Право на силу - Денис Шабалов

– Да какой теперь хлебушек, – отмахнулся Ломоть. – Не знаю, чё-то интересного всегда найдется. Пошариться стоит все-таки…

– В другой раз, – дед Миха повел дозиметром из стороны в сторону, остановился. – Не до того сейчас. Ну-ка, ребятки, задний ход! Что-то счетчик вверх пополз, наверное, пятно. Давайте крюка дадим.

Локальное пятно оказалось небольшим по размерам, всего метров пятьдесят в поперечнике. Дед Миха осторожно обошел его, ведя за собой группу и помечая контуры пятна гравием, набранным Санькой под тепловозом. Получился почти правильный овал, в центре которого стоял маленький домик выцветшего рыжего цвета.

– А это чего? – в домик ткнул пальцем Тимоха. – Почему посреди площади стоит?

– Да кто знает? – Ломоть пожал плечами. – Может, зерно у подходящих машин проверялось? Вон видишь мосток железный с лесенкой у крыльца? Как раз чтоб подниматься и в кузов заглядывать. Мож, и там тоже чего полезного надыбаем? Заглянем?!

Ломтю явно не терпелось помародерствовать.

– Куда ты заглянешь, твою мать?! – потерял терпение дед Миха. – Я те щас загляну кой-куда, ты потом враскоряку месяц ходить будешь! Сказано – все потом! Че, на прогулке, что ли?!

– Да ладно те, Мих, ну пошутил, пошутил, – забормотал незадачливый грабитель. – Потом так потом, чё заводишься-то…

От пятна пошли уже прямо, не виляя. Фон был достаточно мал, всего рентген двадцать, и дед Миха вел группу уверенно, поглядывая на равномерно щелкающий дозиметр лишь изредка и все больше зыркая по сторонам. Элеваторная площадь сузилась и плавно перетекла в широкую улицу, скованную по бокам оградами из железных прутьев. За оградами виднелись качели, карусели и прочие железные лазалки для детворы.

– Справа – детский сад, слева – больница для нариков, – пояснял Ломоть, видимо решивший взять на себя роль гида. – Раньше слева ясли и детсад для совсем маленьких были, а потом, как перестройка началась, – наркологию учудили. У меня дед тут лежал, бывало. Хряпнуть любил, старый хрен, вот и допился. В девяносто третьем закопали. Печень сдохла, и – общий привет.

– Усохни, – оборвал его дед Миха. – Мы на месте. Повезло, фон маленький. Работать можно без помех.

Данил огляделся. Слева – двор наркологии, справа – двухэтажный дом с провалившейся крышей. Из-за него выглядывает еще один, но уже побольше, пятиэтажный, из когда-то красно-белого, а теперь посеревшего от времени кирпича. Рядом с наркологией стояли в одну шеренгу железные гаражи. Ржавые, худые, подгнившие у основания, с проваленными внутрь крышами. У одного из них, самого дальнего, Данил углядел распахнутые настежь ворота и что-то белое, подозрительно похожее на обглоданный череп, лежащее около правой створки. У второго, чуть ближе, – странную дыру наверху. Будто кто-то очень сильный, находясь внутри, вырвался, разворотив железо, и унесся прочь, оставив после себя вспучившуюся, словно взорвавшуюся наружу, крышу. Данил, опасливо оглянувшись, указал на этот гараж Герману. Тот поглядел – и лишь поудобнее перехватил автомат, пробормотав:

– Где-то тут проход был…

Прохода, однако, уже не было и в помине – на его месте буйно разрослись густые заросли разнокалиберных красноватых сосенок.

– Нда… – подал голос Санька. Усмехнулся. – Что делать-то будем? Не учли вы, батьки, что проход за столько лет зарости мог.

– Угу. Прямо жунгли, мля, – поддакнул Ломоть. – Ты поглянь, Мих, че творится-то. Папуа-Новая Гвинея, ёп!

Дед Миха отмахнулся.

– Чего, чего, – проворчал он переглянувшись с Германом. – Топоры-пилы в руки – и вперед. Не все равно, где рубить? Сосенки тонкие, на жердины пойдут. Шрек – оттаскивай в сторону, складывай, да обвязывай веревкой, сколько унесешь. Мы с Германом улицу сечем. Ломоть, Кислый – вы над ними стойте. Если вдруг из зарослей кто выскочит – огонь. Только экономно, патронов нет. Помните, как в армии-то учили: двадцать два, двадцать два…

– А то! – Кислый передернул затвор своего «калаша». – Не боись, укараулим.

Работа закипела.

Данил трудился в паре с Сашкой. Если попадалось толстенькое дерево – пилили двуручкой, если же всего сантиметров десять в диаметре – рубили топором или строгали ножовкой. Шрек таскал сосенки неподъемными охапками, складывал поодаль, вязал в снопы. Ломоть и Кислый посматривали на заросли, постепенно продвигаясь вглубь гаражей вместе с вырубленной просекой.

