Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг. - Ковальская Елена

Но всего мне не написать, Бог даст, когда снова увидимся, многое еще расскажем вам. Из Харькова пришел санитарный поезд, и увезли наших раненых в клинику.

Уже совсем стемнело, когда мы вошли в Курский поезд и поехали назад. На ст. Лозовая был отслужен молебен и затем панихида. Два дня спустя была трогательная встреча в Харькове, где навестили всех раненых. На другой день в Москве были у Иверской Б<ожией> М<атери>, в Успенском соб<оре> и Пудовом мон<астыре>. Приехали в Гатчино 21-го с великою радостью быть наконец дома. А пока прощай, мой дорогой дядя Сергей. Крепко Вас трех обнимаю.

Твой Ники.

(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 70. Л. 67–70 об.)

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — имп. Марии Феодоровне

31 октября. Афины

Моя милая Минни,

Ты, конечно, представляешь, что в молитвах и мыслях мы были с вами все это время — слишком ужасно, невыразимо то, что вам пришлось пережить. Каждый день мы получаем все новые подробности, но так хочется узнать все от человека, который был очевидцем и может достоверно рассказать, как все это было. Поистине Господь показал, как Он печется о вас и как любит вас за вашу несомненную веру в Него. Обязательно скажи Саше, что я от всего сердца разделяю его огромную скорбь от потери преданных слуг и его дорогой любимой Камчатки — конечно, это был страшный удар.

Не могу найти слов, чтобы выразить, как я вам сочувствую, но, слава Богу, никто из вас не пострадал. И надо же такому случиться после вашей идеальной поездки! Жажду видеть всех вас, так невыносимо быть вдали, ждать новостей, а газетам, к несчастью, нельзя доверять.

А теперь, я уверена, ты желаешь знать новости о Павле и Аликс. В субботу утром мы должны были ехать в Татой[358], но погода резко изменилась — пошел дождь, поднялся ветер, и мы остались дома. Они вдвоем подошли к нашей комнате, где мы сидели с Сергеем и маленьким Андреа[359], которого я развлекала книжками, и тут он сделал ей предложение — это была такая радость, когда они вошли, мы с Сергеем первыми их расцеловали! Я очень надеюсь, что его женитьба не изменит того образа жизни, который мы привыкли вести все вместе — тем более, что у нас во многом схожие вкусы. Она подросла, похудела, фигурка очень стройная, так же мила, как прежде, появился легкий румянец, отчего она очень похорошела — такая душка; они бесконечно счастливы, одна радость смотреть на их сияющие лица.

После прекрасной летней погоды вдруг наступила зима — горы покрылись снегом и всего три градуса. Надеюсь, ты простишь, что я не писала все это время, но мне удалось написать только Папа и пару писем сестрам. Здесь столько праздников, что трудно настроиться на серьезный лад. В кругу твоих дорогих родственников, особенно когда приезжал твой брат Фредди[360], я все время вспоминала о тебе и чувствовала, что ты, верно, страшно жалеешь, что не с нами, и завидуешь мне.

Только что вошла Аликс и передает тебе самый сердечный привет. Сегодня у Бюцовых[361] бал — так удачно, что ее первый бал после помолвки будет в доме русского посланника.

Маленькая Минни[362] заметно хорошеет, но не подросла и вполовину так, как Ксения.

Только что Сергей прочел нам с Павлом о происшествии с вами — просто волосы становятся дыбом. Мы не можем думать ни о чем другом, как только об этом и о том, что вам пришлось пережить. Должно быть, все случившееся преследует вас как кошмар — и этот ужасный вид страданий. Я очень надеюсь, что вы с Сашей не пострадали физически от этой катастрофы, но морально наверняка потрясены.

Нежно целуем много раз вас обоих и детей; остаюсь, милая Минни, любящая тебя сестра

Элла

(ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 1581. Л. 21–24 об. — на англ. яз.)

Вел. кн. Сергей Александрович — цесаревичу Николаю Александровичу

7 ноября. Афины

Милый мой, дорогой Ники!

