Человеческий рой. Естественная история общества - Марк Моффетт

в то же время вызывает в памяти вопрос о расе. Физические проявления генетически детерминированных признаков, которые очень разнятся среди популяций, стали цениться людьми настолько, что ничего подобного не встречается у других животных. Мы ассоциируем многие нации и, конечно, группы внутри их с расой. В то же время нас так отвлекал внешний вид охотников-собирателей из разных частей света, таких как аборигены или пигмеи, что мы зачастую игнорировали их общества. Следовательно, нам надо немного поразмыслить о расовой идентичности охотников-собирателей и насколько она важна для них.

Многие социологи и другие ученые заявляют, что расы являются социальным конструктом – произвольными продуктами воображения[268]. Такое представление разумно, учитывая, что мы часто описываем эволюцию рас как постепенные изменения физических признаков на пространстве континентов – со всеми возможными промежуточными состояниями. Тем не менее в контексте обществ, состоящих из людей определенного происхождения, которые вступили в контакт, обычно в результате перемещений целых популяций с разной внешностью, раса может иметь большое значение. Сообщества других видов не мигрируют так, чтобы появилось нечто подобное расовым различиям, которые неожиданно возникли бы между соседями.

Все аборигены Австралии произошли от людей из одной и той же волны миграции, так что члены соседних обществ на этом континенте были похожи внешне, включая пигментацию кожи[269]. За исключением взаимодействия с индонезийцами вдоль побережья, для аборигенов времен до контакта с европейцами вопрос о классификации людей по вполне определенным, генетически обусловленным (наследуемым) признакам не существовал: они были преимущественно настроены на социальные различия между обществами. Коренные австралийцы превратились в аборигенов («чернокожих»), и их чувство инаковости и самосознания как расы сформировалось только после того, как Австралию населили европейцы.

В Африке, колыбели эволюции человеческого разума и тела, ситуация была иной. Хотя отличия между народами Африки не являются буквально разницей между черным и белым (подобно тем различиям, которые сегодня мы воспринимаем как само собой разумеющиеся), некоторые живущие по соседству африканские охотники-собиратели, согласно формулировке двух специалистов, отличались «генетически друг от друга так же, как отличаются основные предковые группы мира»[270]. Подобное соседство непохожих групп может свидетельствовать об огромном промежутке времени, в течение которого человеческие сообщества разошлись и скитались по континенту, а затем сформировали общества, которые в конце концов стали жить рядом с группами, совершенно отличающимися от них самих. Именно это происходило и в последние несколько тысячелетий, когда пигмеи формировали объединения с земледельцами, принадлежащими к другой расе, а бушмены живут среди скотоводов кой-коин в течение, вероятно, уже 2000 лет, а также среди банту (обладателей более темной кожи), которые пришли на их земли за последние 1500 лет.

Вместе с тем, несмотря на длительный контакт с очень непохожими народами и явно замечая внешнее сходство между разными группами бушменов, бушмены никогда не чувствовали себя единым народом, заслуживающим отдельного названия и признания сходства, так же как и коренные обитатели Америки не считали себя индейцами до того, как европейцы ввели в обращение этот термин. «Бушмены» были категорией, которую бушмены, рассматривавшие себя с точки зрения своих обществ, таких как !ксŏ и !кунг, не признавали[271]. Даже сейчас они считают себя бушменами, или сан – уничижительное имя, данное им их соседями кой-коин, означающее «мошенник, плут», – только когда покидают буш в поисках работы где-то еще[272]. Как и в случае других различий между людьми, признак становится маркером идентичности, только если люди сами решают рассматривать его таким образом – это касается и расы.

Явные физические различия между обширными группами, живущими в непосредственной близости, были характерны не только для охотников-собирателей Африки. Например, у аче на востоке Парагвая была (и есть) более светлая кожа по сравнению с другими коренными народами региона. Несомненно, небольшие различия существовали и внутри этих рас. Люди иногда соотносили определенную внешность с единственной группой, такой как ипети, группой аче, для которой характерна более темная кожа и более густые бородки по сравнению с другими аче. Но в целом обширные группы, которые мы сегодня считаем расами, видимо, не были главными, по мнению охотников-собирателей. Только совсем чужаки, обычно европейцы (для которых все охотники-собиратели в регионе выглядели одинаковыми), смешивали их в одну группу, игнорируя тот факт, что охотники-собиратели в действительности принадлежали ко многим обществам.

В остальном социологи правы, когда идентифицируют расы как недавнее изобретение. В этом смысле расу можно рассматривать как грубую оценку внешнего вида (в целом) большого числа людей, не имеющих явного общего происхождения. Современная одержимость расами – это артефакт, появившийся в результате смешения людей с разным происхождением в широкие классы, которые не существовали ранее. Охотники-собиратели региона часто имели гораздо больше общего благодаря своей родословной, но ирония заключается в том, что этих людей меньше всего заботила их расовая общность. Некоторые из таких рас, определяемых генеалогией («генеалогические расы»), были настолько редкими или распространены столь ограниченно, что были представлены всего лишь несколькими обществами: хадза все принадлежат к одной группе; у тех, кого мы называем аче, было четыре общества; у народа ямана (ягана), жителей архипелага Огненная Земля, чья культура исчезла, было пять обществ; а обитатели Андаманских островов первоначально были разделены на тринадцать обществ. В то же время у народов, населявших весь Австралийский континент, которым дали общее название «аборигены», насчитывалось пять или шесть сотен обществ.

Кочевники-анонимы

Несмотря на общие черты с сообществами шимпанзе и других млекопитающих со слиянием-разделением, общества локальных групп охотников-собирателей были анонимными: они зависели от маркеров идентичности, а не от персонального знакомства членов общества друг с другом. Люди постоянно рассредоточивались на местности в такой степени, что не все незнакомцы, с которыми они встречались, принадлежали к другим обществам. Как выразился один антрополог, живший среди бушменов почти столетие назад, «более широко разделенные группы племени не знают друг друга лично и не имеют прямого контакта друг с другом»[273]. Даже сегодня хадза, общая численность которых составляет около тысячи человек, считают себя одним народом, несмотря на их принадлежность к маленьким локальным группам[274]. Многие индивиды никогда не вступают в контакт и не знают хадза, находящихся на дальнем конце территории, занимаемой их обществом[275].

Этот факт указывает на то, что охотники-собиратели воспринимали свои общества как объединенные общей идентичностью – языком, культурой и другими маркерами. Антрополог Джордж Зильбербауэр писал в 1965 г., что бушмены г/ви заслуживают называться «племенем», то есть обществом, «потому что существуют также и другие особенности их культуры, помимо языка, которые являются общими». К сожалению, Зильбербауэр не пояснил, какие это особенности[276]. Когда мне постоянно пришлось сталкиваться с нехваткой информации