Последняя из древних - Кэмерон Клэр

– Подвешу малыша в сумке из красивой цветастой ткани, – продолжала я. – И мои большие лапы будут свободными, чтобы добывать еду из холодильника.

Ее выражение лица не изменилось.

– Еще у меня отстоящие большие пальцы, – я пошевелила пальцами. – Очень удобно для захвата печенья.

– В первые месяцы жизни мы совершенно беспомощны, – сказала она. – Человеческий младенец неразвит и нуждается очень во многом. Мать становится такой же уязвимой.

– Уязвимой, – мрачно повторила я. Саймон был прав – это звучало как смутная угроза. Волосы у меня на затылке встали дыбом.

– Кейтлин?

– Да.

– Я беременна, а не больна.

– Вот именно.

– Послушать тебя, так я животное.

Кейтлин растянула губы в сухой улыбке.

– Ты и есть животное.

Я хихикнула, и Кейтлин перестала говорить. В наступившем неловком молчании я снова хихикнула, а потом начала хохотать. Смех перешел в хрип, когда я почувствовала, что, так как едва контролирую свой мочевой пузырь, я вполне могу описаться на глазах у Кейтлин. Абсурдная рабочая ситуация в сочетании с недостатком сна вызвала безудержный истерический приступ.

Я так долго смеялась, стараясь не написать в штаны, что Кейтлин наконец встала и пробормотала:

– Пойду поищу Энди.

Я успокоилась, когда команда собралась вокруг походного стола на ежедневное совещание. Обычно я разбирала и назначала задания вечером, чтобы утром, когда все просыпаются, мне не нужно было прерывать работу. Энди попытался пустить по кругу банку «Доктора Пеппера», но газировка уже никому не лезла в горло. Я тихо извинилась перед Кейтлин за смех, объяснив его недостатком сна. Она приняла мои извинения с кратким кивком. Жаль, я не хотела ее обидеть, но у меня не было времени продолжать эту тему. Мои мысли вернулись к команде и работе, которую мы должны были сделать.

Я вкратце рассказала о видеоконференции. Сказала, что музей будет рад сделать два скелета центральной частью экспозиции и выдвинуть наши теории. Все это было технически верно, и когда я произнесла это вслух, я увидела улыбки на их лицах. На мгновение я почти забыла, почему это вызвало у меня такое чувство опасности. Все дело было в том, кто именно это сказал, а еще в том, что у меня слишком мало сил, чтобы этим заниматься. Но сейчас я только добавила, что наши раскопки, безусловно, оставят след в науке:

– Я в этом абсолютно уверена.

– В этом, Роуз, у нас нет никаких сомнений, – сказал Энди.

Может быть, Энди именно это и хотел сказать, но кто-то засмеялся слишком громко. Я резко обернулась, чтобы посмотреть кто. Что имел в виду Энди и что в этом смешного? Все лица моментально вытянулись.

– Ты проделала колоссальную работу, Роуз, – вмешалась Кейтлин. – Мы все гордимся твоими достижениями. – Она говорила о моей работе в прошедшем времени. Все закивали и забормотали в знак согласия, чтобы снять напряжение. Я чувствовала, что равновесие сил в группе изменилось, как будто грунт у нас под ногами качнулся по направлению к Кейтлин. Инстинкт заставляет людей принимать сторону сильнейших.

Власть сместилась. Перемена во мне теперь казалась необратимой. Я превратилась во вместилище для ребенка.

21

Дочь и Струк прибыли в лагерь Большухи, и признаки того, что старшая сестра побывала здесь, были безошибочными. Большой очаг посередине; рядом лежат кожаный мешок и каменный зуб – может быть, тот, кто их сделал, забыл или оставил их, уйдя на охоту. Хижина, по форме напоминающая зубра, притаилась на невысоком обрыве.

– Ароо, – позвала Дочь, подняв ладонь.

Они подошли к очагу, слыша только звук собственных мягких шагов по грунту, и Струк поскакал вперед, широко открыв глаза в ожидании. Хотя лето выдалось достаточно удачным, они оба жаждали компании других. Дикий Кот обнюхал лагерь и убежал в кусты.

– Ароо!

Ответа не было.

