Отель «Толедо» - Анна Малышева

– Госпожа Стоговски строго запрещает прислуге брать вознаграждение от гостей, – пояснил Эльк. – В моем случае речь идет не о чаевых, а о возмещении ущерба, но девушка все равно опасается.

Он добавил короткую фразу по-голландски и тут же ее перевел:

– Плох тот хозяин, который не кормит сам свою собаку. Грубо, но верно. Такого порядка, как в этом доме, я нигде в Амстердаме не видел. Наверное, и не увижу…

Антиквар говорил со сдержанной насмешкой, сквозь которую сквозило восхищение. В этот миг на лестнице показалась горничная. После короткого обмена фразами Эльк повернулся к Александре:

– Оказывается, у Стоговски гости, это очень кстати! Здесь Анна с отцом. Обсудите с Дирком свои дела, раз уж вылет сорвался…

Александра больше не задавала вопросов – она молча двинулась вслед за своим спутником вверх по крутой лестнице и вошла в его сопровождении в маленькую синюю гостиную.

Елена Ниловна сидела в том самом вольтеровском кресле, где вечером потеряла сознание Анна. На этот раз великолепных драгоценностей на дряхлой хозяйке дома не оказалось, и ее облик лишился из-за этого устрашающей, инфернальной нотки. Теперь это была просто очень старая и очень хрупкая женщина. Она куталась в серый плед, на голове был накручен пестрый шарф, какие вяжут экономные хозяйки из остатков шерсти. Иссохшие ноги, торчавшие из-под подола фланелевого платья, были обуты в мягкие туфли из овчины и стояли на истертой бархатной скамеечке.

Камин был вычищен от золы и топился вовсю. Рядом с ним стояла Анна в своем скромном траурном платье, босиком. Девушка курила, пуская струйки дыма в очаг, откуда их тут же уносило потоком тяги. Ее отец сменил траурный костюм на повседневный вариант: джинсы и черный свитер. Все дружно приветствовали вошедших.

Елена Ниловна немедленно обратилась к Александре по-русски:

– Вот молодец, что пришла! Я вчера на тебя обиделась, так и знай. Это что, в Москве так принято – уходить, не прощаясь? Я не люблю этого!

– Нет-нет! – Александра виновато улыбнулась, подходя к старухе и склоняясь над креслом. Она собиралась только пожать протянутую ей навстречу слабую морщинистую руку, но Елена Ниловна неожиданно резко подалась вперед и с силой, которую невозможно было предположить в этом иссохшем теле, обняла русскую гостью:

– И не вздумай убегать опять, не предупредив! У меня для тебя есть дело! Заработаешь, и неплохо!

Эльк тем временем шептался с Дирком и Анной. Все трое сгрудились у камина, сблизив головы. Поймав брошенный в ее сторону внимательный взгляд Дирка, испуганный – его дочери, Александра поняла, что им уже известно о случившемся. Елена Ниловна тем временем окончательно разнежилась. Забыв о других гостях, она говорила по-русски:

– Ты мне сразу понравилась, дорогая. Ты немножко сумасшедшая, правда?

– О, ну если вы так считаете… – несколько растерянно рассмеялась Александра. На душе у нее скребли кошки, смех вышел сдавленным. – Вообще я всегда старалась совершать только разумные поступки, но получалось неважно…

– Ну-ну, я людей вижу насквозь! Ничего ты не старалась! – оборвала ее старая дама. Она говорила резко, но доброжелательно, тусклые глаза неотрывно смотрели на художницу, словно о чем-то безмолвно спрашивая.

Троица у камина тем временем закончила совещаться. Эльк, чьи обычно бледные щеки слегка зарумянились не то от волнения, не то от близкого открытого огня, подошел к креслу, где покоилась хозяйка дома.

– Саша, ты уже все рассказала? – спросил он по-английски. Александра молча покачала головой. Елена Ниловна страшно встревожилась. Вцепившись в подлокотники узловатыми пальцами, она хищно всматривалась в лица стоявших рядом людей.

– Что? В чем дело? – Начав по-русски, она тут же перешла на голландский.

Стоговски спрашивала, Эльк послушно отвечал с видом первого ученика в классе, вызубрившего урок. Дирк с Анной подошли ближе, но в разговор не вмешивались. Девушка поймала взгляд Александры и улыбнулась ей уголком губ. Вид у нее был безмятежный, словно вчера не ее били по щекам, приводя в себя, тащили вниз по лестнице под руки и в бессознательном виде усаживали в машину к врачу. Ни тени смущения – удивительная прозрачность спокойных синих глаз, на дне которых мелькали отраженные язычки пламени, легкий румянец на высоких скулах. Ее отец выглядел расстроенным и встревоженным, Анна же вела себя так, словно ничего исключительного не происходит.

