Кома - Сергей Анисимов

Екатерина Егоровна Январь была первой больной, которую потерял он сам. Этого ему не забудут и не простят никогда.

СЕМЬ

К вечеру этого проклятого дня Николаю было уже ясно, что по крайней

мере одно идёт хорошо: его несложная рана отлично заживала. Так и должно было быть, – обработал он её неплохо, да и сам был достаточно здоровым человеком с приличным иммупитетом. К концу рабочего дня, когда все более-менее закончили с работой, Игнат зазвал Николая в процедурный кабинет, и, осмотрев рану, с несложной помощью Маши снял у него швы. Это было достаточно больно, но вместе с тем доставило странное, напряженное удовольствие. Последнего Николай искренне испугался, – мало ли что. Никаких склонностей к извращениям, а тем более к мазохизму он в себе до сих пор не замечал, и ощущение было страшноватым. Подумав, он построил несложную логическую цепочку, В принципе, такое странное переживание могло быть прямым аналогом обезболивающего действия мяты: это просто другой вид боли.

– Давайте, одевайтесь.

Не забывший про обращение на «Вы» Игнат похлопал его по голому плечу. Кривя лицо, Николай поднялся с обнимаемого им стула и начал натягивать рубаху, стараясь не смотреть на разглядывающую его Машу. Подмигнув, Игнат вышел, оставив их наедине. Хороший парень, только иногда слишком прямолинейный. Этому можно позавидовать, но только не сейчас.

Поблагодарив Машу в очередной раз, и распрощавшись, Николай тоже ушёл: к четырём часам ему было назначено у Свердловой на «малую шкуру», смотреть вчерашнюю электрокардиограмму. При этом доцент не упустила шанса устроить интерну микрозачёт по ЭКГ-диагностике, равно как и покритиковать качество её снятия. По мнению Николая, получить запись поприличнее на том аппарате, который был на отделении «разъездным», было сложно, – но да что уж там… Сорокаминутный разбор электрокардиограмм больной Январь, начиная с самой последней, снятой им чуть больше, чем за 12 часов до её смерти, вымотал Николая до вонючего пота. Сначала они разговаривали наедине, потом к зачёту начали подключаться один за другим приходящие молодые врачи. Если бы работы днём было бы чуть поменьше, Свердлова, вероятно, не упустила бы случая показать его, доктора Ляхина, и студентам – смотрите, как это бывает. Отбился он в итоге с большим трудом, но это была только половина дела. Убедившись, что в ЭКГ интерн всё-таки слегка понимает, и со всех сторон обсосав кардиологические аспекты ведения им 71-летней Е. Е. Январь, доцент переключилась на собственно непосредственную причину её внезапной смерти – непонятно с чего развившийся диабетический кетоацидоз. Идти домой ей сегодня, судя по всему, не было нужно совсем. Молодёжь уже начала нервничать – большинство имело какие-то свои планы на период позже 5 часов вечера, но Алина Аркадьевна то ли ставила педагогический эксперимент, то ли, скорее, действительно предполагала, что разбор чужих трагических ошибок – дело, поважнее любой личной жизни или халтурного приработка. Она не отпустила ни одного человека до тех пор, как не прогнала уже всем коллективом методику нормальной терапии комы: от тонкостей схем введения жидкостей, до собственно инсулинов.

– Уфф, – сказала уже помирающая от усталости Саша, когда Свердлова объявила пятиминутный перерыв на туалет, и вышла. Большого смысла в таком перерыве не было – врачебный туалет в этой части отделения и кафедры всё равно был один.

– Господи, когда же я сдохну…

Николай едва не ударил блекло глядящую в стол Сашу по лицу: настолько ему не понравилась её глупая фраза. Он не сделал даже ни одного движения, но Саша всё равно поняла, – сунула левую руку под стол и произвела там невидимый другими жест. То ли несколько раз качнула на себя большим пальцем руки, то ли ещё что-то подобное, как принято на северо-западе России.

– Давай, держись.

Володя налил несколько чашек сегодняшнего чая и распихал их по столу, стукнув одну об стол перед Николаем.

– Мы же все понимаем… Не ты первый, не ты последний. Я когда потерял первого больного, в интернатуре, сам чуть не повесился. Свежий инфарктник, постеснялся у санитарки «утку» попросить, встал. Я его тащу, а он вдруг глаза открыл, и робко так ещё успел спросить у меня: «Это всё, да?». А у меня и времени ответить не нашлось. Пятьдесят лет человеку было… Никогда не забуду…

Николай поднял голову и поблагодарил старшего товарища молча, взглядом. Большинство ребят сидело, навалившись на столы или наоборот, откинувшись на спинки диванов и стульев, многие – полуприкрыв глаза. У всех был здорово усталый вид. Докторский хлеб – горькая и дорогая штука…

– У неё не должно было быть диабета, – сказал он, после непродолжительной и глухой тишины. Такие моменты называют «тройня родилась».

