда, Рюмин, который сразу воспротивился ездить на казенной машине и пользовался своей, заезжал за мной, поскольку жил неподалеку от меня. Вот и в этот раз, я вышел из дома и минут через пять он подъехал. Начало августа выдалось по-летнему теплым и, глядя из окна машины, которая увозила меня на работу, я подумал, что неплохо было бы сейчас свалить с Иришкой на дачу, прогуляться в лес за грибами, потом пожарить, да еще с луком и картошкой, а потом, сидя перед домом, есть и радоваться прекрасной погоде и жизни. Виктор Викторович просигналил, какому-то нерадивому пешеходу, который перебегал улицу на красный сигнал светофора, и я невольно вспомнил, о предстоящих сегодня делах. Утром должно было состояться совещание, а во второй половине дня мне нужно было встретиться с людьми, которых пригласили для беседы.

— Дома все нормально, а то ты сегодня какой-то угрюмый?

— Да Ирину выписали из больницы, вроде получше, может, успеет еще поработать до родов.

— Значит, скоро станешь отцом семейства?

— Да, второй раз в жизни, — машинально произнес я, и тут же осекся, поскольку понял, что брякнул лишнее.

— Второй раз женат?

— Вроде того, — и подумал, что опять говорю не то. Никто из тех, с кем я работал, кроме Зацепина, не знали о той роли, которую я сыграл в происходящих событиях. К слову сказать, я давно замечал, что все, особенно Рюмин, не могли понять, почему я и Ирина принимаем участие в работе, да еще в столь серьезном деле, как подбор кадров, и потому нет, нет, да пытались прощупать меня и Ирину, каким образом мы попали в отдел. Рюмин, с присущей ему журналисткой интуицией, понимал, что я и Ирина неспроста попали на работу в отдел, но почему, никак не мог понять, а спросить в лоб, стеснялся. У меня даже возникло подозрение, что он подвозил меня на работу именно с целью хоть что-то выяснить по этому поводу. Поэтому, когда я обмолвился насчет второй женитьбы, я почувствовал, как он насторожился, и неожиданно спросил:

— Ты давно знаком с Зацепиным?

— Нет, с весны этого года.

— Еще до начала ГКЧП выходит?

— Да.

— Извини, что спрашиваю, все же вместе работаем, я все никак не могу в толк взять, почему Зацепин привлек вас на работу в отдел? Это, конечно, не мое дело, просто интересно. Вы не психолог, не аналитик, не историк, как Петр Петрович.

Мне вдруг стало интересно, что по этому поводу думают остальные члены команды, и поэтому спросил, повернувшись в сторону Рюмина:

— А что, это вызывает какой-то интерес? Или, просто любопытство?

— Да как, сказать. И то и другое.

— Считают нас темной лошадкой?

— Не без этого.

— Можно узнать, и какие по этому поводу суждения?

— Народ вначале считал, что вы оба просто комитетчики и вас, для отвода глаз, как семейную пару посадили нас пасти. Вроде того, что мы подбираем кадры, а вы смотрите за тем, как мы это делаем.

От такого ответа, я вдруг рассмеялся, поскольку ожидал чего угодно, только не такого, чтобы нас с Ириной считали вроде штатных стукачей.

— Это как серьезно и до сих пор так считают?

— Нет, я же говорю, это было первоначальным предположением. Потом, когда вы стали активно работать, мотаться, как и все остальные по городам и весям, короче работать наравне с остальными, отношение изменилось.

— И стало совсем непонятно, каким боком нас вдруг определили на эту работу, — продолжил я его мысль.

— Вроде того.

— Может мы инопланетяне? — в шутку ответил я.

— Это конечно оригинально, но маловероятно.

— Значит, народ никак не может понять, с какой стати, двух молодых сотрудников госбезопасности, имеющих чисто инженерные навыки, направили на кадровую работу, где нужны не знания сопромата или теоретической механики, а психологии, или на худой конец, канцелярского дела. Не так ли?

— Я так не говорил. Просто интересно, чем руководствовался Зацепин, приглашая вас на работу в свой отдел, и если так можно выразиться, какие заслуги или знания с вашей стороны, мотивировали это решение?

— Знаете, Виктор Викторович, я понимаю ваше любопытство в отношении меня и моей жены, но скажу, что если вы узнаете истинные мотивы моего участия во всем этом, у вас будет гораздо больше вопросов, чем было до этого.

— Вот как? Любопытно. Значит вполне вероятно, что я в чем-то прав относительно тех догадок, которые у меня были в отношении вас.

— Правда, интересно, и каковы они, эти догадки?

Машина сделала круг и остановилась у подъезда здания, в котором мы работали. Мы продолжали сидеть в машине, и Рюмин, положив обе руки на руль, произнес:

— Мне кажется, что ко всему, что происходит в стране, включая авиакатастрофу, ГКЧП, и весь последующий процесс преобразований в стране, вы причастны, пожалуй, в большей степени, чем кто-либо еще, — сказав это, он посмотрел в мою сторону и добавил, — я прав или нет?

— Как знать, но разве это что-то меняет?

— Абсолютно ничего, просто хотел проверить свою интуицию.

— Скажите, а так считают все в нашем отделе, или только вы?

— Нет только я и Гладышев.

— Петр Петрович, ну как же, психолог. Можно сказать, дело профессиональной чести определить, чем обусловлено появление двух темных лошадок столь юного возраста в таком коллективе. Разве что для осредненного баланса в возрасте. Хотя, было бы интересно узнать, какую роль во всем этом он отводит мне, если придерживается такой оригинальной теории?

— Самую главную.

— Даже так, совсем интересно, — я чувствовал, что пора заканчивать разговор, но не мог остановиться. Нет, мне не хотелось стать в позу и громко заявить, — да, это я открыл ящик Пандоры и запустил механизм перемен, но мне отчаянно хотелось узнать, о чем они догадываются и что думают в отношении меня и того, что происходит, поэтому спросил:

— А можно хоть чуть-чуть конкретнее?

— Что именно?

— Что понимать, под столь объемным выражением — главная роль?

— Не знаю, что Петр Петрович понимает под этим словом, но в беседе со мной, он высказался в ваш адрес весьма своеобразно, заявив:

— Этот юноша, — он имел в виду вас, — заварил такую кашу, что одному Богу известно, чем это кончится.

— Что он имел в виду?

— Ничего, только то, что сказал.

— А почему вы решили, что это относилось именно ко мне, мало ли, кого он имел в виду?

— Нет, он имел в виду именно вас.

— В таком случае, остается только ждать и надеяться, что каша окажется съедобной.

Рюмин ухмыльнулся и ответил:

— Знаете, то же самое я ответил Гладышеву, — потом, подумал о чем-то своем и добавил, впервые обратившись ко мне на вы, — а вы правы, сказав, что у меня возникло гораздо больше вопросов, чем раньше.

— Это оттого, что вы паппараци.

— Кто?

— Я хотел сказать журналист, — и, открыв дверь, вышел из машины и направился в отдел.