Застрявшие (ЛП) - Дайкс Николь

— Когда твоя мать была беременна тобой...

— Нет. — Я снова вскакиваю, не в силах усидеть на месте.

— Купер, пожалуйста, послушай меня. — Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, мои колени дрожат, но я не сажусь. И все же она завладела моим вниманием. — Твои родители сильно поссорились. Твоя мама выгнала твоего отца, и он был в отчаянии.

Желчь поднимается у меня в горле, когда я плюхаюсь обратно, чувствуя, как меня охватывает онемение.

— Нет.

Женщина все еще плачет, но не так сильно, чтобы я не мог разобрать слов.

— В то время Джим был дальнобойщиком. Мы только поженились, и он хотел заработать для нас денег, чтобы начать новую жизнь и создать семью. Но мы не представляли, насколько трудным будет расстояние.

— Итак, вы трахнулись с моим отцом? — Она вздрагивает от тона моего голоса, и я сразу же чувствую себя неловко, но не извиняюсь.

— Один раз. Он пришел к Джиму, был злой и пьяный... С разбитым сердцем, но дома была только я. Мы потерялись в алкоголе и одиночестве, и зачали Лиама.

Мои руки дрожат, и я кладу их на колени.

— Джим знает?

— Да. — Она шмыгает носом и вытирает глаза. — Я рассказала ему все, как только он вернулся домой, ожидая, что он бросит меня. Но он простил. А когда я узнала, что беременна, Джим сказал мне, что воспитает Лиама как своего собственного, и сделал это.

Иисус Христос. Как кто-то может быть таким самоотверженным? Потому что Джим был не просто отцом, он был величайшим отцом, на которого кто-либо мог надеяться. И он сделал это, зная, что его жена была неверной.

— Только один раз?

Она выразительно кивает.

— Мы не были влюблены. Он был на седьмом небе от счастья из-за твоей матери.

— Да. Он хорошо это показал.

Мама Лиама снова морщится от язвительности, сквозившей в моем голосе, но ее лицо остается серьезным, когда она поднимает подбородок.

— Никогда не сомневайся в этом. Твой отец сложный человек, и я знаю, что он не был хорошим отцом для тебя, но он любил ее. Когда твоя мама умерла, это сломило его, Купер.

Меня бесит ее привязанность к моему отцу. Из-за Джима и Лиама. И из-за меня. Все кажется гребаной ложью.

— Он трахал кого-то другого, пока она была беременна. Еще и без презерватива. Мило.

Она делает глубокий вдох.

— Не все черно-белое, Купер. Мы совершили ошибку из-за горя, но это привело к Лиаму. И я не могу и никогда не буду сожалеть об этом.

— Горе?

— Когда твоя мать выгнала его, он думал, что потерял самую большую любовь в своей жизни. Он был в отчаянии. И мне было одиноко.

Я потираю рукой щетину на подбородке, думая о том, как был в доме с Эверли, и она думала, что мы потерялись в горе.

Я встаю со стула.

— Нет, черт возьми. Нет. Вы не можете винить только это. Там должно было что-то быть. Искра или что-то в этом роде.

Сейчас она смотрит на меня с подозрением, и мне не нравится ее уязвимость.

— Мы были друзьями, но никто из нас не хотел ничего большего. Ни до, ни после.

— Значит, это было просто так? Из-за горя и одиночества?

Она кивает головой, все еще изучая меня.

— Да.

Мое нутро сжимается, и не знаю, злюсь ли я больше из-за этого или из-за долгих лет лжи. Но потом думаю о своем лучшем друге, и мои глаза устремляются к его матери.

— Лиам знал об этом?

Она сглатывает, а затем печально кивает головой, когда слезы снова начинают течь.

— Да. Я сказала ему примерно за месяц до его смерти.

Мои глаза расширяются. Он знал. Лиам, блядь, знал, и ничего мне не сказал.

— Он мне не сказал.

Женщина встает и подходит к стулу поближе ко мне, садится рядом и кладет руку мне на плечо.

— Он был расстроен. Очень. Уверена, он не хотел, чтобы ты чувствовал себя также.

Я недоверчиво качаю головой из стороны в сторону. Как он мог скрыть это от меня? Мы жили вместе.

— Он должен был сказать мне. И мог бы это сделать.

Она кивает.

