Отель «Толедо» - Анна Малышева

– Вам нечего бояться! – уверенно заявила Александра. – Хорошо, я попробую сама. Это Анна? Девушка, которая сейчас была в гостях?

Она сама не знала, почему назвала Анну. Перед ее внутренним зрением мелькнуло лицо белокурой девушки, бесстрастное и наивное. Сейчас эта неземная непроницаемость казалась художнице маской. «Фальшивые шедевры часто бывают убедительнее настоящих…»

– Нет! – воскликнула горничная. Ответ был мгновенным и по всей вероятности, правдивым. Девушка была слишком молода и слишком взволнованна, чтобы умело, расчетливо лгать.

– Но кто-то же взял письмо? Женщина? Мужчина?

Не выдержав, девушка отвернулась и принялась карабкаться по лестнице в мансарду. Дверь наверху на этот раз была отперта. Александра, поколебавшись всего секунду, положила увесистый каталог на нижнюю ступеньку и последовала за горничной.

Комната, в которой она оказалась, переступив порог, была обширной, но словно сдавленной с двух сторон крутым кровельным скатом. В дальнем конце виднелось единственное круглое окно, то самое, в котором вчера вечером Александра заметила так взволновавший ее знакомый силуэт. Вдоль скошенных стен тут и там стояли коробки, ящики, чемоданы. Горничная, оглянувшись с затравленным видом, сделала отрицательный жест, словно показывая, что ничего говорить не станет. Она схватила большую плетеную корзину, стоявшую возле перевернутой гладильной доски, и поставила ее посреди мансарды. Намеренно не глядя на Александру, девушка расхаживала из стороны в сторону, снимая белье, сушившееся на струнах под потолком, и укладывая его в корзину. Женщина, остановившись у входа, следила за ней молча, пока у нее не лопнуло терпение. Это случилось через минуту.

– Значит, вы так боитесь этого человека, что предпочитаете потерять место?

– Я не понимаю, – ответила девушка, повернувшись спиной. Ее голос прозвучал глухо. Она нервными движениями складывала негнущуюся, перекрахмаленную и пересохшую скатерть. Полотно ломалось на сгибах с хрустом, как галета. – Не понимаю.

– Понимаете! – отрезала Александра. – И боитесь. Или вам запретили говорить? Хотя бы – мужчина или женщина?

Осененная внезапной догадкой, от которой у нее запылало лицо, она сипло выдавила:

– Эльк Райнике?!

Александра как наяву видела сейчас крошечный дворик перед входом в особняк Стоговски, себя у калитки, Элька на крыльце. «Он вынес мне куртку и сумку, когда я захотела уйти. Он вынес вещи, а эта девушка шла за ним по пятам, с зонтом… Она могла заметить…»

Горничная обернулась. Свет единственной лампы, висевшей на коротком проводе под потолком, падал на ее лицо сверху, отчего лоб казался непомерно выпуклым, а глаза ушли в тень. Красноречивее всего на этом лице были сейчас губы – они поджались, сурово вытянувшись в нитку.

– Эльк Райнике? – повторила девушка, словно не веря своим ушам. – Нет, конечно. Нет! Я никого не видела.

И вновь склонилась над корзиной, уминая уложенное белье.

– Но послушайте… – Александра начинала терять надежду. – Вы же сами себя выдаете, когда говорите, что это не Анна и не Эльк Райнике. Значит, вы знаете, кто это был!

– Не знаю, – упрямо ответила та.

– Раз не хотите говорить, то будете уволены, и я не смогу этому помешать. Очень жаль.

– Вас ждет такси! – вновь напомнила девушка, закрывая наполненную корзину крышкой и рывком поднимая ее с пола.

Держа свою ношу на весу, чуть перегнувшись набок, она теперь смотрела прямо в глаза художнице, внимательно и хмуро. От ее дежурного доброжелательства не осталось и следа. Александре вспомнилось, что говорил об Амстердаме Эльк. «Этот город молниеносно меняет маски… Это кружит голову, раздражает нервы. Многие ненавидят Амстердам за многоликость!» Александра глубоко вздохнула, словно просыпаясь от тяжелого сна:

– Простите. Я поеду, вы правы, такси ждет уже слишком долго.

Губ девушки коснулась тень улыбки. Глаза не улыбнулись – они смотрели все так же пристально, тяжело. Александра, не находя в себе решимости повернуться, уйти, а значит, отказаться от шанса что-то узнать, еще раз обвела взглядом мансарду. В Москве, в доме на Китай-городе, в ее собственной мастерской не было никаких удобств. Углы там заросли паутиной, повсюду громоздился хлам, щелястые дощатые стены были насквозь прогрызены крысами, источены жучком… И все же там было по-своему уютно, на всем лежала печать человеческого присутствия. А это помещение казалось нежилым – ни тахты, ни кресла, ни стула. Негде было даже присесть на минуту.

