Что сердцу дорого - Наталья Парыгина

И Вера, и все знакомые девчата относились к Соне с ласковой, даже несколько назойливой внимательностью. Соню и трогало это внимание, и раздражало. Ей казалось, что ее жалеют, а она не хотела жалости.

И все-таки Соне не удалось уклониться от помощи. Началось с разговора с Верой. Они были в лаборатории вдвоем. Вера подошла, участливо заглянула ей в лицо.

— Соня, ты чем-то расстроена?

— Нет, я ничем не расстроена, — холодно сказала Соня.

Но Веру не обманешь.

— Это неправда, — настойчиво возразила она. — Я вижу. Мне кажется, что ты должна быть сейчас такая счастливая, а ты…

— Еще бы! — усмехнулась Соня. — Счастливей не сыскать.

Вера смутилась.

— Ну, я понимаю, что тебе, конечно, нелегко одной. Мы тебе во всем поможем, только ты не скрывай, если что плохо. Разве мы тебе не друзья?

У Сони потеплело на душе. Она почувствовала, что Верины упреки справедливы. Разве она, Соня, могла бы остаться равнодушной к горестям своей подруги? Разве не захотела бы помочь?..

— С квартирой у меня неладно получается, — призналась она. — С тетей Аней я не могу остаться, я ведь тебе рассказывала, она замуж выходит.

— Уже решено?

— Да. И я должна уйти — там негде жить вчетвером. А комнату найти просто невозможно…

— Надо с Костей поговорить, — сказала Вера. — И с председателем цехкома. Они должны помочь.

— Чем?

— Как чем? Через месяц новый дом сдают. Сегодня же пойдем поговорим.

Однако ни Костя, ни председатель цехкома не могли помочь. Они вместе ходили к директору завода, и Соню записали на очередь, но это была довольно далекая перспектива.

Девчата энергично принялись за дело. Особенно старалась Зина Огаркова. Она притащила Соне уже пять адресов, но при этом все комнаты сама же забраковала. Начинала она обычно с неумеренных похвал:

— Ой, Сонька, такую комнату нашла — чудо! Большая, светлая, два окна, оба на солнечную сторону. Но… — тут Зина вздыхала и продолжала, сменив восторженный тон на огорченный: — Но хозяйка — ведьма и сквалыга. Такую цену заломила, что страшно сказать.

— Какую же? — интересовалась Соня.

— Лучше и не спрашивай, все равно, тебе не подойдет. Ты не торопись, я найду, у меня есть еще на примете.

Но Зине так и не удалось найти Соне комнату. Помощь пришла совсем с другой стороны.

Как-то к Соне подошла Устинья Петровна.

— Я слышала, комната тебе нужна? Может, ко мне перейдешь? — просто предложила она. — Я ведь одна живу.

— Спасибо, Устинья Петровна, — растерялась от неожиданности Соня. — Но как же? Я ведь стесню вас. Да и ребенок…

— Об этом нечего говорить. Ты иди, посмотри. Может, еще и не захочешь.

— Ой, что вы, Устинья Петровна! Вас я знаю, а комната — что же, лишь бы крыша была.

— Ну вот, и переезжай, хоть нынче же.

Соне показалось, что вокруг нее все вдруг посветлело, потеплело, и ей уже ничего, ничего не страшно…

Вернувшись с работы, она немного отдохнула и принялась укладывать в чемодан вещи. Растерянная тетя Аня помогала ей, а сама все приговаривала, хотя и понимала бессмысленность этого разговора:

— И зачем тебе это нужно? Сама усложняешь свою жизнь. Подумай, как трудно тебе будет одной.

Переезжать Соне помогли Вера и Костя. Они вместе приехали на такси, и едва вошли в комнату, как Соня почувствовала, что в груди у нее что-то оборвалось. Точно не на другую улицу она уезжала, а в какую-то новую, неведомую ей жизнь.

Вынесли вещи, вышли к машине.

— Ну, тетя Аня…

Соня заглянула ей в лицо. У Анны Андреевны были печальные и виноватые глаза, а уголки губ как-то уныло опустились. Соне стало жаль ее.

— Я провожу тебя, — дрожащим голосом сказала тетя Аня. — Должна же я увидеть, где ты будешь жить…

— Не надо, — возразила Соня. — Я устроюсь, а потом ты приедешь, так будет лучше.

Анна Андреевна поцеловала Соню и заплакала.

Машина тронулась. Соня сидела рядом с шофером и, не мигая, смотрела вперед, на дорогу. Они проезжали мимо знакомых домов, тополей. Мелькнула вывеска магазина, куда Соня всегда ходила за хлебом, дрогнула стрелка круглых уличных часов, на которые она никогда не забывала взглянуть по пути на работу. Все это проносилось мимо, но не вызывало у Сони сожаления. Широко раскрытыми глазами она смотрела на серую, прямую, бесконечную ленту асфальта.

