Ночи Виллджамура - Марк Ньютон

–  А я-то думал, у тебя больше нету, – обрадовался Денлин, пряча хитрую улыбку за новой кружкой пива.

–  Ты прямо насквозь меня видишь, просто удивительно, – пробурчал Рандур. – Похоже, зрение не главная твоя проблема.

Денлин понимающе поднял бровь:

–  Внешний вид в наших местах обманчив, парень. Никогда не забывай этого, и не прогадаешь.

Проведя стремительную инспекцию того, что принес Рандур, Денлин скрылся, не сказав ни слова. Юноша остался за столом один, он смотрел в дымную темноту комнаты, прислушивался к обрывкам разговоров и думал, когда, интересно, закроется это заведение.

Он внимательно оглядел других посетителей. Какая-то блондинка плакала, закрыв лицо руками, а мужчина рядом с ней преспокойно курил трубку, нисколько не интересуясь ее несчастьем. Стойку бара подпирал теперь другой старик, на нем не было обуви. На высоких табуретах подле него сидели рабочие. Судя по грязи, покрывавшей их одежду, руки и лица, можно было предположить, что под городом есть шахты. Пол устилали всевозможные обрывки и ошметки, среди которых попадались сгустки, видом и цветом напоминавшие кровь.

Внезапно он подумал, что в городе слишком много калек. У одних не хватало рук, у других на лице чернели страшные шрамы, у третьих вытекли глаза или были отрезаны уши. Недалеко от него сидел мужчина, у которого ноги не было по колено. Люди открыто хвастались ножами, рядом со столами стояли мечи.

Рандур никогда не задумывался об этом раньше, но сейчас ему вдруг пришло в голову, что в мире, где меч, топор и стрела составляют единственный понятный всем язык, иначе и быть не может. Обитатели такого мира обречены демонстрировать следы насилия. И он провел ладонью по своему бледному лицу, словно убеждаясь в отсутствии на нем ран. В этом мире каждый сам кузнец своего счастья и каждый вынужден играть теми картами, какие выпали ему от рождения. И если до сих пор ему везло, то только благодаря витасси, а не чему-то иному.

Денлин вернулся, ведя за собой смуглокожего человека с тяжелой квадратной челюстью, одетого в одну черную тунику, точно своим нарядом бросал вызов близящимся холодам.

–  Вот джентльмен, о котором я говорил, – объяснил Денлин своему крепкому спутнику.

Рандур встал, протянул руку:

–  Рандур Эстеву. Рад встрече.

–  Кони Инран – торговец, – кивнул смуглый.

–  Что ж, садитесь, пожалуйста, – пригласил Рандур, дивясь про себя, что здоровяк вообще умеет разговаривать. Все трое уселись за стол.

Кони подался вперед:

–  Денлин сказал, у тебя есть камешки.

–  Верно. – Рандур опустил руку в карман и достал оттуда кольцо с крупным изумрудом в серебряной оправе. Подавляя желание похвастать, он просто положил его перед перекупщиком на стол.

Вытащив лупу, Кони стал пристально рассматривать предмет. Рандур бросил взгляд на Денлина, но тот только поднял брови.

–  Замечательно, – сказал Кони. – Хорошая работа. Где ты его взял?

–  Одна старая леди подарила, – солгал Рандур. – Решила, что ей оно больше не нужно.

–  Хм. Даю за него пять сота. Неплохая цена за такой товар.

–  Я рассчитывал взять за него по крайней мере ямун, – возразил Рандур.

–  Семь сота, – прибавил Кони.

–  Девять, – спорил Рандур.

–  Восемь.

–  Девять, и ни сота меньше, – уперся Рандур.

–  Извините, мистер Эстеву. – Кони поднялся с места.

–  Ладно, восемь, – согласился Рандур.

–  Хорошо. – Кони снова сел. Отсчитал монеты, взял кольцо. – Еще что-нибудь найдется?

–  Есть несколько штук, но похуже этого.

Они продолжали обсуждать драгоценности, которыми Рандур разжился за какие-то полчаса. Денлин сидел тихо, одним глазом следя за ходом переговоров, другим зорко посматривая по сторонам, не намечается ли какая-нибудь заварушка. Получив свои первые комиссионные, он заказал в баре дорогую выпивку, в том числе знаменитый ром «Черное сердце». Поначалу Рандур отказывался, но Денлин настоял, убедив его, что выпивка вовсе не так крепка, как кажется. Когда Кони ушел, заметно поиздержавшись наличностью, зато с целым карманом драгоценностей, они двое стали пить уже всерьез. Вокруг догорали свечи, входили и выходили посетители. Денлин хвастал своими подвигами на военной службе, они с Рандуром беседовали как старший с младшим. Шел обмен мудростью: Денлин радовался возможности поговорить, Рандур – послушать.

