Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– Шарик, не мешай! Прочитать тебе, что тут написано? Слушай: «Шарик

– собака танковой бригады». Да перестань ты, наконец. Медаль тебе не дали, медали для людей. А это как раз для тебя, с этим не пропадешь.

Янек отошел за танк, осмотрелся и, убедившись, что никто не видит, снял с груди крест и приложил к броне:

– Тебе, «Рыжий», тоже полагается награда. Это ты нас прикрывал и вывозил…

Темнело. Небо на западе становилось холодным, темно-синим, и только на севере сохранился зловещий багровый отблеск. Семенов подошел к Янеку и показал туда взглядом.

– Это от пожарищ, – проговорил он. – Город полыхает…

18. Мост

Когда косари убирают урожай и под звон кос шаг за шагом продвигаются вперед, устилая свой путь колосьями, есть в этом что-то напоминающее наступающий фронт.

Когда же уставшие косари останавливаются перевести дух, смахнуть с лица пот, наточить косы, это тоже похоже на фронт, готовящийся к новому наступлению.

В начале августа советские армии вышли к Висле, форсировали ее и вместе с польскими дивизиями перешли к обороне захваченных плацдармов, готовясь к новому наступлению.

Противник подтянул свежие дивизии из Голландии, Бельгии, Италии и бросил все силы, чтобы вернуть позиции на левом берегу реки. Но это ему не удалось, войска устояли в жестоком бою.

За спиной была река со взорванными мостами, выщербленные взрывами дороги, железнодорожные пути, на которых огромный стальной плуг войны вспорол полотно, изогнул рельсы. Все требовало восстановления и ремонта. Тысячи эшелонов со снарядами, горючим для автомашин, танков и самолетов должны были пройти по дорогам к самой линия фронта.

Рядом, в столице Польши, в самом сердце страны, пылал пожар восстания, притягивая взоры, сердца и мысли народа. Как только фронт набрал силу, началось наступление. Первый удар был нанесен по 4-му танковому корпусу СС, который оборонялся между Западным Бугом и Наревом южнее Праги, правобережной части Варшавы.

Вместе с советской 47-й армией, наступающей с юга, пошла в наступление польская 1-я пехотная дивизия имени Тадеуша Костюшко. Ее солдаты освободили Анин и рвались вперед через пригороды, сосновые леса на песке, штурмуя глубоко вкопанные в землю доты и блиндажи. Так дошли до Грохува и Утраты. В этих боях были разбиты 73-я дивизия и 1131-я бригада гитлеровцев. Безуспешно пыталась контратаковать наши войска их 19-я танковая дивизия.

Как только обозначился успех наступления на пражском направлении, было принято решение перебросить сюда всю польскую армию. Советские гвардейцы начали сменять польские дивизии на Пилице. Полки один за другим возвращались на восточный берег Вислы к шоссе и начинали форсированный марш на север. В числе вернувшихся за Вислу была и знакомая нам танковая бригада. Танки шли по местам, где в первых числах августа началось форсирование реки.

Проскочив через мост, танки на большой скорости ночью вышли к Стара-Милосной. С возвышенности на горизонте были видны зарево и тяжелые клубы черного дыма. На рассвете танкисты, всю ночь не смыкавшие глаз, начали готовить танки к бою, как тогда, под Студзянками.

«Рыжий» к тому времени изменил цвет и остался рыжим только по названию. Броню еще на плацдарме покрыли свежей краской, подправили орла на башне. Глупый Шарик размазал ему правое крыло – толкнул мордой Янека, когда тот красил.

Экипаж Василия весь день возился у танка, проверял механизмы, заменял треснувшие звенья в гусеницах. Только вечером смертельно уставшие танкисты прилегли у машины, укрытой между деревьями Баварских лесов.

Семенов показал на запад, где небо над деревьями было окутано клубами дыма, и сказал:

– Это самая грозная из всех туч, какие мне доводилось видеть.

Рядом сидел Шарик, хмурый и беспокойный, видимо, его дразнил запах дыма и пожарищ.

– Как думаете, возьмем Варшаву? – спросил Кос.

– Глупый вопрос, – заметил Григорий. – Раз сюда пришли, конечно, возьмем…

Он успел привыкнуть к мысли, что там, где они появляются, победа остается за ними. И не было времени подумать, что так могло быть не всегда.

– Я не совсем уверен, – покачал головой Семенов. – Еще ни один большой город, расположенный за рекой, не удавалось брать с ходу. Всегда его сначала окружали. Вот если повстанцам удастся удержать плацдарм…

– Плацдарм или мост… – высказался Елень.

– С мостами ничего не получится, – продолжал Семенов. – Наверное, они уже давно заминированы. Вот если бы удалось прорваться танкам с пехотой и застичь их врасплох…

– Я «Рыжего» попрошу, поднажму на газ, он и проскочит, – сказал Саакашвили и с улыбкой посмотрел на танк.

С минуту продолжалось молчание: видимо, каждый думал о своем.