— Он был расстроен. И злой. — Теперь она всхлипывает, прикрывая рот, прежде чем опустить руку. — Я не жалею о том, что привело его в этот мир, но если бы я могла взять свои слова обратно и не говорить ему об этом, я бы так и сделала.

— Тогда зачем вы мне это рассказываете?

— Потому что тебе нужно простить себя, Купер. Ты держал нас на пьедестале с тех пор, как я тебя знаю, но мы все несовершенны. Каждый из нас. Тебе нужно это знать.

Она проводит рукой по моей щеке, и я едва сдерживаю слезы.

— Черт.

Она вздрагивает, но затем вздыхает, кивая головой.

— Он потерял себя, когда я сказал ему правду. Но прямо перед смертью мне показалось, что он простил меня. Он сказал мне, что Джим всегда был и будет его отцом.

— Он и был его отцом.

Она кивает в знак согласия.

— В ту ночь, когда я сказала ему... — Я смотрю в ее глаза, полные вины, и все становится на свои места.

— Он изменил Эверли.

Она на мгновение отводит взгляд, а затем кивает.

— Он не считал это оправданием. Но он сказал мне — ну, вернее накричал на меня, — что так напился, что изменил любви всей своей жизни с незнакомкой.

«Черт, Лиам. Почему ты, блядь, не поговорил со мной?»

Я смотрю в потолок, думая, что он каким-то образом может услышать меня.

— Я все еще не понимаю, как он мог это сделать.

— Я чувствую себя ужасно из-за этого. Знаю, что давным-давно запустила цепочку событий. Но теперь ты понимаешь, что мы все несовершенны.

Я встаю.

— Мне нужно идти.

Она кивает и всхлипывает. Я не могу этого вынести и успокаивающе кладу руку ей на плечо.

— То, что он сделал, было на нем. Вы совершили ошибку. Они случаются. Мне просто нужно время, чтобы разобраться с этим.

Она встает и обнимает меня.

— Лиам хотел бы, чтобы ты был счастлив. Он был твоим братом, даже если ты не знал об этом до сих пор, а он не знал об этом долгое время. Вы всегда были братьями.

Чувство вины только усиливается, но я крепко обнимаю женщину и прощаюсь, прежде чем уехать.

К тому единственному человеку, которого я не должен желать.

Потому что Лиам был моим братом, а я влюблен в женщину, которую он любил.

Глава сорок вторая

ЭВЕРЛИ

— Куп?

Он стоит за моей дверью и выглядит таким чертовски расстроенным, что я не знаю, что делать. Мне хочется обнять его и никогда не отпускать.

— Он был моим братом.

Уже поздно, сегодня Четвертое июля, но, как неудачница, я осталась дома, в своей квартире... думала о нем.

— Кто? Лиам? — Он проводит пальцами по волосам, выглядя таким чертовски потерянным. — Я знаю, что…

— Нет. — Купер качает головой из стороны в сторону. — Нет, он был моим настоящим братом.

Он что, пьян? Я так не думаю. Тяжело вздыхаю, предполагая, что чувство вины действительно овладело им. Может быть, потому, что это был любимый праздник Лиама?

— Я знаю, что он был тебе, как брат. Все в порядке, Купер.

Он прижимает руку к сердцу, и я замечаю, что его глаза блестят от непролитых слез.

— Нет. Эв. Он был моим кровным братом. У нас был один и тот же гребаный отец.

Я уставилась на него, разинув рот, и теперь только качаю головой.

— Это неправда. Его отец — Джеймс.

Он смеется, но как-то невесело.

— Да. У него был самый лучший гребаный отец, но не единокровный, потому что мой чертов отец должен был сунуть свой член туда, где ему не место.

Я в шоке смотрю на него и пытаюсь осмыслить его слова.

— Что? Как это вообще...

— Его мама трахалась с моим отцом, когда моя мама была беременна мной. На самом деле мы были братьями, Эв, а я не знал.

На этот раз я действительно обнимаю его за талию и притягиваю его тело к себе.

— Ты уверен?

Я чувствую, как его руки обвиваются вокруг меня, и он крепко обнимает меня.

— Да, она только что рассказала мне.

Я смотрю ему в глаза, когда он подносит руки к моему лицу, удерживая мой взгляд. И пытаюсь осмыслить эту информацию, пока мы стоим в дверях моей квартиры.