Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

Лето Черчилль провел в Гуисачане, в Шотландии, у своего дяди лорда Твидмауса, бывшего министра в либеральном правительстве. «В последнее время я повидал много либералов-империалистов, – написал он Розбери в конце сентября. – В Гуисачан, где я провел замечательную неделю, приезжали Холдейн и Эдвард Грей». Ричард Холдейн в будущем займет пост военного министра в правительстве либералов.

В сентябре Черчилль выступал с очередной лекцией об Англо-бурской войне в Сент-Эндрюсе. Его выступление предварял Асквит. Либералы-империалисты разделяли многие взгляды, которые зрели в уме Черчилля. Они хотели, чтобы Британия была сильной, но также хотели проведения социальной политики, которая шла бы на пользу широким массам населения и смягчала нищету и лишения.

Черчилль встречался не только с политиками из лагеря либералов, но и с некоторыми высшими государственными чиновниками, которые, как бы оставаясь вне политики, вполне сочувствовали либералам. 4 сентября в гостях у своего родственника лорда Лондондерри он познакомился с сэром Фрэнсисом Моуэттом, который последние семь лет был постоянным секретарем Казначейства и руководителем государственной службы. Через тридцать лет Черчилль напишет, что в то время он «пользовался привилегией приятных знакомств с большинством лидеров Консервативной партии, а мистер Бальфур всегда относился ко мне с необыкновенной добротой и дружелюбием. И хотя мне часто доводилось слушать рассуждения мистера Чемберлена, я неуклонно дрейфовал влево».

Отход Черчилля от Консервативной партии ускорялся отношением консерваторов к Англо-бурской войне. Некоторые факты, которые он приводил в своих выступлениях, выражая обеспокоенность, приходили из государственной службы. «Старик Моуэтт, – вспоминал он, – которому тогда было шестьдесят четыре года, время от времени кое-что сообщал мне. Он свел меня с некоторыми молодыми чиновниками, потом ставшими видными деятелями, с которыми было очень полезно беседовать – не о секретах, они их никогда не разглашали, а об опубликованных фактах, которые они могли представить в истинном свете и соответственно прокомментировать».

Этой осенью Черчилль публично выступил против казни британскими властями в Южной Африке командира бурского отряда и собирался предотвратить казнь другого. «Я поднял восстание против ура-патриотизма и национализма», – говорил он тридцать лет спустя. В Сэддлуорте он призывал: «Нужно приложить максимальные усилия для завершения войны в Южной Африке. Пока она не закончится, пропасть ненависти между бурами и британцами будет только шириться и каждый день все большие территории будут подвергаться разрушению. Сколько человек сейчас находится в аудитории? – спросил он. – Кто-нибудь, вполне возможно, заглянет в завтрашние газеты и узнает, что кого-то из его друзей больше нет».

Во время выступления в Сэддлуорте Черчилль упомянул двух лидеров своей партии, Бальфура и Чемберлена, и сказал: «Я предупредил этих двух уважаемых джентльменов, что они не должны перекладывать на других бремя военных тягот». Чемберлену он написал 14 октября: «Правительству недостаточно сказать: «Мы передали войну на откуп военным. Они должны разбираться с этим сами, а единственное, что мы можем, – обеспечивать все их требования. Я против такой позиции. Ничто не может снять ответственность с правительства». Через месяц, выступая в Хенли, он с удовлетворением узнал, что власть Китченера как главнокомандующего в Индии наконец-то урезана, и язвительно заметил, что всего несколько недель назад был высмеян одним из министров за такое предположение.

30 ноября Черчиллю исполнилось двадцать семь лет. Два года назад он сидел в плену. Теперь он стал деятельным и задиристым членом парламента.

В середине декабря 1901 г., после своего двадцать седьмого дня рождения, Черчилль ужинал с Джоном Морли, биографом Гладстона и одним из ведущих реформаторов-либералов. Вечером Морли порекомендовал ему книгу Сибома Раунтри «Бедность. Исследование городской жизни» (Poverty: A Study of Town Life). Прочитав ее, Черчилль гораздо глубже и шире осознал свое предназначение. Раунтри изучил тяжелое положение бедноты в Йорке. Это было печальное повествование. «Кто не задумывался, – писал Черчилль в рецензии на книгу, – как лучше потратить обширное состояние? Но от неприглядных сторон жизни, от мрачных и отвратительных фактов воображение отскакивает или сознательно отворачивается. Очень приятно рассуждать о безнравственности чрезмерного богатства. Но мы не хотим думать о бедности. Воображение не возбуждается трущобами, чердаками и помойками».

