Кома - Сергей Анисимов

– Эй, парень…

Бомжик всё же закончил нарезать круги вокруг него, и подошёл попросить немного денег. Николай не дал, – самому было мало. Отойдя от метро и счастливо разминувшись с милицейским патрулём, он пошёл пешком по ночному городу: торопиться, в конце концов, было некуда. Примерно пятый или шестой подъезд из оставшихся по правую руку оказался без кодового замка, и Николай в него с интересом заглянул. Чистотой и излишним освещением подъезд не блистал, и это его вполне устроило. Планировка тоже была подходящей. Поднявшись по пахнущей дрянью лестнице до пролёта между двумя последними этажами, Николай прошёлся вдоль дверей, и ничего особо интересного не обнаружил. Подоконник был изрезан и покрыт ожогами от потушенных об него сигарет, но зато он был длиной почти в полтора метра, поэтому Николаю удалось на нём очень неплохо устроиться. Он даже не задумался посмотреть на часы, настолько быстро уснул, подложив согнутую вдвое сумку с халатом под поясницу. Усталость взяла своё, и заботиться об излишних удобствах не приходилось. В первый раз он проснулся где-то в полшестого, когда впервые заработал лифт – со скрипом и рычанием. Второй – через полчаса, от голосов на лестнице, на несколько площадок вниз. Третий – от того, что кто-то тряс его за плечо.

Не открывая глаз, Николай высказал несколько несложных японских фраз, сообщающих невидимому собеседнику, что он доктор, что это – весьма красивый дом, и что у него очень болит спина. Первая и последняя фразы были чистой правдой. Тряска и вопросы в стиле «Чего разлёгся?» прекратились, и Николай поднял голову, встретившись глазами с мужиком лет сорока, явно никогда не касавшегося начального курса «Японского для всех». Лицо у него было здорово удивлённое.

– Сколько времени? – спросил Николай, и сразу же сам посмотрел на часы. «7.25».

Мужик покачал головой и отступил на шаг назад. Это позволило держащемуся за спину Николаю разогнуться и спустить ноги на пол. Если бы он сейчас достал из сумки докторский халат с фонендоскопом, одел их на себя, и поднял бы руку, мужик наверняка убежал бы с громким криком. То, как это могло бы выглядеть, настолько Николая восхитило, что поднялся на ноги он уже полностью проснувшимся, извиняющеся мужику улыбаясь, – как будто тот мог прочитать его мысли. Лучшей практической шуткой за последние несколько лет он считал ту, что на его глазах произвёл тот же Алексей Степанович прошлой весной, почти с год назад. Сейчас он упустил шанс её побить.

Вдовые тогда собирались куда-то уходить, и забежавший на десять минут занести на Малую Посадскую что-то из лекарств Николай решил постоять с дедом Лёшей у подъезда соседнего дома, пока не спустится его жена. На исчезнувшей потом лавочке сидело несколько старушек, немедленно начавших в полный голос комментировать внешность невежливого молодого человека, и вообще явного наркомана, как и вся молодёжь, – то есть его. К удивлению повернувшегося к ним спиной Николая, Алексей Степанович неожиданно начал старушкам поддакивать, развивая тему. Молодёжь гадкая, правительство тоже, цены растут. Интонации в голос он подпускал такие, что старушки только моргали, в восхищении и во все глаза глядя на пропущенного ими 30-40 лет назад мужчину: то ли полковника в отставке, то ли крупного индустриального начальника, скучающего на пенсии. Окончательно и до упора очаровав бабушек за считанные минуты, Алексей Степаныч, уже глядя на идущую к нему заранее недовольную жену, выдал ещё пару подобных фраз про не уважающую старших молодёжь, и закончил словами: «Эх, что за времена дурацкие… А ведь я ещё помню время, когда одуванчики на газонах были маленькими… И не охотились на людей…». И ушёл, оставив и бабулек, и самого Николая с широко открытыми ртами.

Теперь, бредя по улице обратно в сторону метро, он только покачивал головой, вспоминая. Надо было всё же рискнуть и пошутить. Если бы не желание привлекать к себе сейчас как можно меньше постороннего внимания, Николай так и сделал бы: шутка не подходила ни для КВН, ни вообще для любой другой ситуации, но в этот раз этот могло быть действительно здорово.

Остановившись у того же пятачка с киосками, где он ожидал вчера Артёма, и даже на всякий случай покрутив головой в надежде его увидеть, Николай разменял выданную отцом купюру, купив себе очередной шоколадный батончик, плюшку с корицей, и пачку жевательной резинки. Вчерашние массажные деньги он предпочёл приберечь: они были в мелких купюрах, а это было полезнее для расходов по мелочи. Перейдя к соседнему киоску, обвешанному плакатами с изображениями проработанных в «Фотошопе» юных див с сияющими волосами и матовой кожей, он потратил ещё два десятка рублей на упаковку из двух якобы «биковских» одноразовых «станков», которую запихнул в сумку. Добираться до больницы было не так уж далеко, но Николаю захотелось съесть хотя бы такой убогий завтрак с комфортом, на родном отделении, в обнимку с одолженным у кого-нибудь чайным пакетиком, и он не стал терять времени.

