Господин Гексоген - Александр Проханов

К ночи раздался звонок.

– Ты не мог не видеть, как Премьер клялся честью русского офицера. – Гречишников мягко похохатывал то ли над Премьером, то ли над Белосельцевым, чьи страдания и муки ему были ведомы. – Вот так всегда, начальство клянется, а помогаем держать клятвы мы, малые мира сего. Нам с тобой предстоит выручать незадачливого Шептуна, возвращать его из чеченской темницы в банкетные залы, к хрустальным бокалам и прекрасным дамам, до которых он большой охотник. – Не видя лица Гречишникова, Белосельцев знал, что оно сейчас благодушно. На нем читалось, что хлопоты, которые им предстоят, пусть и обременительны, но неизбежны, вменены кодексом офицерской чести. – К тебе будет просьба, Виктор Андреевич, посети завтра одно заведение. Вот тебе адресок. – Он продиктовал улицу и номер дома в районе Садовой. – Найдешь там молодого чеченца по имени Вахид Заирбеков, кстати, он, кажется, окончил Оксфорд. Побеседуешь с ним на интересующую нас тему. А кто же еще, как не ты!.. Ты же у нас специалист по Востоку… После этого милости прошу ко мне в «Фонд», на Красную площадь. Там все обсудим…

В телефонной трубке – капли гудков. Лицо учителя Питера, убитого на границе с Намибией. Синяя косоворотка, косая толстовская борода, лиловые, навыкат глаза.

Глава 14

Он отыскал особняк по соседству с Садовой, который, как и многие другие, подобные, выкрашенные в прозрачный сиреневый цвет с нежными линиями колонн и фронтонов, был превращен в маленькую, хорошо оснащенную крепость с электронной защитой, бронированными глазками, молчаливыми вооруженными стражами, встретившими Белосельцева жаркими, почти ненавидящими взглядами черных недоверчивых глаз. Их кавказские лица странно и грозно смотрелись среди ампирной прихожей, где когда-то раздевались добродушные московские баре, а теперь стояли на постах стройные смуглолицые горцы, словно из этого московского особнячка подземный ход уводил прямо в Аргунское ущелье.

Вахид Заирбеков, к кому был направлен Белосельцев, оказался молодым тонколицым чеченцем с черными сросшимися бровями, веселым и умным взглядом и прекрасными манерами, с которыми не рождаются, но талантливо усваивают их в процессе европейского обучения. Он наградил Белосельцева изящной визитной карточкой с голографическим знаком, переливающимся, будто капля росы. Из карточки следовало, что ее хозяин – директор какого-то фонда, кандидат юридических наук, почетный член международной ассоциации. Любезным жестом он усадил Белосельцева в удобное кресло, и служительница, узкая в талии, неслышно ступая, с потупленными, огненно-черными очами, похожая на лермонтовскую Бэлу, внесла поднос с расписным фарфоровым чайником, маленькие пиалы, вазочки с изюмом, орешками и сахаром. Пахнуло Востоком, пахнуло классической русской литературой и смертельной опасностью. И все это вместе вернуло Белосельцеву былую чуткость и подвижную, под стать хозяину, любезность, которая скрывала бдительность профессионала, действующего в расположении врага.

– Рад познакомиться с вами, Виктор Андреевич, – с простодушной открытостью и щедрой расположенностью сильного и процветающего дельца произнес Вахид. – Заочно я знаю вас, читал ваши работы по проблемам Афганистана и Африки, наслышан о вашей деятельности на Кавказе. И вот теперь имею честь лично выразить вам мое уважение.

– Все это было давным-давно, – легкомысленным и усталым жестом Белосельцев отмахнулся от воспоминаний прошлого, предлагая видеть в себе одинокого, утомленного житейскими заботами человека. При этом подумал: чеченец готовился к встрече, наводил о нем справки. По открытому стилю общения, по свободным изящным манерам он вполне подходил для роли резидента чеченской разведки, свившего удобное гнездышко под сенью малоизвестного фонда.

– Впервые я прочитал ваши работы о русской политике в Афганистане и Средней Азии, проходя обучение в Оксфорде. Мой профессор высоко о них отзывался. – Вахид показал Белосельцеву диапазон своих интеллектуальных возможностей, предлагая вести разговор далеко за пределами повода, послужившего встрече.

– Я прочел несколько лекций в Оксфорде. – Белосельцев печально улыбнулся, словно с грустью вспоминал то время, когда был востребован и известен. При этом цепко подметил: чеченец, окончивший Оксфорд, вполне мог быть агентом английской разведки, самой умной и действенной в районах Кавказа.

