Дунайский лоцман - Жюль Верн

Судя по длине лестниц, которыми он проходил по вызовам к судье, Сергей Ладко считал, что камера помещается на четвертом этаже тюрьмы. По крайней мере, двенадцать — четырнадцать метров отделяло его от земли. Возможно ли их преодолеть, не повредившись? Он решил приняться за работу немедленно.

Понятно, прежде всего следовало обзавестись инструментом. При обыске карманный нож отобрали, а в тюрьме не видать ничего подходящего. Стол, табуретка и постель — каменный выступ, накрытый тощим соломенным матрацем,— вот вся меблировка.

Сергей Ладко долго и напрасно искал, когда, в сотый раз обшаривая одежду, наткнулся на что-то твердое. Ни его тюремщики, ни он сам не думали о такой незначительной вещи, как пряжка от брюк. Но какой нужной показалась ему эта ничтожная штуковина, единственный металлический предмет, которым он располагал!

Сняв пряжку и не теряя ни минуты, Сергей Ладко принялся за подоконник возле одного из прутьев, и камень, упорно царапаемый шпеньками пряжки, стал пылью осыпаться на пол. Эта работа, медленная и тяжелая, осложнялась надзором, которому подвергался узник.

Не проходило, видимо, и часа без того, чтобы тюремщик не заглядывал в дверной глазок. Поэтому приходилось все время прислушиваться к наружным шумам, при малейшем признаке опасности прекращать работу и быстро уничтожать уличающие следы.

Для этой цели Сергей Ладко догадался употребить тюремный хлеб. Сырым, липким его ломтем он придавливал пыль, падавшую с подоконника, пыль прилипала к ломтю и получалась замазка, ею Ладко затирал углубление возле прута.

После двенадцатичасовой работы прут удалось подкопать на глубину в три сантиметра, но шпеньки пряжки сточились. Сергей сломал пряжку и употребил в дело обломки. Еще через двенадцать часов и эти стальные кусочки словно растворились.

К счастью, удача, которая один раз улыбнулась узнику, точно не хотела его покидать. Когда принесли еду, он рискнул спрятать столовый ножик, и, поскольку тюремщик не заметил хищения, узник повторил его столь же успешно на следующий день. У него оказались два орудия, значительно более надежные, чем то, каким он до сих пор располагал. Это были скверные ножи грубой работы, но, неудобные для еды, они оказались весьма подходящими для столь же грубого дела.

С этого времени работа пошла скорее, хотя и недостаточно быстро: отвлекали обходы тюремщиков, вызовы к судье, участившему допросы.

Результат допросов был всегда один и тот же. При каждом вызове проходила вереница свидетелей, но их показания не вносили в дело никакой ясности. Если некоторые находили смутное сходство между Сергеем Ладко и преступником, которого они более или менее ясно разглядели в день, когда стали его жертвами, другие категорически отрицали всякую похожесть. Господин Рона напрасно приставлял обвиняемому фальшивые бакенбарды, подстриженные на всевозможные манеры, заставлял показывать глаза или прятать их под темными стеклами очков, но ему не удалось получить ни одного достоверного свидетельства.

Сергей Ладко совсем не интересовался допросами. Он послушно подчинялся экспериментам судьи, наряжался в парики и фальшивые бороды, снимал и надевал очки, не позволяя себе ни малейших возражений. Его мысли были далеко от этого кабинета, они оставались в камере, где железный прут, отделявший от свободы, мало-помалу вылезал из камня.

Четыре дня потребовалось, чтобы обнажить прут снизу целиком. Этот вечер 23 сентября Ладко хорошо запомнил. Теперь оставалось перепилить верхний конец.

Тут пришлось намного труднее. Уцепившись одной рукой за решетку, Сергей Ладко другой водил взад и вперед свое орудие. Нож плохо выполнял роль пилы и очень медленно вгрызался в железо. Да и утомительная поза требовала частых передышек.

Наконец 29 сентября, еще после шести дней тяжких усилий, Сергей Ладко почувствовал, что глубина надреза достаточна. Еще несколько миллиметров, и железо будет перепилено целиком. Значит, не трудно переломить металл. Произошло это вовремя: лезвие второго ножа уже превратилось в проволочку.

На следующее утро после обхода, свободно располагая целым часом, Сергей Ладко настойчиво продолжал делать задуманное. Как он и предполагал, прут согнулся и лопнул сразу. Через отверстие узник вылез за решетку, и, глядя поверх края деревянного ящика, жадно осмотрелся.

Как он и предполагал, от земли отделяло метров пятнадцать. Расстояние можно было преодолеть, только располагая веревкой. Но спуск на землю был наименее трудной частью задачи, хотя как ее решить— оставалось неясным.

Чем больше всматривался он, тем сложнее рисовалась ситуация. Тюрьму окружала дорога для часовых, с другой стороны примыкавшая к стене высотой метров в восемь, за нею виднелись крыши домов. Спустившись, нужно было перебраться через ограду, а это с первого взгляда казалось невыполнимым.

Судя по отдаленности домов, тюрьму, очевидно, окружала улица. Оказавшись там, беглец окажется беззащитным перед каждым встречным. Как выбраться из поселка незамеченным?

В поисках выхода из положения Сергей Ладко стал внимательно разглядывать все, что открывалось слева. Он увидел Дунай, с желтыми водами, покрытыми бесчисленными судами всевозможных размеров. Одни из них поднимались или спускались по реке, другие стояли на якорях у набережной. Среди этих последних лоцман сразу же узнал свою баржу. Она ничем не выделялась среди соседних судов, и ничто не показывало, что ее охраняли. Вот будет удача, если Сергей Ладко сможет ею завладеть! Тогда беглец менее чем через час пересечет границу, а на сербской территории он будет смеяться над австро-венгерским правосудием!

Он снова посмотрел направо и насторожился. Поддерживаемый на определенных расстояниях солидными скобами, вделанными в стену, с крыши спускался железный стержень,— очевидно, проводник громоотвода,— и проходил не очень далеко от окна камеры Сергея, чтобы потом уйти в землю. Стержень сделает спуск довольно легким, если удастся до него дотянуться.

Кажется, удастся. Вдоль стены снаружи род карниза, одно из нехитрых архитектурных украшений здания, образовал выступ шириной в двадцать — двадцать пять сантиметров. При хладнокровии и ловкости можно по нему пройти, достигнуть стержня громоотвода.

Но если и увенчается успехом такая безумно смелая попытка, наружная стена все-таки останется недоступной. Заключенный в камере или во дворе тюрьмы — все равно узник.

Сергей Ладко теперь разглядывал стену с таким вниманием, какого он ей до того не уделял; он заметил, что верхняя часть выложена с обеих сторон рядом квадратных выступов из камня. Еще одно архитектурное украшение и, кажется, тоже полезное… Он вернулся в камеру.