До «Петроградской» он добрался без приключений, выехав наверх эскалатора уже в окружении таких же торопящихся по клиникам врачей и медсестёр, и сотен студентов, спешащих на свои семинары и лекции. Вагон метро пах формалином и пенициллином – на «Пионерской» располагались основные общежития Первого Меда, и Николай без труда вписался в самое начало основного потока. Разговоры в вагоне, на эскалаторе, на улице по дороге к университету тоже были самые обычные: о зачётах, о больных, о вечере вчерашнего дня, – проведённом кем-то с учебником, кем-то с пивом, кем-то с подругой. На этой же станции выходили ближайшие соседи медиков – ребята из трижды уже переименованного ЛЭТИ^, у них разговоры были свои.

Раздевшись у своего шкафчика, и с интересом посмотрев на свежий отпечаток чей-то подошвы на покрывающей его белой масляной краске, Николай побрёл по коридорам, здороваясь с уборщицами. Кабинет Свердловой был ещё заперт, в щели торчал сложенный в несколько раз лист бумаги – чья-то записка. Врачебный туалет был уже открыт, и Николай кое-как побрился, проведя по лицу сточенным мокрым обмылком. В ординаторской тоже никого ещё не было, а дежурный врач явно где-то бегал, подчищая хвосты перед утренней конференцией. Через 10-15 минут врачи уже должны были начать собираться, но пока комфорт никто не отменял. Кинув на стол сэкономленную плюшку, и заглянув под приподнятую крышку с недоеденного врачами с вечера шоколадного набора среднего уровня шикарности, он долил воды в электрочайник и ткнул пальцем в кнопку на его «спинке». Чайник сразу зашипел и зашуршал. Дожидаясь, пока он окончательно закипит, Николай приготовил себе чашку, плеснув в неё пахнувшие уже только мокрыми опилками остатки заварки: пакетика в округе видно не было, а заваривать чай заново и по-нормальному ему было лень.

– А, ты уже здесь…

Вошедшим в комнату неожиданно оказался доцент Амаспюр, хотя дежурным он явно быть не мог: просто, видимо, пришёл раньше времени. Николай с неудовольствием вспомнил, что обещанную Рэму Владимировичу копию со статьи в «Американском журнале акушерства и гинекологии» он так, за всеми событиями, и не сделал.

– Да ты сиди, сиди… Видишь, как оно…

Амаспюр был какой-то напряжённый. В дверь ординаторской сунулся кто-то из молодых, и тут же вышел обратно. Это Николаю не понравилось окончательно. С огорчением поглядев на затянутую в целлофан плюшку, и супув её на полку с чашками, он поднялся, не обращая уже внимания на вскипевший и автоматически отключившийся чайник. Надо было, наверное, что-то ещё сказать доценту, но Николай не нашёлся, и просто вышел. Закрыв дверь, двинулся он прямым ходом на ближайший сестринский пост: посмотреть журнал. В принципе, если быть честным перед самим собой, с этого, а не с чая, и надо было начинать свой рабочий день, раз уж ты врач.

Взяв у сестры разграфлённый по стандартной 48-страничной тетрадке «ночной» журнал с записями результатов измерения температуры, общего состояния и врачебных вызовов по посту, Николай пробежал глазами последнюю страницу. «Средней тяжести», «Средней тяжести», «Улучшение». У одного из больных был заметный температурный пик, но ничего особенного и в этом тоже не было. В конце концов, больной был не его.

Поблагодарив медсестру и быстрым шагом направляясь уже ко второму посту, относящемуся к «его» палатам (то есть тем, в которых, вразбивку, лежали его больные), интерн Ляхин, мужественно выпятив челюсть, уговаривал себя в том, что от такого чая всё равно здоровья не прибавилось бы. Заварку подобного качества окончившая технический ВУЗ сестра называла «Третья производная», а многие другие, менее сдержанные на язык, «Писи сиротки Хаси». А вот булочку надо было съесть сразу у «Пионерской», тогда бы она никуда не делась…

«Средней степени тяжести», – на этом посту медсестра имела более компактный подчерк. «Удовлетв.», «Удовлетв.», «Перевед. на реанимат. 22.30». Это было уже интересно. Зачем переводить на реанимацию не особо «тяжёлого» больного невезучей Ульяны Алапак? Впрочем, уж это наверняка на конференции расскажут. «Тяжёлое. Врач 00.40'», – ночь для дежурного/ дежурной, похоже, выдалось действительно непростой. День, вроде, был не «скорый», но всё равно, учитывая выписанную им вчера больную из преимущественно «кардиологической» палаты, и переведённого ночью, сегодня есть шанс получить нового больного. Хорошо бы не диабетика. В идеале – 18-летнюю девочку с насморком…