– Почему немецкие танки так воинственно называются: «пантеры», «тигры»? А наши совсем просто: Т-34, Т-70? – спросил Янек.

– Ясное дело, – начал было Григорий, но тут же умолк, затем растерянным тоном проговорил: – И в самом деле, почему?

Все посмотрели на поручника, а он – на ребят.

– Мне кажется, что у всех фашистов война в крови. Гитлер хочет прикрыть ярким названием смертоносные орудия. Воспитывает у солдат желание убивать.

– Мы ведь тоже дали название нашему танку, – насупил брови Кос.

Семенов посмотрел на Шарика, ласково потрепал его и сказал:

– Это же хорошо. Полюбили мы наш танк, поэтому и имя ему дали. И несет он людям освобождение. Кончится война, наступит мир, будет согласие между людьми… Никто из нас не собирается всю жизнь воевать. Я опять займусь метеорологией, Григорий – тракторами, Густлик – кузнечным делом, а вот Янек…

– Кем бы мне быть? – растерялся юноша.

– Ты был охотником, тигров выслеживал, теперь «тигры» поджигаешь, но ведь еще молодой… Будешь учиться.

– Буду, только сперва отца надо разыскать.

Разговор прервался, минуту-две длилось молчание. Григорий толкнул Янека в бок.

– Гляди-ка… К тебе, наверно?

По тропинке шла Лидка. Кивнув ребятам, уселась рядом, одернув подол юбки на коленях.

– В штабе говорят, бой жаркий идет, за каждый дом бьются…

– Бой в городе всегда трудный, – заметил Семенов.

– Наши, говорят, уже в Грохуве. Завтра с утра пойдете в наступление вместе с пехотой. Поосторожнее…

– Обязательно будем осторожно… – засмеялся Григорий. – Одна мама говорила летчику: «Летай, сынок, низко и не быстро».

– Ладно, хватит насмехаться. Я-то знаю, о чем вы думаете, а вот вам моих мыслей не угадать… Мне известно, где вы будете действовать, поэтому попросить вас хотела: на Виленьской, недалеко от вокзала, третий с края – мой дом, желтый такой, небольшой, до войны я в нем жила…

– Хочешь, чтобы посмотрели, на месте ли? – спросил Елень.

– Вот именно. Там мой брат остался, может, еще и сейчас живет. Мы с мамой уехали на восток, а он остался.

Девушка говорила тихо, ласково, не как обычно. Янеку стало жаль ее, и он даже подумал: зря они с ней так неприветливо обошлись. Он протянул руку и коснулся ее ладони.

– Посмотрим, Лидка, и расскажем. Если стоит твой дом, при докладе по радио добавлю слово «в порядке». Поняла?

– Спасибо, – поблагодарила девушка и протянула Василию термос: – Воды вам принесла. Наверно, пить захотите, как под Студзянками. С водой здесь трудно, а нам все же легче – из колодца берем, мы ведь не на передовой…

Подарок ее застал врасплох даже Василия. Прошло несколько минут, прежде чем он догадался поблагодарить. Остальные молчали, как воды в рот набрали. Лидка погладила растянувшегося Шарика, шепнула ему что-то на ухо, потом встала и громко сказала:

– Кажется, из всего экипажа только он один меня и любит. Всего доброго, ребята, до встречи.

Экипаж смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом тропинки. Саакашвили схватился за голову и быстро заговорил:

– По-грузински читаю, по-русски читаю, по-польски почти все читаю. На глазах девушки ничего не могу прочитать!

– Не «на глазах», а «по глазам» говорят, – поправил его Елень. – Я тоже никак не возьму в толк. Рада она тебе, Янек, или нет?

– Отстань, не время сейчас для таких разговоров.

– Погадать бы: любит, не любит… Только не на чем, – улыбнулся Семенов, и внезапно его глаза поголубели, а лицо осветилось радостью. Он повернулся к Янеку: – Говоришь, не время сейчас? Неправда, самое время. Разве мы воюем только из ненависти? Нет, и из любви! Воюем за то, чтобы ребята с девушками гуляли, любовались красивыми облаками… Ну вот, говорил вам, что я в первую очередь метеоролог. Опять об облаках заговорил…

Из глубины леса, где стояли замаскированные танка, раздался прерывистый вой сигнала.

– В машину, ребята. Пора!

В сумерки лесом и полем, по бездорожью, а потом мимо домишек солдаты 2-го пехотного полка провели танки в предместье Праги. Там долго пришлось стоять. Пришли новые проводники. Теперь их путь пролегал по пологой железнодорожной насыпи, спускался вниз на вымощенные булыжником улицы, похожие на ущелья с высокими стеклами. Гусеницы грохотали по мостовой, рев мотора оглушал, гарь и дым проникали в танк; впереди виднелись отблески пожара. После нескольких поворотов танкисты потеряли направление и оказались во дворе, вымощенном булыжником. Слева и справа тянулись трехэтажные флигели, стоящее впереди здание преграждало дорогу. Танк остановился перед высокими воротами, через которые когда-то въезжали во двор груженные доверху телеги.