Сокол на запястье - Ольга Елисеева

-- Пойти бы туда с дрекольем, -- подал голос другой крестьянин, -- да отучить их раз и навсегда по лесам шастать, платья драть и скотину калечить. - на его бледном лице проступили красные пятна негодования.

-- А что, правда! Пойдем! - раздались голоса. -- Сколько можно терпеть? Топоры возьмем, вилы. Чего бояться? Скажем: здорово, девочки! Это мы, принимайте в игру, а козлов - по боку!

Предложение еще час назад, показавшееся бы всем безумным святотатством, теперь вызвало крики одобрения.

-- Пойдем! Пойдем! Хватит, насиделись взаперти!

-- Глупцы!!! - голос Филопатра покрыл возбужденный гул в амбаре. Это не безопасно! Что им ваши топоры и вилы? Середина ночи. Менады уже спустились с гор. Никого не узнают и вас не узнают! Они вам и слова сказать не дадут - разорвут в клочья. Там бабы из четырех соседних деревень, а нас, -- староста обвел глазами амбар, -- человек 30, не больше. Говорят, после зелья они сильны, как воловья упряжка. На них пахать можно!

* * *

-- Люди! Там люди за воротами!

В двери амбара забарабанили кулаки и в треугольную щель между неплотно пригнанными досками просунулся чей-то крючковатый нос. Прижавшись к створкам толстыми губами раб-тавр, запоздавший со своего двора, тараторил без умолку.

-- Там, на дороге! Они бегут сюда! За ними гонятся!

Но его голос уже перекрывали топот и крики, далеко разносившиеся в ночной тишине. Через минуту в ворота Дороса стучали изо всех сил. Чьи-то кулаки выбивали дробь на ветхих створках.

-- Спасите! Добрые люди! За нами гонятся духи гор!

Все мужское население деревни взметнулось на насыпь с внутренней стороны частокола и любопытством уставилось за остро отточенные бревна ограды. Внизу у ворот толкались трое задыхавшихся от быстрого бега прохожих. В темноте трудно было разглядеть их лица. Виднелись только заплечные мешки да небольшие луки, торчавшие из-за спин непрошеных гостей.

-- Пустите нас! Мы пришли с миром!

-- Разве добрые люди шляются ночью Дионисид? - вопросил Филопатр, уперев руки в бока. Ему нежданные путники явно пришлись не ко двору. Кто их знает, что они за люди и зачем пожаловали?

-- Ступайте вверх по холму, там есть пещеры в скале. В них и укройтесь! - крикнул он. - А ворота мы открывать не будем!

Пришельцы внизу завыли страшными голосами.

-- Разве боги освободили вас от законов гостеприимства? Вы нарушаете их, не давая нам крова!

-- Не та сейчас ночь, чтоб встречать гостей. - не смутился староста. - Приходите завтра и мы разделим с вами хлеб. А сегодня проваливайте, честью просим!

-- Звери! Ублюдки! Дети воронов! -- понеслось с другой стороны частокола. - Это ведь ваши бабы гонятся за нами по дороге и уже разорвали нашего товарища!

В подтверждение их слов за ближайшим поворотом в темноте вспыхнуло множество веселых огоньков, а еще через несколько секунд до ушей похолодевших от ужаса крестьян донеслись пение, смех, бряцанье тамбуринов и приближающийся топот ног.

Тарик, вертевшийся тут же под локтем у старосты, смог разобрать среди общего гула мелкое цоканье копыт, словно по сухой каменистой дороге кто-то рассыпал горох.

Колышащиеся за листвой огни стали ближе, освещая странное шествие. Вот из-за скрюченной старой шелковицы появилась толпа менад с факелами и чашами в руках. Мгновение столпившиеся на валу крестьяне молча смотрели на приближавшихся лохматых, голых, перепачканных кровью и землей существ не в силах признать среди них знакомые лица. Потом кто-то не выдержал и закричал:

-- Да сбросьте же им веревки! Пусть карабкаются!

-- Боги! Помогите им!

В последний момент на голову путникам были скинуты ременные вожжи. Незнакомцы уцепились за них и кое-как начали взбираться по частоколу. Двое из них уже перевалили за ограду, а третий -- толстый и тяжелый - прыгал еще внизу, когда гогочущая волна менад с размаху врезалась в запертые ворота и створки затрещали.

-- Убьют! Убьют! - в ужасе вопили на стене.

Людской прилив нахлынул на тело оставшегося по ту сторону путника. Тарик видел море голов, но что делалось на земле, различить не мог. Потом менады с радостными воплями отхлынули, размахивая окровавленными кусками добычи.

На стене воцарилась мертвая тишина. И тут кто-то бросил вниз камень. Еще один. Затем целая груда булыжников обрушилась на головы столпившихся под воротами фурий.

-- Бейте их! Убийцы!

В первую минуту женщины не соображали, откуда на них нападают, а вертели головами в разные стороны. Они вообще, кажется, ничего не узнавали вокруг. Едва ли даже понимали, что стоят у ворот собственной деревни. Но потом заметили обидчиков и повели себя, как раненые животные. Вместо того, чтоб отступить под градом камней, менады, охваченные яростью, стали наскакивать на ворота, пытаясь прошибить их своими телами. Их не смущало, что с каждой минутой под частоколом растет груда тел, оглушенных ударами сверху.

Некоторые из осаждавших вцепились в доски и сумели оторвать от одной из створок довольно внушительный кусок дерева. Образовалась дыра, сквозь которую можно было проникнуть внутрь, но женщины сами мешали друг другу, устроив свалку у вожделенного лаза. Они визжали, царапались и толкались.

-- Луки! Несите луки! - крикнул кто-то.

-- Опомнитесь! Не убивать же своих! - в отчаянии завопил Филопатр.

-- Нет, ждать, пока они нас убьют. - свистящим шепотом сказал ему на ухо один из уцелевших путников. Это был смуглый курчавый мужчина лет 30, загорелый и высохший на солнце, как долька абрикосовой дички. У него за спиной, кроме лука, еще виднелся боевой топор, а на поясе бряцал короткий меч в дорогих, явно краденых ножнах.

-- Вы не добрые люди. - запоздало прозрел староста. - Вы разбойники-женоубийцы, я слышал о вас! Хватайте их, люди! - он не успел договорить.

Широкая ладонь незнакомца легла старосте на рот, а другая рука, в которой он сжимал нож с кривым лезвием, привычно полоснула по горлу. Крик Филопатра захлебнулся и ноги разъехались в хлынувшей на землю крови.

В сутолоке у ворот никто не заметил, отчего упал староста. Несколько менад все-таки влезли в дыру, но тут же рухнули под ударами своих же мужей и братьев. Остальные раскачивали сломанную створку, и было видно, что долго она не простоит.

Тарик, наблюдавший за всем с вершины насыпи, едва протолкнулся к спасительным стенам домов. Он видел, как погиб Филопатр, но кричать об этом сейчас было бесполезно. Его никто бы не расслышал, а если и расслышал, то не понял. Думать надо следовало о другом: чем защитить себя и поселок? Опрометью мальчик бросился по узкой улице к дому, распахнул ворота, потом загон для овец и начал пинками выгонять скот. Жалобно блея, отара потрусила привычной дорогой к воротам, а Тарик уже лез через забор в соседний дом, чтоб выгнать чужую скотину.