Паруса смерти - Михаил Попов

— Мне казалось, что вы-то как раз должны были бы быть огорчены случившимся.

— Я…

— А вы проявляете столько великодушия, что это вызывает подозрения. Впрочем, объяснение, кажется, есть.

Губернатор взял со стола лист бумаги.

— Вот это письмо. Ирландец просит включить вас в экспедицию, даже частью власти готов поделиться. Как я понимаю, вы продали мою дочь ему в обмен на это право.

Олоннэ резко встал:

— Не говоря уже о том, что данное предположение для меня оскорбительно, оно не имеет под собой никаких оснований. Как я мог «продать» то, что мне не принадлежит? Вы сами имели честь наблюдать, как относится ко мне мадемуазель Женевьева.

— Почему же он тогда ходатайствует о вас? — Губернатор потряс письмом в воздухе.

— Я просто убедил его, что одному ему не справиться.

Увлекшийся было разговором господин де Левассер снова опал в кресле.

— Шарп жаден, как и все вы, не думаю, что есть на свете слова, при помощи которых его можно уговорить добровольно отказаться от половины добычи. Но это сейчас меня мало интересует.

— Извините, ваше высокопревосходительство, но я все еще жду.

— Чего это вы ждете?

— Когда вы спросите меня, откуда я знаю то, что я знаю.

— Ну и?..

— Мне все рассказал падре Аттарезе.

— Эта старая ехидная лиса! Как же, во-первых, он мог узнать? А кроме того, я не верю, что такой человек может проговориться. Да и где вы с ним могли увидеться, капитан?

— В церкви. Я католик, как вам известно.

— Ничего мне не известно.

— Сегодня, явившись в храм — иногда даже у меня возникает в этом потребность, — я заметил там несомненное оживление и определенного рода суету.

Губернатор, не скрываясь, зевнул:

— И что?

— Я расспросил служек и узнал от них, что идет подготовка к очень пышному венчанию. Замуж готовится выйти девушка из самого благородного семейства. Она, правда, протестантка, но, как говорится, Париж стоит мессы!

— Какой еще Париж! — махнул рукой его высокопревосходительство, но тут же на его лице появилось озабоченное выражение.

— А капитан Шарп, между прочим, тоже католик.

В глазах губернатора загорелись тревожные огоньки, он зашевелился в кресле, как будто оно внезапно стало неудобным.

— Так вы хотите сказать, что они бежали только потому, что желают венчаться по римскому обряду?

— Я ничего не хочу сказать, кроме того, что уже сказал. А к падре Аттарезе неплохо бы присмотреться повнимательнее. Насколько я могу судить, он скрытно, осторожно, но весьма упорно противодействует вам на Тортуге. Католиков на острове большинство, и духовную власть над ними имеет именно он. Пока все спокойно в Старом Свете, тихо и у нас. Но стоит открыться военным действиям, он сможет принести немалый вред, ибо в глубине души не может не сочувствовать своим единоверцам, плавающим под пурпурно-золотым католическим флагом короля Испании. Он больше, чем кто-либо другой, заинтересован в том, чтобы внести раскол в семью губернатора Тортуги. Он лишит вас дочери, причем под самым благовидным предлогом. А все знают, что для вас Женевьева.

— То, что вы говорите, капитан, сильно смахивает на горячечный бред, но вдруг вы правы?

— Надо что-то предпринять.

— Что? По вашему лицу я вижу — кое-какие мысли у вас уже есть.

— Надобно пресечь его вредоносную деятельность на нашем острове.

— Как же это сделать, ведь ничего не доказано на что я могу опираться, кроме ваших слов?

— Доказательства я вам добуду. Неопровержимые. А пока следует помешать ему в том деле, что он наметил на самое ближайшее время. То есть бракосочетанию мадемуазель Женевьевы с капитаном Шарпом. В данном случае протестантский храм предпочтительнее католического. Я думаю, что ирландец достаточно разумен, чтобы согласиться с этим утверждением. Причем хлопоты по этому делу я готов принять на себя. Я немедленно отправлюсь на встречу с падре Аттарезе. Если вы, конечно, дадите мне такое повеление.

— Повеление-то я вам дам, но в вашем тоне отчетливо звучит претензия на что-то большее.

— Ваша проницательность всегда восхищала меня. Для того чтобы результативно шантажировать этого хитрого и лукавого человека, мне потребуется письмо от вас.

— Что еще за письмо?

— Просто бумага с вашим личным губернаторским вензелем, а в бумаге будет написано, что мне предоставляются особые полномочия для расследования некоего дела, имеющего государственное значение. Можете не опасаться, во вред вам или Франции, Боже упаси, я эту бумагу не употреблю. Более того, я немедленно верну ее вам, как только моя миссия будет окончена.

Губернатор позвонил в колокольчик и велел лакею принести бумагу и перо.

— Как, вы говорите, должен выглядеть этот текст?

Падре Аттарезе поливал герани, украшавшие подоконник большого сводчатого окна в его комнате. Увидев капитана Олоннэ, неторопливо приближающегося к дому, он расстроился. Вид закоренелого грешника, входящего под церковные своды, должен был бы обрадовать пастыря, но не обрадовал. Тем не менее он встретил его самым любезным выражением, которое мог сообщить своей острой сморщенной физиономии.

Служка внес на серебряном подносе две чашки дымящегося шоколада и тонкогорлый кувшин с ключевой водой.

— Так пьют шоколад испанцы, — заметил Олоннэ, занимая предложенное кресло.

Хотя в этой фразе не было ничего, казалось бы, особенного, падре почувствовал резь в желудке.

— Испанцы научились этому обычаю у мавров, — зачем-то стал оправдываться старик и тут же мысленно выругал себя за это.

Олоннэ широко улыбнулся:

— Пусть так, во всяком случае, я явился сюда не для того, чтобы дискутировать на кулинарные темы.

— А какие темы вы собираетесь подвергнуть дискуссионному исследованию?

Капитан отхлебнул шоколада:

— Горячий.

— Можно подождать, пока остынет, — тихо заметил старик. Резь в желудке все усиливалась.

— Не будем мы ничего ждать, нет у нас вечности в запасе. Я вам сейчас расскажу о кое-каких своих наблюдениях, а мы потом вместе обсудим, что нам делать дальше.

Падре с трудом собрался с силами и глухо пробормотал:

— Ну что ж, попробуем.

— По моему разумению, падре, вы шпион. Разумеется, шпион испанский. Ибо никаких других здесь быть просто-напросто не может.

Падре усмехнулся; хотел иронически, но получилось как-то саморазоблачительно:

— Бред!

— Сами знаете, что нет. Я долго за вами наблюдаю. Вы человек умный и хитрый, сами вы ничего не предпринимаете лично. У вас много помощников. Я разглядел. Они не так хитры и скрытны, как вы, кроме того, они вынуждены что-то делать, а значит, как-то себя обнаруживать.