Под чужим именем - Валерий Горшков

– Не пугай. Поздно. Я плевать хотел на ваши бандитские законы, – твердо, чеканя каждое слово, сказал Корсак. – Еще два дня назад я жил в другом, кажущемся мне условно-нормальным мире, по его писаным красными буквоедами правилам. Но этот мир предал меня. Теперь мой закон – это моя совесть. Я буду жить и поступать так, как считаю нужным. Здесь и сейчас. Но для того, чтобы начать с нуля, мне, как когда-то Иванычу, тоже нужны документы и деньги. Большие деньги. И ты дашь мне и то, и другое. Вместе с компроматом на Субботина. Или умрешь. У тебя последние пятнадцать секунд на размышление, Ветер.

– Ладно! Твоя взяла, сучонок! – с болью и ненавистью выдавил вор, когда после томительного молчания Корсак тихо произнес «пятнадцать» и угрожающе перехватил рукоятку револьвера. – Хрен с тобой! Раз тебе известно про существование снимков, о которых, как я думал, не знает никто, кроме меня, Ленки – тогда ей было всего четырнадцать – и этого пса легавого… Я готов поверить, что и мои пьяные откровения насчет Леона – не туфта… Такое с ходу и графу Толстому не придумать, кишка тонка… Стало быть, мне действительно… пора… уходить. Хорошо… Ты получишь, что хочешь. Но мне нужна маза… гарантия, что, взяв бабки и конверт, ты оставишь меня в живых. Всего три часа. Я соберу кое-что с собой и сегодня же уеду из области. Навсегда уеду… Пускай ищут, если не лень пыль глотать. А ты, – вор небрежно кивнул на девицу и амбала, – должен будешь кончить этих, обоих. Я не хочу свидетелей нашей сделки. В падлу это.

– Не-ет! Я не хочу умирать!!! – заверещала, забившись в конвульсиях, смуглокожая шмара. – Я никому ничего не скажу!!! Честное слово!

– Условия сейчас ставлю я, Ветер, – непреклонно уточнил Корсак. – Сначала деньги и конверт. У тебя нет другого выхода. Так что не испытывай мое терпение. Ты и так, по моей доброте, живешь на этом свете бесплатно целую минуту. За все надо платить вовремя. Иначе – привет.

– Негативы в столе, – сверкнув глазами, выдал местонахождение выкупа вор. – Вклеены в задний переплет книги. Полное собрание сочинений Вовы Ульянова. Том пятый… Деньги найдешь в путиловском сейфе. Он в стене, за портретом Николашки. Там где-то около трехсот тысяч рублей. Тебе хватит до рыготы, гляди, не лопни. Ключ в верхнем ящике стола. Два оборота вправо, четыре влево. Шифр – КС 997842.

– А ты трусливей, чем я думал, Ветер. – В глазах Корсака вспыхнули и заплясали дьявольские огоньки. – Даже не верится, что все, что Иваныч рассказывал про тебя, двадцать лет назад державшего самый большой город Дальнего Востока, это чистая правда. Спекся ты. Таких списывают.

– Что… ты… – испуганно и одновременно яростно дернулся Ветер. – Мы же!..

– Не бойся. Я не стану в тебя стрелять. И забивать насмерть – тоже, – ухмыльнулся Слава и перевел взгляд на тенью маячащего у камина битюга. – Не соперник ты мне. Мумия ходячая… Эй, кабан! А ну налей Папе горькой в фужер до краев. Перед дальней дорогой надо коленки смазать. По русскому обычаю. Ну, живо-живо. Не заставляй меня повторять дважды.

Громила, потирая иссиня-багровый фонарь под заплывшим глазом, на ватных ногах приблизился к столу, и добрых двести граммов водки с бульканьем перетекли из графина в высокий фужер с остатками красного вина на донышке.

– Пей, – качнув револьвером, приказал Корсак старику. – До дна. Ради такого дела не грех и выпить.

– Я же с устатку, – зло прорычал вор. Но фужер взял. Понял: поздно метаться. – И после кайфа. Окосею с такой дозы вмиг.

– Мне сюрпризов не надо, Сергей Сергеич, – прокомментировал свое требование Слава. – И валяющийся на полу в позе медузы ты для меня сейчас интереснее, чем пребывающий в разуме. Пусть даже частичном. Так что, как говорят немцы, прозит. Пьяному море по колено. Не мне тебя учить. Я столько дряни, – Слава кивнул на фужер, – за все свои неполные двадцать два года не вылакал. Пей. Не зли меня. Я ведь могу и передумать. Деньги и снимки ты мне уже сдал.

– Щ-щенок, – выругался Ветер и в один присест выпил водку. Тяжело сопя, воззрился на Славу, косея прямо на глазах.

– Это – на одну ногу, – сказал Слава. – А положено на две. Дорога-то предстоит дальняя. Очень дальняя. Ваня, любезный, повтори Сергей Сергеичу казенной!..