Боже сколько перемен с тех пор, что я писал тебе из Каира. Здесь я получил два письма от тебя — одно с Кавказа, а другое из Гатчины, и вот за это-то последнее письмо мне хочется хорошенько тебя поблагодарить! Что за ужас эта страшная катастрофа 17-го Окт<ября>! Истинно чудо Божье ваше спасение; читая твое письмо, просто ужас меня охватил. Мне кажется, что у тебя должно быть ощущение, что ты воскрес из мертвых — да мне кажется, что видеть смерть ближе, чем ты ее видел, трудно. Что ты должен был испытать, пока не увидал Папа и Мама! Ужас, ужас подумать! Как потом тебе тепло молилось — как ясно чувствовалась Божья благодать!

Скажи Мама, как я всё о ней думаю — мысль о ней меня не покидает — я так ясно вижу, что ее бедное сердце должно было перестрадать. Прости, что пишу нескладно, но все не вольно так выливается на бумагу. Что за грусть читать имена погибших и пострадавших — и сколько всех их.

Теперь ты уже верно вернулся из Копенгагена[363]. А здесь мы имели большую радость; помолвка Пица страшно симпатична — они оба в восторге друг от друга. Провели мы в Афинах три недели очень приятно; так было хорошо встретиться с Мари. 9-го мы уезжаем через Бриндизи[364] во Флоренцию и Дармштадт, где вероятно останемся 2 недели.

Христос с тобой, дорогой мой Ники, обнимаю. До свидания.

Твой Сергей.

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1340. Л. 45–46 об.)

Вел. кн. Сергей Александрович — вел. кн. Павлу Александровичу

9 ноября. «Кострома» Адриатическое море

Ты мне так не достаешь на «Костроме», дорогой мой Цып, что у меня явилась потребность тебе писать. Мне все кажется, что ты войдешь сейчас ко мне в каюту, чтоб тяпать Шпуню, или я найду тебя где-нибудь на палубе или в столовой. Все наше прелестное путешест<вие>, здесь на «Костроме», как-то особенно ясно и рельефно оживает в моей памяти и продолжается целая вереница чудных видений, таких теплых, симпатичных, что просто умиляет мою душу…

Грустно было проститься со всеми вами и с милой афинской жизнью! Дорогой от Коринфа до Патраса[365] я любовался страшно, что это за прелесть в самом деле, и что был за теплый день. Вообрази себе, что мы завтракали на балконе вагона нашего, так было тепло и приятно. В Патрасе мы были встречены всеми «авторитетами» города и массой народа — полюбезничав, мы сели в катер — Панютин на руле. До сих пор море зеркальное, вечер дивный и что за виды! Но тебя все же мне страх, как недостает…

(ГА РФ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 192. Л. 7–10 об.)

Вел. кн. Сергей Александрович — вел. кн. Павлу Александровичу

14 ноября. Флоренция

Дорогой Цып, с сильным запозданием прибыли мы третьего дня сюда… На другой день, дивным солнечным утром пошли мы в Uffizi и Pitti[366] я изображал чичероне[367] и довольно удачно; ты можешь себе представить, как я наслаждался — жена страшно все апресировала[368] и вошла во вкус.

Поместились мы в hotel de la ville в тех же комнатах, где мы с тобой жили в <18>82 году. Вчера были в San-Marco[369] — тут все томились перед всеми Beato[370] — и жена и Kitty[371] и даже Стенбок[372]. В Академии — то же, а после завтрака были в Barayello и по via dei colli в S. Miniato — чудо, как было хорошо. Конечно, бегали по разным антиквариям, и я накупил разные глупости, не разорившись, зато все время глубоко наслаждался симпатичной Флоренцией. Остались даже лишний день и были сегодня у обедни и молебна; церкви в другом месте и дальше…

Ездили в Santissima Annunziata[373], где млели перед Спасителем Андреа del Sarto[374] — дивно! показывали его на маленьком дворике — ты помнишь? были в Santa Croce[375] и снова в Uffizi…

… если Бог даст, будем в среду рано в Дармштадте.

Христос с тобой, обнимаю и Аликс.