Потерявшийся во времени - Аристарх Нилин

— Знакомьтесь Хлапонин Игорь Матвеевич. Полковник комитета Государственной безопасности. Он в полном вашем распоряжении. Через него все, что необходимо для решения всех вопросов. А теперь за работу. Время, повторяю, не так много. В субботу жду от вас отчет и рекомендации.

Зацепин встал из-за стола и направился к двери. Проходя мимо меня, а я сидел ближе всех к двери, он остановился и произнес:

— Ну как, осваиваетесь с работой?

— Стараемся.

— Ничего, не Боги горшки обжигают. Надеюсь, что все получится.

— Я тоже.

— Удачи, — и он вышел. Я увидел, что в коридоре его ждали двое, то ли охрана, то ли помощники. Я повернулся и подумал:

— Неужели ко всему, что происходит, причастен я, не случай, не обстоятельства, а именно я. Нет, не может быть, опять очередной затянувшийся сон, и я как назло никак не могу проснуться. Разве так я представлял себе все это, точнее то, что мне предстоит во всем этом участвовать? Конечно же нет. А теперь мне предстояло вместе с другими решать вопросы, от которых зависят в будущем судьбы миллионов. Да нет, этого просто не может быть. Вот сейчас, Иришка повернется на другой бок, толкнет меня рукой или ногой, или просто обнимет, прижавшись ко мне, и я проснусь и скажу себе, ну надо же какой странный сон приснился. Но в этот момент, я услышал Ирин голос:

— Алеша, ты о чем задумался, пошли. Петр Петрович предлагает обсудить как лучше построить работу по анализу и сбору сведений по кандидатурам.

Нет это не сон. Это явь, от которой меня вдруг прошиб холодный пот и обернувшись к жене, я ответил:

— Иду, я просто задумался. Все в порядке, — и пошел за Ирой в соседнюю комнату, куда направились все остальные. Закрывая дверь, я подумал:

— А может все правильно, так и должно быть? Революцию, какая бы она ни была, делали молодые и они восходили на Олимп истории или возводили на неё других.

Часть 3. На рубеже двух веков

Глава 1

Прошел месяц. В стране продолжало действовать чрезвычайное положение, но первые волнения улеглись, и жизнь снова стала налаживаться, не так как прежде, но все же. Это ощущалось во всем. Заработали сформированные в первые, после объявления ЧП, структуры в региональных зонах, а следом за ними те, что на более мелком уровне. Конечно, большинство кадров на местах возникали не из воздуха, в основном это были все те же партийные и хозяйственные работники, которые в большинстве случаев, даже не перемещались с места на место, а так и оставались в своих кабинетах, только менялись таблички с названием занимаемой ими должности. Этого было не избежать, и мы понимали это, но основные руководящие кадры высокого уровня практически полностью состояли из вновь назначенных. В большую политику и экономику приходили новые люди, и мы искренне верили, что вместе с ними наша жизнь станет совсем иной.

Работы было столько, что порой мы забывали сколько в сутках часов. Постоянно в разъездах, беседах с людьми, сборе и анализе информации на того или иного кандидата. За месяц работы, я незаметно для себя изменился, повзрослел, как однажды выразилась Ирина. Работа была живая и настолько интересная, что, я быстро смирился, что много времени уходило на поездки по стране. Мне приходилось выезжать на фабрики и заводы, бывать в институтах и крупных стройках, колхозах и совхозах, и везде беседовать и выслушивать людей. Я понял для себя, что наиболее важным и ценным в выяснении того, что представляет тот или иной кандидат, это мнение о нем, простых людей, которые с ним работают. Иной раз я удивлялся, когда, выясняя мнение о заслуженном и авторитетном руководителе, можно было услышать, что это просто самодур или выдвиженец, с крайне узким мышлением, или наоборот, похвалу в адрес человека, который, возглавляя тот или иной институт, имел массу партийных взысканий, а на деле оказывался человеком, которому цены не было, ибо он был по настоящему предан делу, которому служит.

И все же, летя в самолете, или мотаясь по ухабистым дорогам в авто, мне порой казалось, что все, что мы делаем, не то. Безусловно, я был в курсе проводимых реформ, и видел, как они проходят, знал людей, которые стоят у руля этих преобразований, но никак не мог ухватить главного, что стоит в основе проводимых преобразований. Казалось, что все идет так, как и мечталось, но сомнения не улетучивались, а наоборот, росли и постоянно напоминали о себе. И чем больше времени отделяло нас от начала проводимых реформ, тем больше сомнений возникало у меня. Я как мог, гнал их, понимая, что рано или поздно, я должен был, обязан остановиться и основательно разобраться и в себе и в том, что сделано. Но я считал, что это подождет, что сейчас, на переломном этапе истории не время и не место заниматься самокопанием и потом, еще так мало сделано. По сути, мы только в самом начале пути. И все же, ночами, я просыпался в холодном поту, и мысли одна за другой заставляли думать о происходящем.