– Кто-нибудь здесь живет? – спросила художница, берясь за дверную ручку. Она бросила взгляд вниз. С этой позиции хорошо была видна открытая дверь синей гостиной. Оттуда не доносилось ни звука.

– Никто! – Перехватив корзину поудобнее, девушка покачала головой.

– А вчера здесь была какая-то женщина, – возразила Александра.

– Вы ошибаетесь! – Горничная была захвачена врасплох этим утверждением. На этот раз испуганной она не выглядела, но была озадачена. – Здесь никто не живет. Сюда поднимаюсь только я, иногда!

– Женщина с такой вот прической! – Александра собрала над ушами короткие хвостики из волос, показывая, какая прическа была у тени в окне. – Это была та женщина, которая привезла в гостиную торт? В черном костюме, из кондитерской? Может, она переодевалась здесь?

Горничная смотрела на нее ошеломленно и испуганно. «Я кажусь ей помешанной! – догадалась Александра. – Она же попросту меня боится!»

– Нет-нет, – проговорила девушка, ставя корзину на пол и копаясь в накладных карманах короткого холщового передника, повязанного поверх джинсов. – Вот, видите ключ? Хозяйка только час назад дала его мне, чтобы я сняла белье. Вчера никто не отпирал чердак!

И она прокрутила на пальце кольцо, на котором был прицеплен ключ.

– Но кто-то здесь был! – возразила Александра. – Я видела кого-то в окне! Здесь горел свет! Возле окна стояла женщина… Она курила… Я очень хорошо ее видела!

Горничная смотрела на Александру так, словно с трудом понимала английский. Возможно, ее и впрямь смущало произношение гостьи – она пристально, с напряжением во взгляде следила за ее губами, когда художница говорила. Александра повторила:

– Здесь кто-то был! Кто мог вчера отпереть эту комнату?

– Если хозяйка дала кому-то ключ… – Произнеся эти слова, горничная вдруг запнулась, словно испугавшись чего-то. – Спросите у нее!

Осознав наконец свое бессилие, Александра сдалась:

– Хорошо, проводите меня, пожалуйста.

Радостно поставив корзину на пол, девушка поспешила выполнить ее просьбу. Уже в холле, набрасывая куртку, Александра предприняла попытку оставить горничной десять евро на чай. Та испуганно спрятала руки за спину:

– Нет-нет, прошу вас, нет! Я ничего не могу взять!

– Это такой пустяк! – настаивала художница. Она чувствовала себя очень неловко, мелкая бумажная купюра словно обжигала ей пальцы. – Тем более у вас неприятности из-за меня… И вчера Эльк Райнике сломал ваш велосипед тоже из-за меня…

– Мой велосипед?! – Горничная повторила эти слова, округлив глаза так, что стала похожей на сову, ослепленную ярким светом. – Велосипед?!

– Ну да, велосипед! – уже в отчаянии воскликнула Александра, невольно повысив голос. – Эльк Райнике брал у вас вчера велосипед, чтобы съездить по моему делу, и погнул колесо…

Она осеклась, видя, что окончательно сбитая с толку девушка качает головой.

– Нет? – севшим голосом выдавила Александра. – Он не брал ваш велосипед?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказала горничная, не сводя с нее опасливого взгляда. – У меня никто не брал велосипед. Он не сломан.

В наступившей тишине особенно громко прозвучал стук извне – кто-то настойчиво, раздельно стучал в стекло входной двери. Девушка, что-то пискнув, поторопилась открыть. С крыльца заглянул коренастый мужчина в кожаной куртке, восточной наружности.

– Ваше такси! – с явственным упреком произнесла девушка, обернувшись к Александре. – Вы едете?

– Да. Конечно… Еду!

– Минуту! – бросившись к лестнице, горничная крикнула, обернувшись: – Вы забыли альбом!

Ее шаги быстро застучали по ступеням и стихли наверху. Женщина, слабо улыбнувшись мрачному таксисту, растерла ладонью занывший вдруг висок. Этот дом, одновременно респектабельный и богемный, традиционный и оригинальный, как и сама его хозяйка, производил на нее гнетущее впечатление и уже во второй раз вызывал острый приступ мигрени. Что-то двойственное, путаное было в этом доме на Эммаплейн, не отличимом от домов по соседству, таких же солидных, тихих, с замкнутой единообразной линией островерхих фасадов. Отсюда хотелось как можно скорее уйти.

Девушка вернулась молниеносно. Она протянула Александре каталог, присела, изобразив что-то вроде книксена, о чем-то спросила таксиста и шире распахнула дверь перед Александрой: