Плохая - Иман Кальби

— Он садится на один из них, заводится и стучит по-хозяйски по сидению позади, приглашая меня.

— Я умею кататься на ски-ду, — выдаю с вызовом.

— Ты едешь со мной на одном, — говорит он и я даже знаю, почему. Вжимаюсь в его тело и снова дурею от запаха… Что же ты опять задумал, Даниэль?

А он был прав, что посадил меня за собой. Наш путь опасный. Иногда я даже жмурюсь и вжимаюсь в его тело еще сильнее, потому что мы проезжаем под такими углами, на таких виражах, что просто ужас охватывает. Наверняка он чувствует, как я впиваюсь пальцами в его куртку и хихикает там себе под нос. Вокруг так красиво, что режет глаза. Алмазная россыпь по кристально чистому снегу, небо цвета лазури, желтый диск солнца, опоясанный белыми перьями облаков… Мы доезжаем до очередной опушки- отрога. Пихты, кедры… Этот пейзаж обескураживает своей красотой.

Даниэль, наконец, останавливается и глушит мотор. Протягивает мне руку и увлекает за собой, уже пешком в чащу. Мы смеемся, потому что проваливаемся в сугробы с каждым шагом. Я чувствую себя, как в детстве. С той лишь разницей, что сейчас голова словно бы пьяная. То ли это разряженный в горах морозный воздух, то ли его присутствие… Последнюю мысль гоню пулей от себя. Еще чего. Нет. Нет. Еще раз нет…

Мы доходим до небольшой поляны. От попадания прямых солнечных лучей, которые здесь даже несмотря на зиму, теплые и резвые. На ней зеленые проплешины. Нет, это еще не свежая зелень, скорее то, что осталось от прошлого лета… Даниэль подводит меня к какой-то кочке, вытаскивает из кармана перочинный нож и что-то химичит. Опускаю глаза и вижу под отодвинутым им снежным настом крохотные красные цветочки…

— Это анемоны, Алёна, — говорит он, — те самые, которые названы в честь Адониса… У моих предков, финикийцев, этот цветок является олицетворением весны, каждый год воскрешающейся ото сна. Древние верили, что благодаря Адонису распускаются цветы весной, зреют плоды летом, а зимой природа оплакивает ушедшего юношу. Каждый год наши девушки кидают венки анемонов в ручьи, которые текут в море, не подозревая, что тем самым они отмечают возвращение Адониса на землю… Здесь свое начало берет река Нахр Ибрагим, так она называется сейчас, но в древности она носила название Река Адониса. Каждый год, неизвестно почему, весной ее воды приобретают красный оттенок- это кровь Адониса… Вот так простой человеческий юноша стал бессмертным… Он стал большим, чем бог… Он стал носителем самого смысла жизни…

Я нежно глажу маленькие цветки, вспоминая наши подснежники. Совсем другие, но такие же нежные, беззащитные, прекрасные… Рука не поднимается их сорвать. В них сейчас столько жизненной силы что дух захватывает… Наверное, поэтому Даниэль сюда и приехал. Это его место силы. Его родина. Его страна… И она действительно прекрасная… И он прав, уродливы здесь только люди…

Солнце сверху припекает. Поэтому я не удивляюсь, когда он расстегивает куртку. Охаю, когда небрежно кидает ее на землю и тут же заваливает на спину меня.

Его губы настырны и жадны. Даже через стеганый пуховик чувствую, как вибрирует в нем желание. И у самой внутри все сжимается. Мы словно два первых человека, решивших вкусить запретный плод в раю. От этой мысли щеки краснеют. А может от того, что он резко расстегивает молнию на куртке, задирает свитер и стягивает вниз чашки лифчика, заставляя мои соски налиться кровью и стыдливо зажмуриться от резвого воздуха.

Рычит, когда спускает с меня штаны, закидывает мои ноги на себя и входит без промедления. Я громко и протяжно кричу. Ощущения на пределе. Сладко, упоительно. Правильно. Наш секс жадный и острый. Ловлю каждый рваный вдох и выдох Даниэля. Когда мы кончаем, смотрим в глаза друг друга. И я точно знаю, что запомню этот самый момент на всю жизнь, сколько бы эта жизнь еще ни продлилась.

Какое-то время еще лежим бок о бок, вглядываясь в синеву небес. Его большая рука под моей спиной, поэтому холода от земли не чувствую. А солнце и правда теплое-теплое, ласкающее…

— Я же говорил, двадцать пять и тридцать- идеальное совпадение.

Я поворачиваю на него голову и машинально провожу пальцами по грубой щетине и бородке. Он красивый… Дико красивый… Нет, конечно же, не такой, как Адонис. Тигр другой. Роковой, брутальный, опасный, жесткий… Он скорее Арес… А я дура… Потому что мне не нужно думать о том, какой он… Вообще никак не нужно о нем думать…

Через десять минут мы оба поправляем одежду.

— Поехали дальше, Алёна, кивает он головой и заводит снегоход.

— Мы не возвращаемся? — удивляюсь я, пытаясь понять его план.

— Нет, едем в еще одно место. Там и заночуем, — поворачивается ко мне и кусает за губу, — там я снова тебя трахну. И думаю, что не раз. Знаешь, почему? Потому что мне двадцать пять- я могу, хочу и практикую…

Глава 28

Меня не устает поражать эта страна, особенно рядом с ним- все приобретает другие, более насыщенные краски что ли. Когда ты не просто смотришь на красоты за окном, когда твой спутник- сын этих мест, когда говорит с любовью и гордостью- каждая песчинка, каждый камешек, каждое дуновение ветра- это словно бы он сам. Я окутана им, овеяна. Его запах при мне и на мне. И сейчас, несясь по заснеженным отрогам, когда в лицо бьет ветер и борзый снег из- под снегохода, когда я даже через мембрану наших комбинезонов чувствую молодой неуемный жар его тела, мне хорошо и беззаботно. Не хочу думать о будущем, гоню прочь мысли о прошлом. Да и вообще, стороной всё то, что вне этого сказочного, затерянного в белоснежных объятиях микромире.

Когда у меня складывается ощущение, что мы на краю света, а вокруг только нескончаемая снежная пелена, на горизонте каким- то причудливым силуэтом то ли замка, то ли бастиона вырисовывается нечто.

Ловя в воздухе мой немой вопрос, Даниэль усмехается, кидая на меня через плечо игривый взгляд.

— Это приют сумасшедших, Алёна, тебе должно понравиться…

Приют сумасшедших- это действительно внушительного размера комплекс- отель, небольшой кластер ресторанов и ночной клуб. Как выясняется, особое место для любителей дальних заездов по снегам, кто готов припарковать свой ски-ду и предаться на ночь или на больше веселому, безудержному веселью, как это умеют делать только ливанцы.

— Здесь нет левых людей, — самодовольно говорит мне Даниэль, когда мы проходим