Рандур пил, его веки тяжелели. В первый раз в жизни он выпил так много.

Прошло немного времени, и он ощутил, что уже совсем…

…по-настоящему…

…напился…

Глава восемнадцатая

Джерид вошел в Палату инквизиции, пыльный церемониальный зал, где главный инквизитор и трое помощников правосудия уже ждали его, сидя за большим мраморным столом. Приветствовали они его едва заметным кивком.

Нехороший знак.

Стены зала покрывали деревянные панели, окна с дорогими витражами выходили на нижние уровни города. Свет, проходя сквозь витражи, цветными пятнами ложился на пол и стены, в дальнем углу зала уютно потрескивал в камине огонь. Со стен свисали матерчатые свитки, на которых были записаны некоторые из древних декретов, – как считалось, для поддержания духа нынешних служителей инквизиции. Правда, Джериду они напоминали лишь бесконечные формуляры, которые ему ежедневно приходилось заполнять. Но и это еще ничего по сравнению с тем уровнем государственного контроля, который Совет навязал другим службам.

Главным инквизитором был коричневый румель, который служил в инквизиции двести двадцать лет и мог говорить о своей жизни бесконечно, причем каждый его монолог неизменно заканчивался риторическим вопросом: что, интересно, стало с таким-то и таким-то? Его кожу покрывало такое количество морщин, что, начиная разговор с ним, Джерид всякий раз не знал, куда смотреть, так как не мог понять, где у его собеседника глаза. Все трое были одеты в форму инквизиции: малиновые мантии с медальоном-тиглем.

–  Следователь Джерид, прошу вас, садитесь. – Главный инквизитор показал на пустой стул.

Джерид приподнял край мантии и сел. Как он ненавидел эти встречи. У него было такое чувство, словно иные его коллеги только ради того и живут, чтобы бумажки из папки в папку перекладывать. Не то что он, ему-то как раз нравилось ходить, смотреть, думать. Положив свой блокнот на стол, он встретил блуждающий взгляд главного инквизитора.

–  Мои помощники проинформировали меня о вашем намерении посетить Атриум Совета. Так ли это?

–  Да, главный инквизитор, – подтвердил Джерид. – Полагаю, что они же и выдали мне разрешение. – И он указал на трех румелей, сидевших рядом. – Все трое одобрили мое решение, и теперь есть надежда, что расследование этого дела ускорится.

Главный инквизитор склонился сначала к одному, потом к другому помощнику. Те шепотом подтвердили сказанное Джеридом, навевая на последнего непередаваемую скуку.

–  Вот и хорошо. Следователь Джерид, я пригласил вас сюда, чтобы еще раз напомнить: куда бы ни направился любой из наших служителей, что бы ни предпринял, всякое его действие неизбежно повлечет за собой шум. Традиционно считается, что мы не слишком ладим с советниками. Они не любят, когда мы суем нос в их дела.

–  Понимаю, главный инквизитор, но я расследую смерть советника Гхуды. И это как раз тот случай, когда коллеги убитого не прочь оказать нам содействие из страха, как бы подобное не случилось еще с кем-нибудь из них.

–  Вот как, следователь Джерид? Однако нельзя упускать из виду тот факт, что это один из них мог убрать Гхуду.

–  Такая возможность существует. Но если им нечего скрывать, то они не станут мешать мне делать мою работу.

Главный инквизитор ответил ему глуховатым смехом, который скоро перешел в кашель. Помощники передали ему деревянную чашку, и старый румель с благодарностью отхлебнул из нее.

–  Как бы то ни было, отношения с Советом у нас довольно напряженные, так что постарайтесь не испортить их еще больше.

Джерид ничего не сказал, а про себя подумал: «Плевать мне на наши отношения, мое дело – сделать свою работу так, чтобы люди снова могли без страха ходить по улицам».

Воздух постоянно заполняла промозглая сырость, как будто небеса прохудились и на них уже никогда не покажется солнце. Утро за утром жители города отворяли окна и двери в смутной надежде увидать хоть немного солнца, но напрасно. И без того унылых горожан с самого утра охватывала безнадежность, которая расходилась по городу, точно круги по поверхности потревоженного камнем пруда.

Джерид показал свой инквизиторский медальон страже у городских ворот Балмакары. Три пары угрюмых глаз уставились на Джерида и Триста с подозрением, которое лишь усилилось, когда следователь напомнил им права инквизиции, включая право свободного прохода в любые двери и ворота как Виллджамура, так и всей империи, что для всякой стражи было хуже зубной боли. Тем не менее у посетителей приняли лошадей, которых отвели в конюшню тут же, при воротах, а сами они продолжали путь по ступеням, ведущим к воротам Атриума, уже пешком.