После второго подряд фужера старик рухнул под стол почти сразу. Сначала зрачки его словно покрылись инеем, затем он громко икнул, обмяк и как чурка повалился на бок, от души приложившись лбом о дубовый паркет и сразу захрапев. Слава опустил револьвер, облегченно расправил плечи и посмотрел на раздувающего бычьи ноздри рослого детину с еловыми опилками вместо мозгов. Этот упырь был не опасен. Так же, как шалава. Однако, прежде чем подарить им свободу, битюгу придется немного попотеть. Молчаливей будет…

– У вас, голубчики, есть два варианта. Первый – я, не моргнув глазом, пристрелю обоих, прямо сейчас. Второй – вы дружно помогаете старику выпасть из окна и умереть от несчастного случая, после чего получаете от меня десять тысяч от барских щедрот и, дружно взявшись за руки, навсегда исчезаете не только из Гатчины и из Ленобласти, но и из западной части Союза. Едете на Урал. Или в Сибирь. Или в Одессу. И живете там до самой старости, напрочь позабыв о том, что когда-то существовал такой тихий дедуля, как Сергей Сергеевич Ветров. Расклад ясен?

– А че мне теперь, жениться на ней, что ли? – Амбал с брезгливостью покосился на заметно воспрянувшую духом после Славиных слов пышногрудую девицу. – Она ж через свою п. ду три Киева пропустила, если не больше, пока ее Папа к себе в бордель сдуру не взял! Лишь за то, что сосет лучше всех его шлюх!

– Лучше всех в эсэсэре, котик, – поспешила заметить брюнетка, гордо приглаживая ладонями растрепанный конский хвост. – Лучше спасибо мужчине скажи. Олух.

– Это ваше дело, – ухмыльнулся Корсак, наблюдая за препирательством сладкой парочки. – Хочешь – женись, не хочешь – отвези за Волгу и оставь в орде у татар. Или абрекам продай на шашлык. Но в Гатчине ее не должно быть уже через тридцать минут. Я так понимаю, ты выбрал.

– А не обманешь? – угрюмо набычился здоровяк. – Я его… того… выкину. А ты меня тут же и пришьешь. С тебя станется.

– Нужен ты мне, такой красивый, как собаке пятая нога. Поживешь еще. Если сам дурака не сваляешь.

– Не-а! – Амбал одобрительно хрюкнул, наклонился над храпящим на полу с открытым гнилым ртом стариком, схватил его за шиворот, рывком поднял и поволок к открытому окну. Приговаривая: – Извини, Ветер. Ты, конечно, вор. Но своя шкура и десять кусков в придачу – оно завсегда лучше. Да и не узнает никто. Сам ты выпал, спьяну. Водочки укушался, кокаином занюхал – и решил, что ты ястреб. С сивыми яйцами. Гы!

Оглядевшись по сторонам и не обнаружив вокруг дома в столь ранний час ни души, громила положил храпящего вора грудью на подоконник, отпустил, размашисто и торопливо перекрестился, взял за ноги, грубо отпихнув плечом шлюху, пытающуюся активно изображать помощь, приподнял и быстро столкнул с третьего этажа. На острые края гранитных ступеней давно закрытого для постояльцев центрального входа. Мягкий стук, словно упал мешок с картошкой, – и опять тишина. Корсак подошел к соседнему окну, отодвинул край бархатной шторы и посмотрел вниз. Даже мимолетного взгляда на тело старика, лежащее ничком в луже собственных мозгов, с вывернутой набок шеей, было достаточно, чтобы понять – вора по прозвищу Ветер больше не существует. Что ж. Он сам себя приговорил.

Обыск в первой комнате, как и ожидал Слава, принес результат в сто процентов. Негативы, запечатлевшие половые акты лохматого, словно обезьяна, довольно облизывающегося и умиленно прикрывающего в экстазе глаза милицейского начальника Субботина не только с сопливой девочкой, в которой Слава не без содрогания узнал Лену образца трех-четырехлетней давности, но и с мальчиком-азиатом, которому на вид едва исполнилось лет десять, находились как раз там, где назвал старик, – в дорогом кожаном переплете книги с золотым тиснением на обложке, из коллекционного собрания сочинений В. И. Ленина. Так сказать, за пазухой у Ильича. В массивном же несгораемом сейфе Путиловского завода кроме трехсот сорока тысяч рублей обнаружились ларец с драгоценностями, швейцарские часы, новый пистолет «кольт» с коробкой патронов к нему, пакет с кокаином граммов на пятьсот, печать Культпросвета за номером 256, толстая тетерадь с какими-то помеченными датами записями, а также красная картонная папка со сверкающим на обложке гербом СССР. Внутри находилась стопка самых разных документов и с дюжину чистых бланков с реквизитами того же Культпросвета.

Это уж кое-что! Корсак мысленно перекрестился.

Есть на свет Бог. Есть.

Глава 16

Через два дня, ближе к обеду, в кабинете начальника милиции города Гатчина Льва Борисовича Субботина раздался телефонный звонок. Подполковник, положив папиросу на край пепельницы, снял трубку, буркнув привычное: