Паранойя - Файндер Джозеф

— Надо сохранять не форму, а платежеспособность. Десять тысяч.

— Ясно. Тогда скажи вот что: нигде в этом чертовом трактате не сказано, что компания, которая сокращает, или, если хочешь, оптимизирует штаты, в конечном счете выигрывает. Говорят всегда о сиюминутной выгоде. — Камилетти хотел что-то возразить, но Годдард продолжал: — Знаю, знаю, все так делают. Это условный рефлекс. Дела пошли плохо? Уволь пару человек. Выброси балласт. Увеличит ли это стоимость акций или долю рынка? Черт возьми, Пол, ты же знаешь не хуже меня — как только небо снова расчистится, мы опять возьмем их к себе. Стоит ли устраивать всю эту катавасию?

— Джок, — возразил Джим Колвин, — это то, что называется правилом «восемьдесят на двадцать» — двадцать процентов людей выполняют восемьдесят процентов работы. Мы просто срезаем лишний жир.

— Так называемый жир — преданные работники «Триона», — парировал Годдард. — Мы твердим им о лояльности и взаимном доверии. И это взаимное доверие? Они служат нам верой и правдой, а что делаем мы? Я вот что скажу: если пойти по этому пути, теряешь не только людей. Теряешь людское доверие. Если наши сотрудники выполнили свою часть договора, почему мы отказываемся от своей? Это просто подлость!

— Благодаря тебе, Джок, — сказал Колвин, — многие сотрудники «Триона» за десять лет сделали состояние.

Все это время я лихорадочно вчитывался в таблицы прогнозируемых доходов, пытаясь сравнить их с цифрами, которые видел ранее.

— Сейчас не время для благородства, Джок, — сказал Камилетти. — Мы не можем себе этого позволить.

— Нет, это не благородство, — ответил Годдард, продолжая барабанить по столу. — Я настроен крайне прагматично. Я не против с помощью сокращения избавиться от халявщиков, лентяев и нахлебников. Скатертью дорожка. Однако масштабные сокращения ухудшают рабочую дисциплину. Люди будут уходить в отпуска и на больничные или стоять вокруг водоохладителя и делиться последними сплетнями. Работа будет парализована. Выражаясь твоими словами, Пол, снизится продуктивность.

— Джок... — начал Колвин.

— У меня другое правило «восемьдесят на двадцать», — не унимался Годдард. — Если мы начнем сокращения, восемьдесят процентов оставшихся сотрудников смогут уделять работе не больше двадцати процентов внимания. Адам, что скажешь о прогнозах?

— Мистер Годдард...

— Я уволил последнего человека, который меня так назвал. Я улыбнулся:

— Джок. Скажу прямо: во многих цифрах я не разбираюсь и не стану делать огульных заявлений. Слишком это важный вопрос. Я знаком только с данными по «Маэстро» и вижу, что прогноз слишком оптимистичен. Если мы не договоримся с Пентагоном, эти цифры крайне завышены.

— Го есть мы можем оказаться в еще худшем положении, чем утверждают наши консультанты за сотню тысяч долларов.

— Да, сэр. По крайней мере судя по «Маэстро».

Годдард кивнул.

Камилетти сказал:

— Джок, позвольте мне привести конкретный пример. Мой отец был школьным учителем, понимаете? Он выучил на свою зарплату шестерых детей, только не спрашивайте меня как. Теперь и он, и моя мать живут на его скудные накопления, вложенные, между прочим, в акции «Триона», потому что я ему так посоветовал. Вложено у него, по нашим понятиям, совсем немного, но из этого он уже потерял двадцать шесть процентов. И потеряет еще больше. Что там «Фиделити»? Подавляющее большинство наших акционеров — простые люди вроде Тони Камилетти. Что мы скажем им?

У меня было сильное подозрение, что Камилетти все сочинил и на самом деле его отец-инвестор живет за красивым забором в Бока-Ратоне и играет в гольф, но у Годдарда заблестели глаза.

— Адам, — сказал Годдард, — ты ведь меня понимаешь, правда?

Я замер, как олень в свете фар. Я прекрасно понимал, чего ждет от меня Годдард. И все-таки покачал головой:

— Мне кажется, если вы не сделаете это сейчас, то через год, возможно, придется сокращать еще больше. Так что, боюсь, я согласен с мистером... с Полом.

Камилетти похлопал меня по плечу. Я немного отстранился: и так получается, что играю против собственного босса. Хорошенькое начало!