Дочь закрыла глаза, прикрыла ладонью ухо и приподняла верхнюю губу. Она встала неподвижно и позволила потокам воздуха течь мимо. Она пустила свой разум скользить по земле и чувствовала вибрации от корней деревьев. Если бы рядом была семья, она бы почуяла их. Пустота, окутывавшая ее тело, расступится, и впервые с прошлой весны ее согреют лучи тепла.

Она ничего не чуяла.

Дочь решила сделать вторую попытку. Она попыталась устранить новые запахи и сосредоточиться на том, что здесь было раньше. Возможно, из-за того что Дочь так долго отсутствовала, ее нос больше не улавливал запаха семьи. Поискав и порыскав вокруг, Струк и Дочь поняли, что в лагере никого нет. Семья, которая там жила, давно исчезла. Исчезла на время, Дочь была в этом уверена. Она не знала этой земли. Кто знает, как здесь себя вели. Может быть, семья ждет первых зубров у переправы. А может быть, на охоте они убили крупного зверя, такого крупного, что тащить мясо в лагерь не имело смысла. Должно быть, добыли двух или трех зверей, разбили лагерь рядом с тушами и устроили пир. Воспоминание о крови, стекающей с ее подбородка, казалось совсем свежим. В воздухе витало тяжелое предчувствие зимы. Самое время наполнять животы и запасать мясо на время зимней спячки.

– Глаз-орел! – крикнул Струк.

Он ушел в дальний конец лагеря, чтобы осмотреть хижину. Она была прочно построена и надежно спрятана, но наполовину развалилась. Остался только каркас и ломкие ветки сверху. Самые толстые шкуры с мехом, которые защищали от непогоды, исчезли. Семья, должно быть, забрала их в другой лагерь. Они были тяжелыми, и их редко перемещали без повода. С толстыми шкурами всегда обращались как можно бережнее, так как для их обработки требовались время и усилия. Обычно ею занимались в разгар лета, когда солнце и жара облегчали скобление, замачивание и сушку. Обработать новую шкуру при низкой температуре было трудно. До зимних бурь не хватило бы времени.

Внимание Дочери привлекла ворона, взмахнувшая крыльями над головой. «Кар-кар-кар», – сказала птица, жиревшая на смерти и крови.

– Глаз-орел, – снова произнес Струк.

На этот раз в его голосе не было ни возбуждения, ни удивления. Он стоял позади хижины, за пределами естественных границ лагеря. Но не столько его голос, сколько ворона подсказала Дочери, что он нашел мертвое тело. На мгновение ее мысли обратились внутрь. Как же она не почуяла запаха тела на земле и того плоского, влажного воздуха, который всегда собирается над мертвыми? Подходя к Струку, она натолкнулась на небольшой бугор. Он сужался кверху и был покрыт свежей зеленью, гораздо более густой, чем росла вокруг. Навес пропускал немного света, но этого недостаточно для буйного роста травы. Значит, растения подпитывались снизу.

Струк выглядел расстроенным. Он нашел тело с помощью глаз, а не носа. Он отступил, приложив ладонь ко рту, не в силах ни понять увиденное, ни отвести взгляд. Первой мыслью девушки было то, что раньше она никогда не упустила бы такую очевидную вещь. Тело не было спрятано, оно лежало на виду. Его грызли и клевали падальщики, оно уже давно начало свой путь к другой стороне земли. Но оно не было похоронено или как-нибудь убрано с глаз. Либо оно умерло в одиночестве, либо его оставили на месте, потому что у остальных не было сил тащить его дальше. А может быть, они просто не хотели.

Дочь не сразу поняла, кому принадлежит тело, потому что первым делом увидела на ногах чехлы. Большая Мать рассказывала теневые истории о семьях, которые не ходили на место встречи, но Дочь никогда не видела никого из них. Может быть, это они приделывают к ногам такие странные штуки, каких нет у других зверей – ни у зубров, ни у медведей, ни у диких котов. Покрытия на ногах были сделаны из тонко обработанной шкуры, более легкой, чем зубриная, возможно, оленьей. Через края чехлов были протянуты тонкие сухожилия, плотно обернутые вокруг щиколотки и лодыжки. На подошвах была твердая смола, похожая на древесный сок, возможно, чтобы придавать ногам сил во время ходьбы. Они казались неудобными – слишком жаркие и плотные. Дочь предпочитала, чтобы ее тело было открыто ветру. Может быть, это тело умерло от перегрева или от того, что кожа не могла дышать?