Наконец страшная новость была сообщена Елене Ниловне во всех интересовавших ее подробностях. Старуха глубоко вздохнула, из ее впалой груди вырвалось хриплое клокотание. Она взглянула на Александру и заметила по-русски:

– Вот как бывает. Старое живет, а молодое умирает. Ей ведь было всего пятьдесят два года! – И, обведя взглядом лица стоявших рядом людей, мрачно присовокупила: – Ты, Саша, одна тут расстраиваешься из-за того, что Варька умерла. Этим все равно. Ты не смотри, что они стоят с постными рожами! Они родных отца-мать в богадельню спровадят, а на похоронах будут глаза платочком утирать… Я эту публику очень хорошо знаю. Ты что же, с этим сошлась?

Без всякого стеснения она ткнула пальцем в Элька. Часовщик, не понимая, о чем речь, на всякий случай натянуто улыбнулся. Александра, чувствуя, что у нее начинают пылать щеки, сдержанно ответила:

– Вовсе нет. У нас просто общие дела…

– Расскажи эту сказку кому-нибудь еще, – отрезала старуха. – Такие вещи я вижу сразу. Не связывалась бы ты с ним! И какие у вас могут быть дела, хотелось бы мне знать! Варька вчера рассказала о тебе много хорошего, а покойница ни о ком хорошо не говорила! Так что сейчас я этих выставлю вон, а мы с тобой посекретничаем…

Елена Ниловна не выглядела сильно расстроенной, более того – ее глаза заметно оживились, на бескровном лице появились краски. Казалось, известие о смерти Варвары ее воодушевило, придав сил. Вошла горничная, неся на подносе чашки и кофейник. Она поставила поднос на каминную полку, и Анна, все еще улыбаясь уголком рта, принялась разливать кофе. Александра приняла чашку, но пить не могла. Ей казалось, что происходит нечто неестественное, скверное. Люди, собравшиеся в маленькой синей гостиной, пили кофе, болтали, понизив голоса из приличия, словно в дань уважения памяти покойной… Но Анна уже смеялась, ее отец с аппетитом грыз печенье острыми мелкими зубами, и Эльк держался со своей обычной непринужденностью. А у Александры перед глазами все стояла маленькая розовая карточка с фотографией Варвары. «Она говорила обо мне хорошо за глаза… Варвара ни о ком никогда не говорила хорошо!» Мысль, что она не ценила должным образом расположение погибшей, угнетала художницу.

– В смерти самое ужасное то, что ничего нельзя исправить! – словно прочитав ее мысли, заметила Елена Ниловна, покачивая тюрбаном, скрученным из шарфа. – Я многих, очень многих хоронила, так что устала горевать… А ты не расстраивайся. Всем нам будет лучше там!

И многозначительно указала пальцем на потолок. Потом, разом потеряв интерес к теме смерти, перевела взгляд на купленную вчера «Мастерскую художника»:

– Что скажешь? Мне твое мнение интересно.

– Великолепно, по-моему, – осторожно ответила Александра.

Старуха тускло улыбнулась, словно ответ ее нимало не удовлетворил:

– Брось, это пустые слова. Как считаешь, может картина быть подлинником? Александра, поколебавшись, проговорила:

– Варвара в этом сомневалась…

– Варя, прости господи, была дура! – твердо заявила Елена Ниловна. – Даже в своих табуретках не разбиралась, не то что… Ну, твое мнение? Может этот лоскуток быть настоящим?

Несмотря на угнетенное состояние духа, Александра улыбнулась:

– Если это подделка, то очень убедительная… А остальное можно сказать только после экспертизы. Но Бертельсманн ведь всегда предоставляет паспорт за подписями экспертной комиссии? Это входит в стоимость услуг, я слышала?

– Еще бы не входило! – фыркнула Елена Ниловна, натягивая плед почти до подбородка. Она мерзла, по всей видимости, хотя в комнате было очень тепло. – Бертельсманн дерет три шкуры с живого и с мертвого. Конечно, паспорт имеется, но чего стоят эти заключения! Они все купленные. И шумиху тамошние господа умеют устраивать, разжигать покупателей. Они этим кормятся! Будь спокойна, тут веками учились обманывать нашего брата! Вот, купила Хальса, посоветовали добрые люди… – Последние слова Елена Ниловна выговорила с таким зловещим выражением, что Александра не позавидовала этим добрым людям. – Теперь сама дивлюсь, зачем взяла… Как считаешь, за сколько его можно в Москве продать?

«Вот мы и подошли к делу!» – подумала Александра. Делая вид, что она поглощена разглядыванием шедевра Франса Хальса, художница медленно смаковала остывающий кофе, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

– Ты же была на аукционе, видела, какая возня поднялась вокруг картины! – Елена Ниловна бросила быстрый взгляд на остальных гостей. Те вновь шушукались, образовав группку в углу гостиной, поодаль от разговаривавших по-русски женщин. – Можно отлично заработать! Эй! Ты что, спишь?