Затем Черчилль сделал обзор тяжелой жизни рабочих, уделив особое внимание катастрофическому положению семей вследствие безработицы, болезни или потери кормильца. Описание жилищных условий бедняков потрясло Черчилля. «Представьте конкретный случай такой бедности и ее последствий, – писал он. – В огромной Британской империи люди не могут найти себе комнату для жилья; при всем нашем величии они, вероятно, чувствовали бы себя более счастливыми, родившись каннибалами на островах южных морей; при всех достижениях нашей науки они были бы здоровее, будучи подданными Гартакнута[15]».

С горькой иронией Черчилль заключал свой обзор: «Было бы бессовестно предъявлять подобные аргументы парламенту, занятому делами, происходящими за многие тысячи миль от дома. В мозгу людей должны родиться более важные мысли: долг человека перед человеком; понятие, что честный труд в процветающем обществе должен гарантировать определенный минимум прав; что загнивание делает мировую державу предметом насмешек и искажает лик Бога на земле».

Влияние книги Раунтри на Черчилля проявилось очень скоро. Вскоре он уже написал лидеру консерваторов в Бирмингеме: «Я лично не вижу особой славы для империи, которая может править морями, но не может прочистить свои сточные канавы». В этом письме Черчилль также упомянул бирмингемских мятежников, которые набросились на радикального либерала Дэвида Ллойд Джорджа и едва не линчевали его за пробурские настроения, и выражал надежду, что у Консервативной партии руки останутся чистыми. Узнав, что консерваторы принимали активное участие в волнениях, Черчилль написал, что, хотя считает Ллойд Джорджа «вульгарным пустозвоном и проходимцем, каждый человек имеет полное право выражать свое мнение. А если некоторые мнения замалчиваются, поскольку они противны мнению большинства, – это очень опасная, губительная для Консервативной партии политика».

Разочарование Черчилля в Консервативной партии росло день ото дня. «Мне хочется, – писал он, – хорошо сбалансированной политики, которая сочетала бы развитие и экспансию, прогресс здравоохранения и комфорт общества». Ему хотелось присоединиться «ко всем несчастным, неорганизованным, умеренно мыслящим». Но как именно это осуществить? Следовало ли откликнуться на множащиеся инициативы из лагеря либералов-империалистов и самого главного «империалиста», лорда Розбери? «Как мы договорились в Бленхейме, – написал ему Хью Сесил после Рождества, – будет разумнее занять выжидательную позицию и не откликаться на приглашения «империалиста», пока он не построит себе дом, в котором будет тебя принимать. А сейчас у него лишь кусок под старым зонтиком».

Но Черчилль не желал ждать. В декабре он составил список из двенадцати парламентариев-консерваторов, в основном молодых, которые разделяли его разочарование шовинистическими и ретроградными, как они считали, настроениями в партии и правительстве. Во вторую неделю января 1902 г., выступая перед сторонниками консерваторов в Блэкпуле, он говорил о бедности в Британии. «Это ужасно, – сказал он, – что есть люди, для которых единственный способ изменить свою жизнь – пойти в работный дом или в тюрьму». «Позиция партии тори, – написал он лорду Розбери двумя неделями позже, – бесчеловечна и жестока». Для себя он уже все решил. Он возглавит борьбу не только против расходов на военные нужды, но и против неэффективного, не приносящего пользу, как он видел, использования денег налогоплательщиков.

14 апреля, во время прений по бюджету, Черчилль заявил о «шокирующем отсутствии контроля» за государственными расходами. Он также сделал примечательное предсказание-предупреждение об опасности кампании против свободной торговли и внедрении протекционизма – за год до того, как этот вопрос будет поднят Чемберленом и внесет раздор в ряды британских политиков. «Меня интересует, – спросил он, – что произойдет с этой страной, если вопрос справедливой торговли будет поднят каким-нибудь ответственным лицом, обладающим высоким положением и авторитетом? Мы снова окажемся на старом поле битвы. Вокруг будет негодное оружие, заросшие травой траншеи и заброшенные могилы, вызывающие давние воспоминания и горечь, какой не знает нынешнее поколение. И это расколет политические организации, внешне вполне благополучные».