– Вы давно не были в Дагестане? Я знаю, вы дружили с Исмаилом Ходжаевым. Теперь он очень важная, я бы сказал, ключевая фигура, от которой, быть может, зависит судьба региона. – Вахид двигался к нему напрямую, спрямляя углы разговора, давая Белосельцеву понять, что тот является прозрачным для умных наблюдателей, к числу которых чеченец причислял и себя. – У меня с ним тоже хорошие отношения.

– Давно его не видел, – равнодушно ответил Белосельцев, показывая чеченцу, что тонкий сигнал, означавший начало вербовки, принят им и чеченец может продолжить свой незатейливый танец.

– Русские странно ведут себя в Дагестане, словно не замечают, как закипает республика. – Вахид произнес эти слова задумчиво, размышляя вслух, с недоумением и печальной симпатией к неразумным русским. – Премьер-министр воспевает ваххабитов, при этом из республики выводятся войска, снимаются блокпосты на границе с Чечней, словно Басаева и Хаттаба приглашают к вторжению. Неужели Москва примирилась с потерей Дагестана? С потерей Каспия, Кавказа?

– Вы правы, у России нет кавказской политики, – вяло согласился Белосельцев, маскируя меланхолическим кивком свой острый интерес к чеченцу, который, казалось, читал его мысли, был посвящен в его разговоры с друзьями, мог быть элементом тайной игры Гречишникова, невидимой частью «Проекта Суахили».

– Русские поразительно ослабли как нация. Утратили государственную волю. Мужчины не хотят воевать, женщины не хотят рожать. Политикой руководят евреи, находящиеся на содержании у Америки. Церковь равнодушна к судьбе народа. Лидеры патриотических партий напоминают комнатные растения. Больной Президент – кукла в руках авантюристов. Премьер сделан из плюша, наподобие китайской игрушки. Мне больно за Россию и русских. – На узком, смуглом лице чеченца, старавшегося изобразить сострадание, невольно промелькнула брезгливость. И он встревожился, не заметил ли этой брезгливой гримасы Белосельцев, прикрыл лицо сухой ладонью, потирая переносицу гибким пальцем с серебряным мусульманским перстнем.

– России свойственно временами переживать упадок, – произнес Белосельцев, делая вид, что не желает втягиваться в дискуссию, но и не уходит от нее окончательно. Чеченец нуждался в споре, чтобы в его бурном течении, на перепаде суждений, отыскать у Белосельцева открытое, незащищенное место и войти с ним в незримый эмоциональный контакт.

– Я не сторонник войны. – Вахид прижал ладонь к сердцу, требуя абсолютного к себе доверия, изображая всем видом, что дискуссия уже началась и оба страстно ее ведут с предельной искренностью и симпатией друг к другу. – Но надо признать, что победа чеченцев в войне с Россией и фактическое отделение Ичкерии от Москвы стали возможными благодаря огромному пассионарному взрыву, который переживает чеченский народ. Мы наконец ощутили свой Космос, свое мессианство, свою национальную и религиозную сущность. У нас есть самостоятельное государство, есть деньги, есть воины, готовые жертвовать собой за ислам, есть молодая интеллигенция, способная освоить ультрасовременные достижения цивилизации, и есть сверхзадача создать новый свободный Кавказ как самостоятельный центр мирового развития.

– Кавказ не центр, а радиус. Не столица мира, а дорога к ней, – не откликаясь на эмоциональную вспышку чеченца, осторожно заметил Белосельцев.

– Признак угасания народа – это отсутствие вождя. – Вахид желал накалить разговор, поднять его до вершин метафизики, показывая себя Белосельцеву равным партнером, и одновременно поддразнивал его, побуждая перестать защищаться, совершить неосторожный выпад. – У современных народов не вожди, а наемные служащие, которые в рангах президентов вершат рутинную политику, столь далекую от деяний Магомета или Моисея, спасавших свои народы от исчезновения. Сегодня, быть может, последними в мире вождями являются Арафат, Оджалан и Масхадов. Я не вижу вождя у русских, не вижу избранника.

– Плачевное положение русского народа предопределяет появление вождя, – спокойно, почти сонно ответил Белосельцев, хотя сердце его при слове «избранник» дрогнуло и громко забилось.

– Кстати, как вы оцениваете нынешнего директора ФСБ? Так мало о нем известно?

Это было прямое приглашение Белосельцеву доверять ему. Указание на то, что и он, Вахид, включен в «Проект Суахили». Является одним из его ответвлений. Участвует в продвижении Избранника. И только не ясно было, всецело ли принадлежит он проекту, либо, подобно Белосельцеву, ведет самостоятельную разведку и поиск.