С этих пор Соне труднее стало жить. Добрая Устинья Петровна все-таки не могла заменить тетю Аню, с детства родного человека. Соня осталась одна. Но странно — что-то как будто распрямилось в ней. Она увереннее смотрела вперед, чаще и всегда с радостью думала о своем малыше. Соня понимала, что ребенок внесет новые осложнения в ее жизнь, но не боялась. Устроит малыша в ясли. Когда-нибудь получит комнату в заводском доме. Зарабатывает она неплохо. Проживут.

В том году осень стояла долгая и ясная. Желтые листья засыпали скверы и улицы, и дворники не успевали их сметать. По утрам выпадал иней, и весь город серебрился в солнечных лучах.

В ноябре выпал первый снег. Ожидали, что он растает, и еще постоит тепло, но зима пришла всерьез, с каждым днем становилось все холоднее, и вдруг ударил настоящий крепкий мороз. За ночь стекла сплошь заросли белыми пушистыми пальмами, но взошло солнце, и воздушные эти узоры начали таять, вода растекалась по подоконнику, а оттуда капельки падали на крашеный пол.

Соня отыскала бутылку, привязала к подоконнику, спустила в нее жгутик расстеленной на подоконнике тряпочки. И только покончила с этим делом, как услышала стук в дверь. Устиньи Петровны не было дома, но она вошла бы без стука. Пришел кто-то чужой. Соня плотнее запахнула полы халата, поправила, не глядя в зеркало, волосы и громко пригласила:

— Войдите.

Неожиданный оказался гость. Аркадий.

Он стоял у двери, она — в другом конце комнаты, слегка опираясь рукою о стол. Оба пристально и как бы с недоумением, словно знакомясь заново, глядели друг на друга.

Соня с лица сильно похудела, и голубые глаза казались от этого больше, темнее. Волосы были зачесаны назад — никаких золотистых кудряшек. Халат странно сидел на неуклюже-полной, совсем не Сониной фигуре.

Аркадий тоже изменился. Помятое, старообразное лицо, рыхлая кожа на щеках. К поношенному черному пальто пристали белые пушинки. Некрасиво торчат в стороны уши меховой шапки с черными завязочками на конце.

— Ну? — выжидательно и сухо спросила Соня после долгого молчания.

— Пришел вот навестить тебя. Разве нельзя?

Соня пожала плечами.

— Садись.

— Ты ждешь ребенка? — растерянно спросил Аркадий, в упор глядя на большой Сонин живот.

— Жду, — ответила Соня и, обойдя стол, села так, чтобы скрыть свою полноту.

Аркадий молчал, испуганный, потрясенный. Он шел к ней за поддержкой. Надеялся увидеть прежнюю Соню — красивую, ласковую, так доверчиво любившую его. Но той Сони не было. Была другая, незнакомо-холодная, замкнутая. Значит, она все-таки не послушалась его. Решилась стать матерью. Он никак не ожидал этого. Был уверен, что она избавится от ребенка.

Комната в полуподвальном этаже. Через единственное окно, наполовину скрытое в приямке и обмерзшее, скупо проникает свет. Пахнет сыростью.

— Ты все еще на меня сердишься? — нерешительно проговорил Аркадии.

— Нет.

В самом деле, то, что она сейчас чувствовала к Аркадию, нельзя было определить этим словом. Просто он стал ей чужим, совсем чужим, и странно было даже подумать, что именно он — отец ее будущего ребенка.

Нет, он решительно не узнавал ее. Он даже робел перед нею. О чем с ней говорить? Направляясь сюда, он хотел рассказать, как ему трудно, встретить сочувствие. Но разве не ясно, что ей самой нелегко?

— Работаешь? — равнодушно, как постороннего, спросила Соня.

— Работал на стройке. Месяц назад уволился. Тяжело на морозе.

— Да, конечно.

Сказать ей: пойдем со мной. Стать мужем, отцом ребенка. А дальше? Троим надо втрое больше, чем одному. Нет, это не то. Странно, что он связывал с Соней надежды на какую-то новую жизнь. Новая жизнь должна быть лучше прежней. А усложнять и без того нелегкое положение… Нет.

— Когда ждешь-то?

Она не захотела ответить.

— Не все ли тебе равно?

Это были последние слова, которые он услышал от Сони, уже встав со стула. Почему-то они больше всего запали в голову. Уже в трамвае снова и снова отчужденно звучал Сонин голос. «Не все ли тебе равно?»

В трамвае было очень тесно и шумно. На передней скамье на руках у молодого мужчины капризничал мальчик; рядом с Аркадием девушка громко говорила старушке, что незачем покупать пальто здесь, раз она скоро поедет в Москву — там лучше выберет; парень в телогрейке и сдвинутой на затылок кепке заразительно смеялся чему-то, окруженный компанией таких же веселых, шумных друзей. И здесь, среди людей, занятых своими повседневными делами и заботами, Аркадий еще острее, чем дома, почувствовал свое одиночество.