Карантин - Сергей Малицкий

Он молчал.

– Тут ведь вот еще что. – Она подперла подбородок ладонью. – Мужики же ведь слабый народ. Женщины сильнее. Именно потому что они слабые. Слабый должен постоянно жить в напряжении. Он слабый, он не рассчитывает на силу, значит: зубы стиснуть – и на волевых! А ежедневные часы у зеркала, в ванной, с утюжком, с иголкой? Да любой мужик взвыл бы через день! А женщина как солдат: надо. Поэтому она сильнее! Но у мужиков есть еще одно слабое место. Не у всяких, но про уродов и отбросы мы же не говорим? Слабое место – это то, что в штанах. Не в том плане, что силы в нем мало, а в том, что крепится оно часто напрямую к сердцу. Я, Пашка, не хочу, чтобы ты стал циником, но вот эту первую твою страсть, что мозги тебе затмила, хочу отменить. На первой близости ведь и завернуться можно, я сама едва не завернулась, но мне проще было – боль не дала, хотя кое-кого боль прочнее прочного приклепывает. Знаешь, ты меня слушай, конечно, но имей в виду, что гоню я сейчас настоящую пургу. Ты, кстати, умеешь слушать. На будущее запомни: будешь так же слушать – любая баба наполовину уже твоя. Остальное-то у тебя есть – и достоинство во всех смыслах, и внешность, и харизма. Еще вот машину крутую да черные очки – просто коза ностра!

Она засмеялась, потом резко оборвала смех и уставилась за спину Павла, где по трассе обреченно ползли предметы их студенческих буден.

– Не спеши, Пашка, – стала говорить куда-то в сторону. – Держи дистанцию. Вначале будет непросто, а потом обвыкнешься. И я искренне желаю тебе однажды так споткнуться, чтобы ты смог послать все мои советы куда подальше. Считай, что я уж по юности отспотыкалась. Ты вот еще что помни: это очень трудно – с женщиной. Хотя бы потому, что ты всегда ей должен. Ну не многие это понимают, но поверь мне, должен. Она так чувствует. А если чувствует, значит, так оно и есть. И вот тут важно пройти по грани между твердостью и жестокостью, хотя что тут говорить, грань не грань, а ненависть тебе по-любому будет обеспечена. Не влюбляйся. У тебя сейчас в крови такое, что ты даже в нашу безликую влюбиться сможешь, а потом, когда хмель пройдет, мучиться начнешь. Попробуй дружить с бабами. Знаешь, дружба такое хорошее чувство. И очень полезное! Оно как сахар. Влюбленность же тоже сахар. Только сахара больше, чем нужно, в чашку не насыплешь – слипнется. Так что подслащивай отношения дружбой – избавишься от ненужной любви. Понял?

Он молчал. Сидел, соединив пальцы, и гонял искристое облако боли – левая рука, ладони, правая рука, наполненная недоумением и тоской башка, вновь левая рука.

– Все, можешь говорить, – опять подперла подбородок ладошкой Марина.

– Пошли, опоздаем на пару. – Он поднялся.

– Я прогуляю, ты иди. – Она продолжала улыбаться.

Он рассчитался за обоих и ушел. Промучился потом с неделю – к счастью, Марина тоже не приходила. Лиза каждый день отзванивала ей по телефону и торжественно объявляла, что у Мариночки дела. Прошел месяц, Марина вернулась, Павел к тому времени успел пообщаться с некоторыми сокурсницами с параллельного потока и даже сумел с ними немного подружиться, когда Марина вновь подошла к нему в коридоре. В этот раз он повел ее к себе, выгнал из комнаты приятелей и повторил с нею все то же самое, что делал в первый раз, но уже ярче, ненасытнее, горячее.

– Молодец, – прошептала она, тяжело дыша. – Далеко пойдешь, Шермер. Жалко, что не со мной, – и вдруг зарыдала тяжело и безнадежно.

Он утешал ее как мог. Марина оставила институт после третьего курса. Сошлась с молодым преподавателем, потом уехала куда-то. Наверное, нашла то, что искала. А Павел продолжал дружить с женщинами. Пока однажды не встретил Томку.

33

Никаких сообщений на телефоны, кроме короткой записки от Жоры, не пришло, прозвонить Томке опять не удалось. Не отвечал и тесть. Жора был лаконичен: «Идиот, срочно избавься от пистолета». Павел шевельнулся в кресле, чувствуя оружие за поясом, и подумал, что Павлу Иванову, в отличие от Павла Шермера, пистолет был бы точно ни к чему, если бы не то самое сообщение – «Паша! Я в беде!».

Маша сидела рядом, заботливо гладила через открытую дверцу клетки кота, который кашлял, подавившись колбасой, и косила на Павла взглядом. Василиса жила в Марьине. Павел спустился переулками к Нижним Полям и оттуда выехал к ее квартире у нового собора.

– Утоли моя печали, – пробормотал Павел, глядя на пятиглавую громаду, но Маша уже торопила попутчика:

– Чаю же обещались попить!

– Мне показалось, что у метро стоял «туарег» Дюкова, – заметил Павел Маше.

