Привет, любимая (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна

      Легла на кушетку. Вниз лицом. Я действительно ни с кем не могла говорить. Такая черная пропасть разверзлась передо мной, что и конца и края у нее не было. Я видела перед собой только абсолютную черноту.

      Мир внезапно и страшно опустел. Опустел, потому что рядом больше не было Рыжего. Кричи, не кричи - он не услышит. Раз-лю-бил... А мне ничего другого от жизни больше не надо. Только, чтобы Мишка был здесь, со мной ... А он разлюбил ... Ми-ша-а-а ... Да за что же это? В чем я провинилась, почему он со мной так?.. Я ведь сума сойду... Без него ... И эти двое на кухне ... Зачем они здесь? Присматривать за мной, пока я буду медленно издыхать без Мишки? Вон, все судят да рядят.

      До моего сознания стали доходить сначала отдельные слова, а затем и весь разговор, ведущийся на кухне. Говорили Олег и тетя Нина тихо и осторожно, словно в доме находился тяжелый больной.

      - Мне Таня сказала.

      - Ах, Алька, Алька ... А Тане откуда известно?

      - Ей Алька сама созналась.

      О чем это они?

      - Таня у тебя хорошая девочка.

      - Хорошая-то она хорошая, - в голосе Олега слышалась усмешка, - да полезла не в свои дела.

      - Как так? - голос тети Нины даже слегка сел от тревожного любопытства.

      - Это ведь Татьяна ее в дом погнала. "Скажи" да "скажи". Если бы Алька в дом не вернулась, ничего бы и не узнала.

      Ах, вот это они про что! Я села на кушетке. Подобрала рассыпавшиеся шпильки. Везет же мне. Всю жизнь получается так, что невольно подслушиваю чужие разговоры.

      - И зачем, спрашивается, вмешалась? Не говорила Алька ничего Михе, значит, понимала, что делает. Столько лет вместе. А Татьяна влезла, куда ее не просили. Ведь их же знать надо обоих. Не характеры - танки!

      - Вот и Миша так сказал, - горестно согласилась тетя Нина. - Я ему говорю: "Ты бы не спешил, Мишенька, дождался ее. Поговорили бы. Глядишь, все и обошлось". А он мне отвечает: "Нет, теть Нин. Что, я ее не знаю, что ли? Раз чемодан собрала, значит, даже слушать не будет". Он ведь прав, Миша-то. Не будет она его слушать. Фанатичная она у нас ...

      - Бросьте, теть Нин, - устало возразил Олег. - Любит она его. За что? Никак не пойму. Но слишком уж любит. Потому ей простить Миху трудно. Ладно бы, еще с кем?.. А то ведь он со Светкой ...

      - Что со Светкой - это плохо ... Совсем никуда...

      А что? Если с кем-то другим, то хорошо? Все нормально? Да?

      Я встала. Прошлась по комнате. Остановилась перед висевшей на стене фотографией: мы с Рыжим у дома в васильковых венках, у меня в руках огромная охапка полевых цветов, за нашими спинами - тетя Нина стоит на ступеньках крыльца, мы хохочем. Помню, мы тогда только из леса пришли, и Толик с Петькой Козловым к нам заскочили с фотоаппаратом. Пока Петька нас фотографировал, таких баек наплел - неделю отсмеяться не могли.

      - Светку она ему никогда не простит, - задумчиво протянула тетя Нина после минутного молчания. - А ты с сестрой-то говорил?

      - О чем с ней говорить? С этой стервой? - отмахнулся Олег. - Плакала. Обещала, что больше не будет. Как маленькая, ей-богу. Двадцать пять лет девке. Сюда собралась. Прощения просить.

      - Вот ее сюда не надо, - заволновалась тетка. - Так ей и передай: и на порог не пущу!

      - Смеетесь, теть Нин? Я сам ее к Альке близко не подпущу. Альке теперь о ребенке думать надо. Хватит с нее уже неприятностей.

      - А Миша-то? Миша? - всполошилась тетка. - Так и не знает ничего?

      - Откуда?

      - Неужто ты ему не сказал? Чтоб тебе хоть полсловечка ему намекнуть. Ведь он бы тогда ни за что от нее не ушел. Хоть под расстрел!

      - Да я его и не видел почти. А потом, скажи вот так и еще больше дел наделаешь. Как я могу, если она сама не хочет? Дело-то не мое.

      Вот именно. Не ваше это дело, дорогие товарищи. Мое. И ребенок мой.

      Я опять вернулась на кушетку. Поправила покрывало и легла лицом к стене, уткнувшись носом в выцветшие зеленые обои. Никаких абортов. Рыжий хотел ребенка? Хотел. Я рожу. И справлюсь без всякой помощи. Назло всем справлюсь. Никто меня слабой не увидит.

* * *

      Обещать себе стать сильной - легко. На деле же оказалось, что это совсем не просто. Беременность протекала кошмарно, с изрядным токсикозом. Постоянно рвало. Транспорт я не переносила совсем, а есть могла только капусту.

      На работе ничего не знали о моих семейных обстоятельствах. Все время подшучивали надо мной и моим мужем. Валька Прохоров советовал нам организовать совхоз по выращиванию гигантских кочанов. Слушать его плоские шутки было невыносимо. Улыбаться и делать вид, что все замечательно - и того хуже. Но я как-то справлялась. Никто ни о чем не догадывался.

      Дома было легче. Тете Нине провели профилактический курс лечения. Она потихоньку поправлялась. Стала выходить из дома на пять-десять минут. Олег привез ей из деревни ее швейную машинку "Зингер", и она по полдня стрекотала ею. Сначала нашила мне широченных платьев. Из своих старых запасов навыбирала ситцев немыслимых расцветок. Я только ужасалась. Затем она взялась за пеленки, подгузники и все такое прочее. Таня предложила ей свою электрическую "Тулу" на время. Тетя Нина наотрез отказалась:

      - Мне на "Зингере" сподручней, а с твоей "Тулой" я и не управлюсь.

      Олег с Таней приезжали часто. На мой взгляд, они суетились возле нас не в меру. Или просто Татьяна пыталась заглушить в себе чувство вины? Глупая. Ее вины не было никакой. Одна я была во всем виновата. Значит, мало любила Мишку, если он потянулся к Светке. Не он от меня ушел. Я его прогнала. Существовала реальная возможность его удержать. Но ведь сама не захотела. Скажи я ему тогда хоть слово... Ведь промолчала... Надеялась, он сам что-нибудь скажет. И он ничего не сказал...

      Вообще, Олег с Таней меня раздражали. Они стали чересчур шумными. Готовились к предстоящей свадьбе. Я смотрела на них и вспоминала, как выходила замуж сама. Ни фаты, ни белого платья, ни гостей, ни прочей мишуры. Тогда свадебный антураж представлялся совершенно несущественным. Важно было, что заканчивается наша партизанщина, что будем вместе. Не два-три раза в неделю, а каждый день. Все время. Сейчас я задним числом пожалела об этом: о белом платье, о возложении цветов к вечному огню. Вероятно, потому я с нарастающим азартом принимала участие в обсуждении вопросов: фата или шляпа, "Волга" или "Чайка"? Кроме всего прочего, мне предстояло быть свидетельницей со стороны Тани. Я страшно растерялась, когда услышала о своей ответственной роли в первый раз.