На третьем месяце беременности Ира почувствовала себя плохо, и ей пришлось уйти с работы. Она, то лежала в больнице на сохранении, то дома, где за ней присматривала моя мать, которая была на пенсии. Я старался выбраться домой, чтобы быть рядом, но это получалось не часто и я винил себя, что так мало уделяю внимание жене, да еще в такой трудный для неё момент.

Время шло. Вскоре, чрезвычайное положение было отменено, и народ вздохнул свободнее, словно сбросил со своих плеч бремя военного времени, которого вроде и не было, и в тоже время ощущалось и накладывало негативный отпечаток на жизнь людей. Проблемы, которые возникли в первое время во внешней политике, так же начали решаться. Особенно это касалось отношений с Китаем. Да и с американцами начались переговоры, которые обнадеживали. Все складывалось в целом неплохо и вместе с тем, с каждым днем я все чаще и чаще задавал себе один и тот же вопрос, — правильно ли я поступил, имел ли я право вторгаться в ход исторических событий, оценивая то, что произошло, ошибочным? Где грань между тем, что правильно и что нет? И вообще, с каких позиций оценивать саму историю и то, как она совершалась? Причины, которые вызывали эти размышления, в основном были связаны с теми результатами, которые мы имели.

Несмотря на проводимые в стране преобразования, реальных сдвигов в экономике не происходило, да это было и понятно. Наоборот, во многих отраслях из-за неразберихи и сложности первых недель чрезвычайного положения, положение только ухудшилось, а это в свою очередь вынудило повысить цены и как следствие ухудшить положение людей. Понимая все это, я тем не менее впадал в уныние и становился все более замкнутым и раздражительным. И хотя я старался не показывать виду, что творится у меня на душе, а с Ирой вести себя как можно мягче, учитывая её состояние, она все же заметила это и как-то вечером сказала:

— Ты зря изводишь себя и терзаешь сомнениями по поводу того, что происходит и что получается.

— Я вовсе не терзаю себя.

— Я же вижу. Просто ты стараешься не расстраивать меня, вот и все.

— Может и так.

— Вот поэтому я и говорю. История такая, какая она есть. Ты смог изменить её, направить, если так можно выразиться, в другое русло, но какой она будет, не тебе решать. Ты должен быть благодарен судьбе, что ты не самый маленький винтик в большом механизме. Ты можешь не только быть простым зрителем, но и как-то влиять на ход событий. Делай все сообразно своим убеждениям, совести, наконец, и тогда тебе не в чем будет себя упрекнуть, что ты был в стороне оттого, что происходило. Другое дело, если ты промолчишь, или поступишь против своей воли, вот тогда другое дело.

— Ириша, ты говоришь, как моя мама. Рассудительно и все правильно. Я все прекрасно понимаю и целиком с тобой согласен. Более того, именно так я и стараюсь поступать, но все же.

— Что все же?

— Вот именно, это все же меня и гложет. А надо ли было все это затевать?

— Надо.

— Ты уверена?

— Ты сам говорил мне, что одно то, что распалась великая страна, можно забыть обо всем и начать сначала. Твои слова?

— Мои.

— А разве не ты говорил, о том, что страну пустили с молотка и отдали на разграбление кучке ворья, которые достойны разве что веревки и фонарного столба?

— Мои и могу повторить это слово в слово.

— Тогда я не понимаю, какие сомнения тебя могут одолевать?

— Я и сам не знаю.

— Это называется.

— Угрызение совести.

— Нет, это простое самоедство. И вообще, я не понимаю, ты что, хочешь, чтобы через три месяца мы стали жить как у Христа за пазухой. Чтобы прилавки ломились от изобилия товаров, чтобы предприятия начали работать и выпускать продукцию, которая лучше японской или немецкой? Нет, такова не будет. Пройдут годы, прежде чем можно сказать, что выбранный путь дает позитивные результаты, что то, что задумывалось, получилось и только тогда ты вправе хоть в чем-то судить себя и спрашивать, в чем ты был не прав. Разве я не права?