Слепые по Брейгелю - Вера Колочкова

А хорошо здесь, во дворе. Все родное, знакомое до боли. А липы как вымахали, он и не замечал… И дом, как старая, но крепкая посудина на волнах, времени сдаваться не собирается. Хорошо, будто на родину вернулся из дальних странствий! Прими меня, родина, блудного сына. Домой хочу…

Хлопнула дверь подъезда, вздрогнул, поднял голову. Ага, баба Поля, соседка-старушка с пятого этажа вышла на дежурство на лавочку у подъезда. Стало быть, и подружки сейчас появятся, они обычно стайкой сидят, как воробьи на жердочке. Надо будет выходить из машины, здороваться. На вопросы отвечать — куда ж, мол, ты, Саша, делся, что-то долго тебя не видели. Нет, лучше уехать, не пришло еще счастливое время на родину возвращаться. Да и примет ли родина блудного сына?

Выехал со двора, долго кружил бесцельно по улицам. Пообедал в кафе недалеко от Славкиного дома, сел в машину, кликнул на мобильнике ее номер:

— Привет, дочь. Как живешь?

— Ой, пап, привет! Как я рада тебя слышать!

— И я… Слушай, Слав, у меня к тебе дело. Можно, я поживу у вас с Максом какое-то время?

— А что случилось, пап? С новой женой поссорился?

— А у меня, Слав, одна жена. Твоя мать, между прочим.

— А… Понятно. Так может, прямо к ней и поедешь, в ноги упадешь? Нет, мне не жалко, конечно, живи у нас сколько нужно, но… Чего зря время терять?

— Не могу я, Славка. Стыдно.

— Ой, родители, родители, — тяжко вздохнула Славка, выдержав паузу. — Как же трудно с вами, ей-богу. Одной раньше было страшно, другому теперь — стыдно. Когда просто жить-то начнете? Чтобы без страха, стыда и упрека? Чтобы как нормальные люди, без комплексов?

— Начнем, Слав. Обязательно начнем. Знаешь, я за это время очень многое про маму, про себя понял. Конечно, я пойду в ноги падать. И менять буду многое и в себе, и в маме. Только мне чуток передохнуть надо, в себя прийти.

— Ладно, понятливый ты мой папочка. Приезжай, живи сколько хочешь, мы с Максом тебе всегда рады. А только знаешь… Я бы тебе не советовала на всякие передышки отвлекаться. Боюсь, как бы ты не опоздал.

— Ну, чего замолчала, Слав? Если начала, то договаривай! У мамы кто-то есть, да?

— Не знаю. Но предполагаю. Я только что с ней обедала, кстати, и… У нее там какое-то счастье-несчастье, я сама толком не поняла, пап. И вообще, учти, мама другая стала.

— В каком смысле?

— В хорошем.

— Так все-таки — у нее кто-то появился, да?

— А ты, я слышу, ужасно нервничаешь по этому поводу?

— Нет… Хотя да, нервничаю, конечно. И неприятно удивляюсь. Не может быть, чтобы так быстро… Зная нашу маму.

— Нет, пап, ты ее совсем, совсем не знаешь! И я не знала, как выяснилось. А ты где сейчас?

— Около вашего дома стою.

— Ладно, жди. Мама все равно до вечера на работе, так что пообщаемся. Жди, еду.

Она сразу поняла, когда зашла в квартиру — Павла больше нет. И не потому, что сжалось тоской сердце, когда дверь за спиной, лязгнув замком, глухо захлопнулась, а по особенной тишине там, в комнате.

Заставила себя сделать несколько шагов, заглянула в проем двери. Павел лежал на диване, вытянувшись в струнку, немного запрокинув назад голову. Рука свесилась вниз, пальцы красивой кисти чуть вывернулись вбок, неловко лежали на полу, будто были отдельными от руки, от самого Павла. Подошла — почему-то на цыпочках, присела на корточки, чтобы поднять его руку, ему ж неудобно, наверное… И обожгло прикосновение. Холодом обожгло. Смертью.

Вскрикнула, на выдохе заскулила-завыла тоненько. Через дрожащую пелену слез увидела там, под его пальцами, бумажный листок, исписанный крупными неровными строчками. Потянула к себе — его пальцы будто держали, не отпускали.

Поднялась на дрожащих ногах, смахнула слезы, вгляделась. Да, это письмо. Ей — письмо. Строчки прыгают перед глазами, не разобрать. Сесть бы куда-нибудь, ноги совсем не держат. И приказала себе — соберись. Сядь на стул и читай. Читай! Ну же… Вот и голос Павла зазвучал в голове вместе с первой строчкой.

