Последний вервольф - Глен Дункан

— Это случилось в Калифорнии, — сказала она, нарушив тишину. (Это случилось в Калифорнии. Теперь мы говорили об «этом». Все выходило так, как и должно было. В первые же часы отчетливо обозначилась легкая шизофрения, заключавшаяся в том, что теперь существовало несколько миров, в которых мы параллельно существовали, ведь мы были теми, кем были.) — Прошлым летом. Наконец вступило в силу окончательное решение суда по поводу моего развода, и я решила навестить старых друзей по калифорнийскому университету в Палм Спрингс. Мы якобы собирались отпраздновать мое одиночество. На самом деле я чувствовала себя абсолютно разбитой. Грустной, непривлекательной и поставившей крест на сексуальной жизни.

Решение о разводе было принято мгновенно, так как выяснилось, что ее бывший, Ричард, учитель старших классов и начинающий амбициозный писатель, крутил роман с заместителем главы секретариата.

— Знаешь, — сказала Талулла, — если бы это была какая-нибудь девятнадцатилетняя грудастая милашка, я бы пережила это хотя бы с остатками достоинства. Мне было жаль его, Ричарда, правда. Той женщине было сорок семь. Можешь себе представить, насколько раздавленной я себя чувствовала? В общем, — продолжила она, — Палм Спрингс действовал на меня угнетающе, так что я взяла машину напрокат и поехала в Джошуа-Три[32] зализывать раны. Я остановилась в маленьком коттеджном мотеле на трассе 62, днем гуляла по парку, а по вечерам пила текилу с молодыми ребятами, которые жили в этом же мотеле. Место было спокойное, уединенное. Кстати, не заказать ли нам в номер «Cuervo»?[33] А то мне начинает казаться, что нам сейчас так спокойно и хорошо, а это лишь затишье перед бурей. Но какой бурей, я не знаю.

Ликантропия незаметно преобразила ее, усилила интуицию, взбодрила и обострила интеллект. Из университета она вышла со степенью по английскому и вялым интересом к журналистике. Начала карьеру без особенного рвения и после нескольких лет неинтересной работы занялась продвижением семейного бизнеса Галайли. Она стала грубой и предприимчивой акулой в мире торговли, и собственное образование стало казаться ей бесполезным придатком.

Я позвонил на ресепшен, заказал бутылку «Cuervo», полдюжины лаймов — и в тысячный раз содрогнулся при мысли, что поддельные документы, которые сделал Харли, давно отслеживаются, и вслед за моим рейсом из «Хитроу» вылетели Эллис и Грейнер, оповещенные, что «Билл Моррис» обосновался в люксе «Плазы» вместе со своей новой пассией.

— И вот однажды, — продолжала она, — я оказалась в настоящем фильме ужасов. Думаю, со мной в жизни не случалось ничего более нелепого, чем в ту ночь. Во-первых, я ехала одна по пустыне. И даже не по главной дороге. Я провела день на озере Хавасу и была решительно настроена вернуться в мотель. Было не так уж поздно. Луна только появилась на небе. И конечно же, машина сломалась.

Принесли «Cuervo» и лаймы. Я нашел в баре стаканы и приготовил выпить. Я знал, что это были самые лучшие минуты, дни, недели, когда любое ее движение могло натянуть струны моего члена. Я смотрел, как она откидывает голову, чтобы осушить стакан. Бледная шея, мягкие волосы, горячие уши с жемчужными сережками. «Это все ерунда, — сказал Wulf. — Потерпи немного. Просто потерпи».

— Фильм ужасов всегда подстерегает нас, — говорила она, — нужны лишь правильно сложившиеся факторы. И самый главный из них — человеческая глупость. Ты едешь себе и думаешь, какой ужас, твое бедное сердечко разбито, но вот машина глохнет, и все вокруг как будто говорит: «Мм, нет, дорогуша, ужас в том, что ты совершенно одна в пустыне, мобильник не ловит сеть, и ты уже час не встречала ни одной машины на этой дороге, да и в любом случае, ты в Америке, так что надеяться на то, что кто-то не проедет мимо и подвезет тебя — гиблое дело». Налей еще.

Я снова налил. И снова она откинулась назад, снова напряженная шея, поднятая грудь, сережки.

— Ты ведь могла оказаться тупой или уродливой, — сказал я, пока она утирала рот рукой.

— Как и ты.

— Если бы мы оба были такими, все было бы в порядке. Неравенство порождает все проблемы.

— А что если бы я была умна, но уродлива?

— Поначалу это было бы ужасно, но все же лучше для долгих отношений, чем если бы ты оказалась тупой красоткой — иначе я бы однажды убил тебя. Или, скорее, ты меня. Ладно, продолжай. Ты осталась совсем одна посреди пустыни.

Она поставила стопку на столик у кровати, легла, подперев голову рукой, и посмотрела на меня. Ее глаза сказали, что первая волшебная волна захлестнувшего нас счастья прошла, и сейчас на нас опускались первые тени трезвого реализма.

— Я была уверена, что в двух-трех милях должен быть какой-нибудь городишко с закусочной, супермаркетом, милыми домиками и, может, даже автомастерской. Во всяком случае, там уж точно есть телефон. Тогда я позвоню в ААА,[34] и они приедут. Так что я двинулась в путь. Я прошла примерно с полмили, когда вдруг появился вертолет.

Я изучал ее руку, думая о ее истории, наслаждаясь лишь тем очевидным фактом, что эта рука принадлежала ей. Белая, с длинными ненакрашенными ногтями. На среднем пальце она носила большое кольцо с опалом. Я представил, как она трогает клитор с ловкой уверенностью, как все американки, и образ этого пальца с кольцом, с лукавой целью пробирающегося между мягких темных волос на лобке, чуть не заставил меня кончить.

— Он появился из ущелья метрах в пятидесяти от меня. Я решила, что это полиция, так как они освещали землю поисковым фонарем. Очевидно, это были ребята из твоего ВОКСа.

— Охотники.

— Да. Все случилось так быстро, что я и моргнуть не успела. Я видела, что они преследуют кого-то или что-то, но не смогла разглядеть, что. Оно стояло неподалеку, такое странное и непонятное, что я даже не могла предположить, что бы это могло быть. И я просто застыла там, как идиотка. И вот поисковый фонарь скользнул по земле и ослепил меня, и вдруг, из ниоткуда, появился он, оборотень, и укусил меня.

Я стал вспоминать, что было написано в деле. Упоминалось ли в отчете о свидетеле? Нет. Слава богу.

— Хотя едва ли такое можно назвать укусом. Скорее маленькая царапина от зубов. Он просто пробежал мимо. Хотя сильно задел меня когтями. Я помню, как за эту долю секунды в голове пронеслась мысль: «О господи! Оборотни существуют!» Ты думаешь, что в такой момент будешь потрясен до глубины души. Но как бы не так. Наверное, когда видишь все это столько раз в кино… Он оставил мне большую рану на груди и царапину на щеке. Все произошло так быстро, словно рядом со мной пролетел фейерверк. И исчез. Я не видела никого, кто бы двигался так быстро. На тот момент, я имею в виду. Сейчас-то я и сама довольно быстро бегаю.

Я чуть было не выпалил: «Скоро мы посмотрим, насколько быстро», — но сдержался, так как это вызвало бы неловкую паузу.

— И все закончилось, — продолжала она. — Вертолет исчез, и я снова осталась одна в полной тишине. Я прошла еще шагов двадцать, видимо, не чувствуя боли из-за шока. А потом нашла дротик.

— Какой дротик?

— Тот, что предназначался для оборотня. Но попали они в меня. Очевидно транквилизатор, так как секунду спустя я уже отключилась.

— Ты сохранила его?

— Это было бы умно, да? Но когда ты вдруг обнаруживаешь, что из тебя что-то торчит, ты немедленно вытаскиваешь это и бросаешь куда подальше. Может, это признак глупости. Но я так и сделала.

Дротик? Это Охота. Тут не пускают дротики, тут убивают. Тут отрезают голову. Альфонс Маккар был одной из жертв Эллиса. Грейнер был в то время в Канаде, выслеживал Вольфганга. Разве в деле было сказано что-то о том, чтобы стрелять дротиками и брать живьем? Если так, то я этого не помню.

— Не знаю, сколько времени я пробыла в отключке. Когда я очнулась, все еще было темно, но луна поднялась выше. Я лежала не совсем в том месте, где отключилась. Видимо, пыталась ползти. Я вернулась к дороге и прошла две мили до Арлетт. Я всерьез думала, что умерла и что это загробная жизнь. К тому времени как я дотащилась до городишка, мои раны уже начали зарастать. На следующее утро от них не осталось и следа. Но зачем я рассказываю, ведь ты знаешь, как это бывает. Я до сих пор иногда чувствую колющую боль. Как будто там маленькая заноза… О, я почувствовала, как текила дошла до кончиков пальцев на ногах.

В этот момент Манхэттен затих и обратил все свое сверкающее внимание на нас. Я ощутил размеры комнаты, дороги на улице, потертые изгороди на шоссе, уходящих во все стороны этой огромной страны. И мы на кровати — теплые, как банка меда на солнце. Я так легко погрузился в этот беззаботный мир. Но теперь, когда мы прошли через первую стадию опьяняющего секса, все пугающие вопросы всплыли наружу.

— Вирус, — телепатически продолжила она мою мысль. — Почему я, после целых, как ты говоришь, ста пятидесяти лет?..