Метагалактика 1993 № 4 - Дмитрий Изосимов

Мне вдруг страстно захотелось в деревню к дедуле и бабуле и я мысленно увидел, как вхожу в тесный однокомнатный домик, где вдоль стен стоят металлические кровати, заправленные серыми байковыми одеялами, которые, как говорила бабуля — она получила в приданое от своих родителей. А в углу комнаты под иконой Божьей матери — я вижу темный шкап — тоже подарок родителей бабули и гордость ее. Она любит показывать его гостям и говорит, что нонче так уже не делают — «потому-де кишка тонка».

Слева от входа белеет печка, а прямо между двух окон стоит стол, за которым сидят мои старики и занимаются делами.

Дедуля крутит в тисках нержавеющую трубку— очередной змеевик на продажу — сильно кряхтит и курит длинную козью ножку и щурится лукавым глазом. В его крепких мастеровитых пальцах стальная труба быстро принимает необходимую конфигурацию, а бабуля недовольно отмахивается рукой от столба дыма и ловко распутывает мешок на тонкие нити и наматывает их на клубки, из которых она виртуозно вяжет коврики и дорожки. Вокруг нее клубится пыль — она весело чихает и смеется, а дедуля пригибает голову к столу и из под столба дыма тычет в нее желтым пальцем и укоризненно бормочет:

— Ну вот, а говорила дым мешает…

Я тихонько выхожу в сени и закрываю дверь. Мне почему-то жалко стариков до слез и я никак не могу закурить сигарету, и хмыкаю носом, и понимаю — с глубоким вздохом понимаю, что для них эта жизнь — как мама родная — они в коммунизме жить не смогут — коммунизм их убьет.

— А это, Евгений, вы сами, надеюсь, догадываетесь для чего, — говорит председатель и указывает рукой на желтые сиденья.

Мы в это время находились в небольшой комнате, отдаленно похожей на землянский туалет. Я внимательно осмотрел сию очень важную для каждого человека комнату и удивленно глянул на сиденья.

— Товарищ Христус, почему они желтые?

— Они золотые.

Я так и подпрыгнул.

— Золотые?! — вскрикнул растерянно, а Христус с удовольствием пожимая свои хрупкие руки, очаровательно кивнул головой.

— Да, золотые.

— И в каждой квартире есть такие сиденья?

— Разумеется.

— И в каждом городе?

— Ну конечно.

Товарищ Христус удивленно посмотрел в мое лицо, быстро подхватил меня под руку и повел дальше по квартире, изредка говоря странные для меня слова:

— Это просто кабинет… а это кабинет — для размышлений — там — зал для дискуссий… библиотека с землянскими и циплятусианскими книгами… русская баня, бассейн…

Тут мне захотелось подышать свежим воздухом и мы с Христусом вышли на балкон, но едва я открыл дверь и ступил на него, как увидел за балконным ограждением метрах в пяти старика, который медленно летел по воздуху, лежа на спине и, закинув ногу на ногу, читал книгу. Под головой у него лежала толстая подушка.

В первое мгновенье я подумал, что старика направляет месмерическая полиция, но моя квартира находилась на сотом этаже, а на таком удалении от земли месмеризм не действовал.

Удивленный я обернулся к товарищу Христусу.

— Что это?

— Сегодня день птиц, а в этот праздник каждый гражданин Циплятус имеет право летать столько, сколько он хочет, но до заката солнца.

Товарищ Христус глянул на часы и, сказав, что его ожидают дела, улетел вниз.

Я нерешительно перешагнул балконное ограждение. Орнелла придержала меня за руку и голосом, в котором прозвучали приятные для меня нотки вины, сказала:

— Евгений, прошу вас — не долго.

— Я чуть-чуть, — ответил я торопливо и прыгнул вперед, зажмурив глаза, но почему-то не полетел.

И стоя на одном месте, с завистью посмотрел на парней и девушек, которые со свистом проносились вокруг меня, а потом неторопливо зашагал в сторону небольшой тучки с отчаянием повторяя слова Горького:

— Рожденный ползать — летать не сможет!

Мне было стыдно перед всеми, что я не умею летать, и мне хотелось на время скрыться от всех, чтобы перевести дух, но за тучкой сидели девушки и пили водус. Они замахали мне руками, приглашая к себе, но я еще более смутился, опустил голову и, словно пиная что-то под ногами, на глазах у всех летающих циплятусианцев — вернулся на балкон.

Орнелла, закрыв лицо руками, смеялась надо мной! А потом объяснила, что нужно подумать о полете — и я подумал, и на сумасшедшей скорости взвился к небу.

Когда я прилетел в квартиру Орнелла сказала, что нам пора ехать в музей, который находится в пригороде Цыпы и закрыт с тех пор, как из него был украден слупливатель.

— А что я должен там делать?

Орнелла пожала плечами.

— Я не имею права инструктировать вас, не имею права объяснять что-либо и даже косвенно говорить об этом.

— Но почему?

— Это будет вмешательством в дела Циплятус, — ответила она с иронией в голосе.

— А разве кто-либо узнает о нашем разговоре?

Она не ответила.

Мы спустились на скоростном лифте вниз на первый этаж, вышли на улицу, где робот месмерической полиции держал под уздцы наших коней, вскочили в седла и поехали по улице.

Орнелла была как никогда задумчивой.

Глава тринадцатая

Когда, наконец, за нашей спиной остался город, то я увидел впереди невысокую гряду скал, что уходила цепочкой к горизонту. К ближайшей от нас скале тянулась прямая дорога, ее белое полотно во многих местах растрескалось и из трещин буйно поднимался к небу ядовито-желтый кустарник — здесь за последний год не ступала ни одна нога человека.

Кони настороженно косились на заросли и фыркали, а едва тонкие и безобидные ветки начинали тянуться к нам — кони останавливались.

Я следовал за Орнеллой и глядел вперед и вверх, где на вершине скалы упирался шпилями в небо огромный, серый замок. Я уже знал от Орнеллы, что замок был построен 150 миллиардов лет назад роботами, которых направили центавры для развития циплятусианцев. Во время звездных войн здесь некоторое время прятались мужчины-центавры; отсюда они вели наблюдение за космосом и совершали пиратские рейды на планеты, захваченные противником.

Пять лет назад здесь жили роботы-магматики, роботы новейшего поколения. После того, как магматики бежали с планеты, в замке разместился музей, но в день, когда был похищен слупливатель, музей закрыли.

Месмерической полиции удалось снять — словно отпечаток пальца — голограмму — событие того дня, однако ее можно было восстановить только один раз и этот раз — оставили для меня.

Дорога узкой лентой круто поднималась вверх, легкий порыв ветра слегка трогал ветви кустарника, обдувал лицо. Шаг коней стал короче, а дыхание тяжелей.