Саша посмотрела неожиданно внимательно и цепко, и тут же снова опустила взгляд. Это было сделано очень резко – пусть даже не по движению, а по внезапному впечатлению, которое на Николая этот взгляд произвёл. «Без контролёра у вас не обойдётся», – вспомнилось ему. Ну ни фига себе… Саша-то тут причём? Нет, парень, ты точно параноик.

Доцент вернулась, и, видимо что-то осознав, начала прогонять через свою подпись молодёжь, – одного за другим. Володя был последним, но в отличие от других уходить, освободившись, не стал. Похоже, ему тоже было некуда спешить. Николай подумал, что если на выходе из клиники его целенаправленно ждёт очередной придурок с ножом, то сейчас он, бедный, мёрзнет и переживает в ожидании. Свердлова продолжила разговор с Николаем, Сашей, и теперь ещё и Владимиром, выматываясь сама и до предела выматывая их. По поводу ненормального возраста для впервые в жизни проявившегося диабета они чуть не поругались. В «обычной» жизни, не колеблясь доверяющий опыту таких врачей как Алина Аркадьевна, Николай соглашался с их мнением немедленно, записывая себе в память очередную жёлтую липучку: «это должно быть вот так». Но сейчас ему то ли вожжа под хвост попала, то ли крепкие, вроде бы, нервы наконец дали сбой, но он упёрся, буквально как баран. Самое интересное – и остальные тоже, что доцента, надо сказать, удивило. В ход пошло Демидовское руководство по сахарному диабету у детей и подростков, которое они листали минут десять в поисках какой-нибудь решающей цифры: насколько вероятно дожить до 70 с лишним лет и лишь в этом возрасте впервые с ним столкнуться, – причём сразу с классической диабетической комой. После долгого, злого обсуждения возможных вариантов, сошлись на том, что это, в общем, опять тупик. Клиническая картина произошедшего на этот раз, для разнообразия, была чёткой и ясной, – больную явно погубила декомпенсация сахарного диабета. Но вот откуда это могло взяться, не понимал никто. Снова. В очередной раз.

Николаю здорово не понравилось и кое-что ещё: то, что все трое «затяжелевших» этой ночью больных относились к одному и тому же сестринскому посту, к одной группе палат. Да, двое женщин и один мужчина, да и все три палаты тоже разные, но всё равно это подозрительно. Опять вылезала теория про злобную медсестру, которая травит больных. Гадость… Скорее он поверил бы в забытую кем-то в уголочке ампулу с долгоживущим радиоактивным изотопом, чем в это. Николай был полностью, на сто процентов убеждён, что сёстры и врачи отделения, пусть совершенно не апостолы, скорее перегрызут горло сами себе, чем даже просто подумают о том, чтобы навредить больным. А если показать им того, кто во всём этом виноват, то если это окажется всё же человек, а не злобный микроб, то у его тела начнётся такая давка… Патологоанатомам мало, что достанется.

Задумавшегося Николая подняли словами о том, что всё очень и очень плохо. Все сидящие в кабинете доцента вроде бы не были дураками, но ничего умного и логично объясняющего произошедшее ночью они все вместе так и не сумели вымучить. На мгновение ему показалось, что сама по себе такая клиническая задача была бы даже красивой, попадись она в учебнике или журнале, как теория или казуистический случай из чьей-то чужой практики. Но это только если забыть, как звучал голос старой женщины, когда она протягивала ему натёртое до воскового блеска яблоко, какие у неё были глаза. Такие были у бабушки Николая, лицо которой он уже начал забывать. А глаза вот помнил.

– Буду просить завотделением ставить нам клинический разбор, -сказала Свердлова, поднимаясь и хрустнув суставами пальцев, уже не стесняясь их. – Вскрытие завтра, с утра. Я попросила нам позвонить до начала, так что, доктора, все идём туда.

Николай бесшумно вздохнул. После сегодняшней «малой мясорубки» бояться клинического разбора было глупо, – да и вообще, никто не знал цифры анализов этой больной лучше, чем он сам, – её врач. Но это и было страшно. Больную потерял он, и расплатиться за это всего-то часом или полутора часами стояния у доски под негодующими или сочувствующими взглядами двух десятков докторов всех рангов – это было бы просто дёшево. Так не должно быть.