– … а мне как раз билет надо брать – в Москву на заработки, – Данил, подпиливая сосенку, краем уха ловил адресованные Кислому отрывки бухтения Ломтя, доносящиеся из-под противогаза. – Ну, раз зовут – и ладно, хорошо. Хуже, если не вызывают. Деньги-то нужны! Пошел. И билет взял уже, и расписание посмотрел, а все стою. Домой надо – а словно не пускает что-то…

– Ну эт ты брешешь, уж признайся, – Кислый гукнул из-под резины коротким смешком. – Прям заливаешь, как по-писаному. Я уже задолбался лапшу с ушей скидывать. Предчувствие у него, вишь ты…

– Да точно тебе говорю, не гоню! Стою на крыльце, покуриваю себе. Идти надо – а не идется, и все тут. Ну не хочу от вокзала уходить! Жара еще, народу мало, и все в вокзале, там хоть прохладнее. И тут по громкой на всю площадь – ГО, там, воздушная тревога, туда-сюда… И, прикинь, главное, люди-то, кто на площади стоял, – внимания ноль! Так только, головы приподняли, слуханули, покрутили по сторонам. Видят: никто никуда не бежит, – ну и опять своими делами занимаются. А меня кондратий как токнет – ой, не то чё-то… Ну я бочком, бочком – в вокзал… А тут менты мимо меня – фр-р-р-р – как кролики. Тут уж я и смекаю – в натуре лажа творится. За ними! В вокзал-то забегаю – тоже народ стоит, переглядывается. Ну а когда уж ментов увидели – тут уж просекли ситуацию. За ними ломанулись… Как я в бомбарь прорвался – не помню. И не вспомню уж, наверное. В башке только стучит – Люська, Люська, как там Люська-то моя… Так и не видал с тех пор и не знаю ничего. Оно, конечно, не я один такой, да только от этого-то не легче…

– Жена? – Кислый пододвинулся к Ломтю.

– Да… Охо-хо… Думал, может, учебная тревога-то…

– Да ты помнишь ли те времена, когда у нас тренировки по ГО проводились? – подал голос подошедший дед. – При Союзе еще!

А потом, как рыночная, мать ее, экономика началась – положили на все, с прибором!

– Да-а-а…

– Эт точно…

– Променяли мы Союз на колбасу и джинсы, – Ломоть вздохнул. – Ща бы в прошлое попасть, я б этого лысого комбайнера лично в расход пустил… «Хлавное – на́чать…»! Эт ведь он все и начал. Помнишь талоны-то, Мих?

– Да как не помнить… Помню… Только вы, ребятки, не отвлекайтесь, секите по сторонам-то, – дед Миха решил проявить строгость. – Вон за пацанами смотрите.

– Да мы смотрим, смотрим. Ну че – рубят и рубят. Тихо все. Смотри вон, сколь уже нарубили-то!

Стволов и впрямь накопилось уже порядочно – в сторонке, увязанные Шреком, лежали четыре вязанки жердей метра по четыре и штук двадцать пятиметровых толстеньких стволов, сантиметров по двадцать в диаметре.

Подошел Герман, осмотрел добычу, попинал ногой.

– Нарубим сначала, а потом уж таскать?

– Да, распыляться не будем. Ну че, перекур, что ль? А, молодежь?

Ребята переглянулись, забубнили:

– Да можно…

– Не мешало бы…

– Чё, давайте передохнем…

Расселись на вязанках с жердями. Помолчали. Отдых не получался – страшно чесалась потная кожа под резиной, тянуло стащить и выкинуть клятый намордник куда подальше – однако нельзя, о радиации помнил каждый. Оставалось терпеть. Хлебнули только из фляжки по несколько глотков, торопясь вновь опустить противогаз на лицо, – и довольно.

– Дед, а за что вы так Союз-то любите? – спросил Данил, нарушая затянувшуюся паузу. – Только и слышно от вас: Союз, Союз…

Герман крякнул, покосился на деда. Тот помолчал, видимо собираясь с мыслями.

– Да потому, что по-людски все было. Порядку в стране было больше, молодежь воспитывалась, а не раздолбайничала. Алкашей и наркоманов было меньше в разы, бандитов, бомжей всяких. Помнишь, про бомжей-то тебе рассказывал?

– Угу. Это люди, которые без дома остались.

– Ну, можно и так сказать. Да и вообще – определенность была. Я, вот, работал себе и горя не знал. Даже не ведал, что это такое, когда зарплату хотя бы на день задерживают. В холодильнике мясо всегда было и сыр. Безработицы не было. Или вот взять хоть город – в рост и вширь пер! До перестройки – шестьдесят тысяч населения! Все градообразующие предприятия работали: машиностроительный завод, ламповый, мебельный, кирпичный, РОМБ! А электросети, подстанция какая была? А нефтебаза, с которой мы сейчас соляру берем, – весь район этой самой солярой обеспечивала! В уборочную все окружные колхозы-совхозы с нее заправлялись! А после перестройки что? К десятому году – вдвое население сократилось. Вдвое! За двадцать-то лет! Это что, нормально!? – распалился дед.