– Он давно там стоит, – хихикнула Маша. – Наверное, еще с пятницы. Дядя Дима сказал, что близко нельзя ставить – могут вычислить. Он на нашем «матизе» катается, каждый вечер ноет, что непривычно на маленькой машинке. Его и сейчас дома нет.

Дюкова и в самом деле дома не оказалось, зато была Василиса. Павел еще раз удивился похожести на нее Маши, а его тезка сразу почувствовал в «мамке» хозяйку и начал тереться об ее ноги и орать, требуя еды. Василиса тут же захлопотала с завтраком, и ее дочка засуетилась рядом, как маленькая стройная матрешка, которая при желании в момент скроется в матрешке большой.

– Что с вами приключилось-то? – спросила Василиса, когда на столе появились две тарелки с поджаренной картошкой и сочными киевскими котлетами.

– Мы от милиции убегали! – с набитым ртом поведала Маша. – Не бойся, погони не было!

– А серьезно? – Василиса смотрела на Павла. – Или Томка что натворила?

– А могла? – переспросил Павел.

– Не знаю, – повела она подбородком. – Уж больно упаковка у нее яркая – кто ж знает, что там внутри.

– Она же шепталась о чем-то с тобой и Лариком в последний раз? – вспомнил Павел.

– Ерунда, – вздохнула Василиса. – Рецепты спрашивала. Чем удивить муженька. Намекала на возможное прибавление в вашей семье. Грозилась занять у меня кое-что из одежды, чтобы живот не был виден. Ничего серьезного. И в самом деле понесла?

– Мам! – возмущенно пробурчала Маша. – Почему «понесла»? Она что тебе, кошка или собака?

– Скорее, орлица, – рассмеялась Василиса, но тревогу в глазах оставила. – Дюков уж измаялся весь – от собственной тени шарахается. Думает на Украину перебраться или куда подальше. Вот ездит, прикидывает, как бы и с квартирой разбежаться с малыми потерями, хоть что-то выцарапать, да машину продать. У него ж вроде грин-карта есть?

– Не видел, – пожал плечами Павел. – Говорил, что есть.

– Значит, уедет, – вздохнула Василиса. – А не перетерпится?

– Вряд ли, – покачал головой Павел. – Под раздачу мы попали, Василиса. Как, почему – не знаю, да и знал бы – не сказал, но много людей погибло, и метили, как мне кажется, в меня. Но объяснить я ничего не могу. Наверное, кому-то перебежал дорогу.

– Что ж, у нас всегда так… – схватилась за голову Василиса. – Перебежал дорогу и перебежал, чего ж давить-то? Всего и делов-то – притормозить и снова на газ. А у нас сворачивают – и в погоню, и гонят, пока не раздавят!

– Как в анекдоте, – кивнул Павел и поднялся. – Ладно. Спасибо за завтрак, но мне пора. Томка пропала, найти надо. Отыщу – так и я, может быть, на Украину или куда подальше сорвусь, а пока придется уворачиваться, чтобы не раздавили. Вы уж потерпите несколько дней. Не открывайте никому, кого не знаете. Кто-то устраивает вокруг меня долину мертвых. Я даже никого из старых приятелей по фехтованию, по институту дергать не хочу – боюсь. Да и к вам бы не сунулся, если бы не Маша.

– Да мы уж и так напуганы, – прошептала Василиса. – Посмотришь, как Дюков трясется, сама задрожишь.

– А я вот никого не боюсь! – гордо ответила Маша.

– Это от глупости, – заставил ее надуть губы Павел. – Мне так вот страшно. Хотя в основном за Томку. Вася, не знаешь, где она может прятаться?

Василиса только покачала головой.

– А у Ларика? Есть координаты?

– Нет. – Хозяйка тяжело присела за стол. – Да и вряд ли у Ларика. Ларик – девушка с характером, к ней как бы не тяжелее, чем к твоей Томке, подъехать. Да и координаты ее только у Жоры, мы и не перезванивались никогда. А Дюков запретил связываться с кем бы то ни было. В том числе и с Жорой.

– Правильно запретил, – задумался Павел. – Вот ведь какое дело – и по мелочи ни у кого защиты не найдешь, а уж если серьезно прихватило – хоть сам себя в расход оформляй.

Павел кружил по Москве пару часов. Пробирался переулками мимо пробок, бродил, оставив машину, по дорожкам Сокольников. Проехал еще раз мимо дома, где вечером собирался увидеть Алексея, даже подхватил в метро у распространителя пачку каких-то листовок и, оставив машину там же, прошелся под моросящим дождем от Новогиреева до Перова, расклеивая бумажки на подъездах. Спустился под землю и, проехав на метро, вернулся к машине. У нужного ему дома дежурил все тот же «БМВ», в отдалении стояли сразу две милицейские машины с большими буквами «УУМ» на капоте, но излишней суеты не наблюдалось. Окно нужной Павлу квартиры было грязным, сквозь пыль проглядывали наклеенные на стекло газеты. «К волку в пасть», – подумал он, оглядывая забитый машинами тесный двор. Нет, идти на встречу просто так не следовало.