Пепел короля, проклятого звездами - Карисса Бродбент

«Не хотел, чтобы ты решила, будто можешь летать, и начала бросаться вниз с балконов».

– Он знал, – вырвалось у меня.

Он знал. Он всегда знал.

Причина крылась не в его стремлении меня уберечь. Винсент не хотел, чтобы я прыгала с балконов, поскольку не хотел, чтобы я убедилась в своей способности летать.

А излишне сентиментальным в ту ночь он тоже был по вполне понятной причине. Он собирался отдать приказ об уничтожении Салине вместе с жителями. Он знал, что убьет во мне всякую надежду отыскать кого-то из родни.

Он это знал; знал, что солжет мне и из-за своей лжи потеряет меня.

Винсент все это знал.

– Он знал. – Слова вырывались у меня из горла вместе со слезами и судорожными всхлипываниями. – Он знал и ни разу мне не сказал. Даже не намекнул. Почему?

– На этот вопрос тебе никто не ответит, – тихо вздохнул Райн.

Меня захлестнул гнев. Я вскинула голову. Гнев был настолько силен, что угрожал лишить меня самообладания. Наверное, я сейчас выглядела как дикое животное. Лицо красное, залитое слезами, рот скривился в рычании.

– Не вздумай меня жалеть, – прошипела я. – Ответь мне честно, Райн Ашраж. Я хочу это услышать из других уст.

Я устала от лицедейства и вранья. Устала от собственных танцев вокруг правды. Я жаждала честности, как чахлый цветок жаждет солнечного света. Пусть эта правда ранит меня в сердце. Я все равно хотела ее услышать.

Райн изменился в лице.

При всех его недостатках, жалости ко мне он не питал. И правды от меня не скрывал.

– Орайя, я думаю, Винсент тебя очень боялся.

– Боялся? – Я сдавленно рассмеялась. – Он… он был королем ночерожденных. А я всего лишь…

– Ты не «всего лишь». Ты его наследница. Ты была для него самым опасным противником. И потому вызывала у него ужас.

Я не верила своим ушам. Абсурд.

– Взгляни на это.

Я вскочила на ноги. Под нами раскинулась панорама Лахора: мертвого, жалкого, разрушенного города. Призрак того, чем он был когда-то.

Совсем как я.

Райн отошел назад. Я смутно соображала, что все мои руки покрыты Ночным огнем. Мое восприятие было очень отстраненным, словно я стояла вдалеке от собственного тела.

– Посмотри, что он сделал с этим местом, – прорычала я. – В день отъезда он убил почти всех родных. Убил детей, которых до этого помогал растить. Дети не представляли никакой угрозы его власти. Но он это сделал, поскольку был жутко последовательным.

«Змейка, очень важно быть последовательным и осторожным».

Сколько раз он твердил мне эту фразу?

Я захлебывалась словами, едва успевая дышать. Каждое напоминало камень, грубо обтесанный моим гневом.

– Если я настолько опасна, почему он сохранял мне жизнь? Почему не убил в тот же день, когда нашел? Вместо этого он забрал меня к себе и почти двадцать лет врал. Почему бы не убить меня? А он вместо этого держал меня взаперти, вместо этого ломал меня.

Неожиданно Райн подвинулся ко мне так близко, что Ночной огонь теперь его обжигал, но Райн не показывал вида.

Он крепко обхватил мои плечи.

– Ты не сломлена.

Я впервые слышала его таким сердитым, хотя голоса он не повышал.

– Орайя, ты не сломлена. Понимаешь?

Нет, я не понимала, потому что была сломлена. Разрушена, как Лахор с его развалинами и призраками. Разрушена, как Эвелена с ее двухсотлетним шрамом и извращенной тягой к тому, кто оставил ей этот шрам. Имела ли я право судить ее за это, когда сама ничем не отличалась от нее?

Винсент меня разрушил. Он меня спас. Он меня любил. Он меня подавлял. Помыкал мной. Сделал меня всем, кем я была. Всем, кем могла быть.

Самые значительные составляющие моей силы (Винсент хотел, чтобы я никогда не открыла их в себе) были от него.

А теперь я ковырялась в каждой ране, нанесенной им. Пусть они вызывали нестерпимую боль, я не хотела, чтобы они исцелились, поскольку это были раны от него.

Я слишком сильно тосковала по нему, чтобы ненавидеть его так, как мне хотелось.

И сильнее всего я ненавидела его за это.

На меня разом навалилась усталость. Языки Ночного огня погасли. Райн по-прежнему держал меня за плечи. Он был совсем рядом; наши лица находились на расстоянии пальца. Как просто было бы наклониться и прижаться к его груди. Будь передо мной Райн, какого я знала во время Кеджари, наверное, я бы так и сделала. Позволила бы ему проявить заботу.

Но передо мной был другой Райн.

– Орайя, посмотри на меня.

Я не хотела на него смотреть. И не должна была. Я слишком многое видела, и он тоже. Нужно освободиться от его рук.

Вместо этого я подняла голову. Взгляд Райна, красный, как высохшая кровь, пригвоздил меня к стене.

– Я провел семьдесят лет в оковах самых отвратительных проявлений вампирской силы и власти, – сказал он. – И бóльшую часть этого времени я пытался найти в их жизни и поступках хоть какой-то смысл. Но не нашел. Ришане. Хиажи. Ночерожденные. Тенерожденные. Кроверожденные. Все их чокнутые боги. Теперь уже не важно. Некулай Вазарус был… – (Кадык Райна вздрогнул.) – «Зло» – неподходящее слово для описания его деяний. Долгое время я думал, что он не испытывает любви ни к кому и ни к чему. Но я ошибался. Он очень любил жену. Любил ее и ненавидел себя за любовь к ней. Он любил ее настолько, что был готов задушить.

Райн отвел взгляд. Он смотрел не в сторону, а заглядывал в прошлое, и по выражению лица я понимала, как ему больно на это смотреть.

– Ничего они не боятся так сильно, как любви, – сказал он. – Им с детства вдалбливают, что любая истинная привязанность представляет для них опасность.

– Но это же смешно.

– Почему?

Потому что мне до сих пор не давала покоя мысль о страхе Винсента передо мной. Эта мысль противоречила всему, что я знала.

Рот Райна скривился в усмешке.

– Любовь устрашает, – тихо произнес он. – Это верно в любом случае, кем бы ты ни был.

Я замерла.

От тона, каким были сказаны эти слова, оттого, что Райн стоял совсем рядом и пристально смотрел на меня, я вдруг резко очнулась. Ко мне вернулась способность мыслить и оценивать ситуацию.

Зачем я это сделала?

Зачем показала Райну свое состояние? Райн – мой похититель. Он мне врал. Помыкал мной.

Райн убил моего отца.

А теперь он разглагольствовал о святости любви?

Он был прав.