«…Не дождался я тебя, Маха, прости. Понял, что ухожу, поэтому решил письмо написать. Знаешь, сроду никому не писал писем. Поэтому извини за слог, не умею мыслью по бумаге растекаться. Значит, во-первых! Спасибо тебе, моя дорогая подруга, что была со мной эти дни! Последние дни жизни — это ведь тоже маленькая жизнь, верно? Последний аккорд. Я тебе за него так благодарен, Маха! Это было сильно! После такого вообще-то аплодисменты полагаются! Нет, кто знает, как оно все было бы дальше, если бы я не умер? По крайней мере, я бы тебя не отпустил. И не как слепую от поводыря, а по-другому бы не отпустил. Ну, теперь уже неважно. Не судьба, Маха. Жаль. Да, и вот еще что! Когда муж вернется, ты его прости, прояви великодушие, потому что негоже бабе одной быть. И люби его по-настоящему, не от страха, а от души, от смелости и желания, ты же теперь умеешь! Ведь умеешь? Ты теперь все умеешь, Маха. И все можешь. Ничего, разберешься, все у тебя получится. Помнишь — сама-сама-сама? Ладно. Долгие проводы, лишние слезы. Прощай. Хорошая ты ба…»

На этом письмо обрывалось. Перевернула листок на другую сторону — пусто. Значит, в последние секунды писал, до того, как провалиться в черную пустоту? Нет, что же за человек такой? Страшную боль терпел и писал, пока рука вместе с письмом не упала на пол. Да, вон и ручка недалеко откатилась. И книга на ковре лежит, которую использовал как планшет под лист бумаги.

Наклонилась, подняла книгу, всмотрелась в обложку… «Процесс». Незавершенный роман Франца Кафки. Значит, Павел Кафку любил. Жаль, не успели они поговорить о своих литературных пристрастиях. Ни о чем не успели поговорить. Вообще, вообще ничего не успели.

И засучила в ярости кулаками по коленям, зарычала-заскулила тихо. Потом просто заплакала — что уж теперь. Зачем эти досадливые эмоции, уводящие от главного, горестного. Хотя нет, не принимает сознание в полной мере горестного, не принимает! Наверное, Павел не хочет. Вон, даже улыбается будто. Лицо на подушке спокойное, ровное… Немного насмешливое… Как бы с ума не сойти, господи!

Перечитала еще раз письмо, с силой провела ладонями по мокрому лицу. Реви не реви, а надо же какие-то действия совершать. Наверное, родственникам в первую очередь сообщить надо.

И опять вскинулось болью внутри — каким родственникам? Это жене Злате, что ли? Или сыну, который сидит в своей Англии и на отца ему наплевать? Но ведь ничего не сделаешь — именно Злате и надо звонить. Даже номер ее телефона в памяти мобильника имеется — Павел сам записал. Где телефон? А, вот, в кармане брюк.

Злата ответила сразу, выслушала ее слезно-гундосое сообщение, отреагировала холодно и очень деловито:

— Спасибо, Мария. Надеюсь, я вам ничего не должна?

— В каком смысле? — взорвалось внутри оскорбленной болью.

— Да в обыкновенном, в каком. В материальном.

— О боже… Вы и в такую минуту… В своем репертуаре, Злата.

— Мария, давайте без эмоций. Так должна или не должна? Мне надо, чтобы во всем ясность была.

— Нет, ничего вы мне не должны!

— Хорошо. В таком случае, я надеюсь, не увижу вас на похоронах?

— А почему?.. Почему я не могу?..

— Хорошо, я объясню. Дело в том, что Павел в нашем городе лицо довольно известное, и мне бы не хотелось…

— А, поняла, можете не объяснять дальше. Вы переживаете за имидж честно скорбящей вдовы, да? Убитой горем любимой и любящей жены?

— Да, именно так. И не надо ёрничать и переступать грани приличия, уважаемая. Поймите меня, наконец. Мне бы не хотелось, чтобы посторонняя женщина рыдала у гроба на виду у всех и вызывала ненужные вопросы.

— Хорошо, можете не волноваться. Ни рыданий у гроба, ни вопросов не будет. Рыдать будете вы, по всей видимости. Потренируйтесь у зеркала, чтобы лицом в грязь не ударить да имиджа не испортить.

— Послушайте, вы! Кто вам дал право со мной так разговаривать? Кто вы такая, откуда вообще взялись? И чего вы от меня добиваетесь? Я же сразу спросила — сколько я вам должна? Я готова заплатить в пределах разумного, сколько вы хотите? Я спрашиваю, даже несмотря на то, что наверняка вы и от Павла получили то, что хотели! Ведь получили, правда?

— Да, конечно. Конечно, получила. Я очень много от него получила. Вы себе даже не представляете сколько. Можно сказать, целую жизнь.

— В каком смысле — жизнь? Простите, не понимаю ваших аллегорий!

— И не поймете. Да ладно, господь с вами. Давайте лучше, записывайте адрес, чего зря воду в ступе толочь… Записываете?

— Да.

Продиктовав адрес, хотела сразу нажать на кнопку отбоя, но голос Златы вновь строго зажурчал в ухо:

— Надеюсь, вы будете находиться по этому адресу? То есть дождетесь моего представителя, он прямо сейчас выедет?

— Представителя? То есть?.. А вы, значит?.. Почему представителя-то?

— Слушай, ты! Хватит уже. Без тебя разберусь, что мне делать, поняла?