Факап - Михаил Харитонов

А так, по-честному — всю жизнь считал себя нормальным. Не героем, конечно. Просто человеком, который занимается сложной ответственной работой. И делает её хорошо. Это, в общем, меня как-то грело.

Но в тот момент я почувствовал себя последним дерьмом. Прикончившим незнакомого мужика только за то, что тот храпел. И теперь я сижу здесь и жру сардельку, а его нет. И я даже не знаю, кто он был. Может быть, учёный. Или хороший администратор. Да хоть техник со станции. Чей-то муж, для кого-то отец. Да, с потной лысиной. А может, кому-то моё пузо не нравится. Но у него нет лаксианского ключа, а у меня он есть и я им вот так удачно воспользовался. Молодец, чё. Всё правильно сделал. О себе любимом позаботился. Какая же я сволочь.

Я попытался залить это чувство пивом. Стало только хуже. А потом ещё хуже, и ещё. Такими, как бы, рывками по спирали.

В какой-то момент я хотел обратиться к лаксианскому ключу, чтобы он источник страданий мне выключил. Стал формулировать, и тут вдруг понял, что я себе сейчас совесть собираюсь отрубить. Навсегда. После чего стану… нет, не ублюдком. Не гадом. Даже не Сикорским каким-нибудь, у него всё-таки какая-то этика есть. Извращённая, но есть. А у меня не будет того места, где оценивают себя. Поэтому, что бы я не сделал, я себя дерьмом никогда не почувствую. Но и хорошим человеком — тоже. Одна пустота. А ведь радость жизни сильно скрашивается ощущением, что ты по жизни прав и всё делаешь правильно. Это ведь тоже удовольствие, причём как бы не поважнее коньяка. И я буду его лишён. Наверное, стану пить. Или буду делать всякие пакости, чтобы хоть что-нибудь в этом месте ощутить. Не, это не жизнь.

Тогда я всерьёз задумался, не остановить ли мне, например, сердце. Но это было бы уже совсем глупостью и к тому же свинством. По отношению к Комову, например. Я ведь должен вернуть ему вещи. Потом работа. И вообще, масса причин. К тому же я из лётного и комконовец, а в наших рядах суицидников не держат. Так что задуматься-то я задумался, но довольно быстро пришёл в себя и стал мыслить конструктивно.

Конструктивно я додумался вот до чего. Или воспаление совести у меня пройдёт само, или не пройдёт. Зная себя, я бы поставил на второе — у меня есть свойство застревать во всяких состояниях, мне это Борька Левин говорил, кстати. Значит, мне нужна психокоррекция. Причём анонимная. Потому что про лаксианский ключ никто не должен знать. Даже Борис. Нет, не так: прежде всего Борис. Потому что он-то точно доложится по начальству. Человек он, конечно, хороший, но служебный. Я без осуждения, сам такой. Но в данном конкретном случае наши интересы расходятся. Так что лучше уже как-нибудь самому.

В принципе, курс работы с ментоскопом нам в «трёшке» давали. В том числе навыки самокоррекции — снятие постстрессового синдрома, блокирование участков памяти, простейшее самопрограммирование. Добыть ментоскоп обычному человеку сложно, но не мне — у меня на складах, куда я, собственно, и собрался, есть всё, включая такие приборы, о которых общественности знать не полагается. Что-что, а стандарный комконовский ментоскоп я найду, это не проблема. Проблема с тем, что я буду делать дальше. Потому что я должен буду его запрограммировать, причём так, чтобы по ходу не повредить у себя в голове ничего существенного. Что требовало времени и чтения специальной литературы.

Я даже несколько повеселел. Допил пиво, пошёл к администратору, снял большой одноместный номер в япетском гостиничном комплексе. Хороший номер, с автоматическим баром и видом на кратер Альмерик. Выложил за такую красоту человеко-часы, так как решил, что не та у меня ситуация, чтоб жаться. В номере принял душ, разложил комп и сел работать с БВИ.

Разумеется, в открытом доступе никаких сведений по психокорректирующим процедурам нет и быть не может. Раньше, говорят, что-то встречалось, но после шестьдесят пятого — когда психокоррекцию признали опасной и как массовую услугу для населения запретили — то вычистили даже специальные журналы. В разделах, открытых по моему коду допуска, кое-что нашлось. В основном элементарщина — как настроить ментоскоп, как войти в резонанс с базовой частотой аксонного обмена, как делать простейшие вещи типа наведённой галлюцинации. Я всё это внимательно просматривал и сохранял у себя, так как премудрость эту изрядно подзабыл.

Освежив в голове азы и выпив пива, я завалиться спать. Предварительно дав команду лаксианскому ключу, чтобы он не воспринимал никакие идущие от меня сигналы, пока я не проснусь.

Это было с моей стороны очень дальновидно. Потому что мне стал сниться корабль, иллюминатор, и лысина, лысина, лысина эта проклятая.

День 42

Всё.

Непонятно, на что я вообще надеялся, идиот.

День 43

Вчера мимо станции пролетел спасательный корабль, я его видел. Именно пролетел. Точнее, величаво так проплыл. Мимо. И скрылся из глаз, двигаясь, как я понял, по нисходящей траектории в направлении планеты типа Юпитера. А скорее, какого-нибудь спутника данной планеты.

То есть сигналы слали не мне. Меня спасать никто и не собирался. Ну в общем логично. То-то я удивлялся, чего это они вдруг.

Хотя ситуация всё равно непонятная. Допустим, не меня спасают. Но где-то кого-то спасают же? Значит, есть от чего. Какой-то факап немалых размеров. Может быть даже глобальный. Из-за которого операцию по мне временно тормознули, например.

А что, такое бывает. По крайней мере, одну такую историю я знаю.

Рассказывал мне её один коллега, который при Поле Гнедых работал в убойной команде. Поль подписал приказ на ликвидацию одного восходящего научного светила из Института мозга. Умницы и гения, достигшего поразительных результатов в анализе механизмов творческой деятельности. Который в двадцать пять лет защитил докторскую по взаимодействию старой коры и неокортекса в творческом акте, потом написал книжку, теперь уже классика. Сам по себе человек был прекраснейший, все его обожали, даже роботы-уборщики, кажется. Вот только его результаты были достигнуты благодаря опытам на людях, с необратимыми последствиями. В основном он упражнялся на пациентах клиники при Институте, а также на сослуживцах и знакомых. В результате несколько человек лишились способностей и талантов, двое на этой почве свихнулись, один покончил с собой, когда у него музыкальный слух пропал. Причём что характерно — это у товарища не какой-то психический вывих был, а осознанная позиция: наука превыше всего. Он даже понимал, что в какой-то момент всё раскроется, и будет худо, но и к этому он относился столь же стоически: что успею, то сделаю, будущее меня оправдает… В общем, наш клиент.