— Какие условия ты предлагаешь? — вздохнул Годдард.

Камилетти улыбнулся:

— Четыре недели выходного пособия.

— Независимо от того, сколько они у нас проработали? Нет. Две недели за каждый год, плюс еще две недели за каждый год свыше десяти.

— Это сумасшествие, Джок! В некоторых случаях нам придется выплачивать годовое содержание, а то и больше.

— Точно что содержание, — пробормотал Джим Колвин.

Годдард пожал плечами:

— Или мы сокращаем на этих условиях, или не сокращаем вообще. — Он печально посмотрел на меня. — Адам, если вы с Полом когда-нибудь пойдете в ресторан, не давайте ему выбирать вино. — Потом повернулся к своему финансовому директору: — Ты хочешь, чтобы сокращения вступили в силу с первого июня, так?

Камилетти осторожно кивнул.

— Мне помнится, — сказал Годдард, — что мы подписали годичный контракт с сотрудниками «Кейблсайн», компанией, которую мы приобрели в прошлом году, и он истекает тридцать первого мая. Разница всего в один день.

Камилетти пожал плечами.

— Пол, это почти тысяча работников, которые получат месячную зарплату плюс добавку за каждый год работы — если мы назначим сокращения на день раньше. Приличное выходное пособие.

— Квартал начинается первого июня.

— Я на такое не пойду. Извини. Назначай на тридцатое мая. Что касается тех работников, чьи опционы ниже ватерлинии, дадим им двенадцать месяцев, чтобы их закрыть. Я добровольно снижаю собственную зарплату — до доллара. А ты, Пол?

Камилетти нервно улыбнулся:

— У вас гораздо больше опционов, чем у меня.

— Мы сделаем это один раз, — сказал Годдард. — Один раз и по-хорошему. Второго сокращения не будет.

— Понял, — сказал Камилетти.

— Хорошо, — вздохнул Годдард. — Как я сам тебе говорил, нельзя останавливаться посреди переправы. Только скачала я хочу обсудить это со всеми менеджерами. Организуй собрание. Кроме того, я должен связаться с нашими инвестиционными банкирами. Если пойдут слухи — а я боюсь, что так и будет, — завтра, после закрытия торгов, пустим по внутренней сети мое выступление, которое я сейчас запишу. Одновременно приготовим публичное явление. До этого утечки информации не должно быть — это деморализует.

— Если хотите, объявлю я, — сказал Камилетти. — Это сохранит вашу репутацию.

Годдард сердито посмотрел на него.

— Я не собираюсь сваливать все на тебя! Ни в коем случае. Моя слава, мои фотографии на обложках — значит, и вина моя. Это по справедливости.

— Просто вы давали им обещание. Начнутся разговоры... Годдард бодро пожал плечами, хотя вид у него был совсем расстроенный.

— Наверное, теперь меня прозовут Годдард-бензопила или что-то в этом духе.

— По-моему, Джок-нейтрон звучит лучше, — сказал я, и Годдард впервые по-настоящему улыбнулся.

45

Я вышел из офиса Годдарда, сам не понимая, почему мне так не по себе.

Первое собрание прошло удачно, я даже не слишком опозорился. И к тому же я узнал важную секретную информацию, которая повлияет на судьбу многих людей...

Вот в чем дело: в душе я давно решил, что не расскажу об этом Уайатту и компании. Я не обязан доставлять им такие сведения: я же занимаюсь секретными проектами! В любом случае откуда им знать, что я что-то утаиваю? А о сокращении в «Трионе» могут услышать и по телевизору.

В задумчивости я вышел из лифта на третьем этаже, чтобы пообедать в столовой. Вдруг передо мной возникла знакомая фигура: в лифт зашел тощий высокий парень под тридцать с плохой стрижкой.

Увидев меня, он закричал:

— Привет, Адам!

Еще до того как я вспомнил его имя, внутри у меня все сжалось. Мой задний мозг животного уловил опасность первым.

Я кивнул, не останавливаясь. Мое лицо залилось краской.

Это был Кевин Гриффин. Дружелюбный, хотя и глуповатый на вид парень, неплохой игрок в баскетбол — мы иногда играли в «Уайатт телеком». Он работал в отделе продаж торговым агентом. Я знал, что под маской дурачка скрывается очень наблюдательный и целеустремленный человек. Он всегда перевыполнял норму и добродушно подшучивал над моим отношением к работе.