Лед и пламя Тартара - Дмитрий Емец

– Из собственной мастерской? Перегрелся? – удивился Кареглазов.

Эссиорх не отвечал, всматриваясь в незримое. Ангар затрясся, точно от сильного ветра. Загудели листы обшивки. Пораженный Кареглазов слушал, задрав голову.

Внезапно Эссиорх ощутил, что обнаружен. Более того, атака последует немедленно и без подготовки. Его попытаются убрать издали, не подставляясь. Не слишком благородно, не так ли? Никакого звона мечей. Просто – чик! – и тело байкера восстановлению не подлежит. Могильные червячки, получите ваш мусор! Что же касается бессмертной сущности, она спокойно удаляется в Прозрачные Сферы.

Вот только Эссиорха такой расклад нисколько не устраивал. Плясать под чужую дудку – дело тех, у кого нет своего барабана.

Подчиняясь не столько расчету, сколько озорной импровизации, Эссиорх сорвал с шеи цепь с крыльями и надел ее на почти законченный памятник безвременно сгинувшему серьезному дяде. Кареглазов с туповатым интересом переводил взгляд с грохочущей крыши ангара на памятник и обратно.

– У него была цепь. Почти уверен, что была. Только без курятины! – сказал он.

Эссиорх моргнул. Он присутствовал при знаменательном событии. Это был первый в истории случай, когда крылья света назвали «курятиной». Однако хочешь не хочешь приходилось обходиться без аплодисментов. Схватив Кареглазова в охапку, он вместе с ним откатился в угол ангара. Откатился очень эффектно. Даже самый придирчивый режиссер не пожелал бы второго дубля. К тому же дубль едва ли был бы возможен, поскольку Кареглазов, откатываясь, два раза ударился носом и один раз лбом.

– Ты больной! – прошипел он. – Отпусти меня сейчас же!

– Тшш! Умоляю, подожди немного! – прошипел Эссиорх.

Они продолжали лежать на полу. Глупейшее положение. Две секунды, три, четыре, шесть... Время растягивалось как дешевая жвачка, которую купили, чтобы экстренно подклеить отскочившую подметку. Кареглазов, пыхтя, стал вырываться. Эссиорх еще удерживал его, но не слишком решительно. Он уже не был уверен, что сейчас что-то произойдет.

Кареглазов успел встать на одно колено, как вдруг широкий черный луч пронизал ангар ближе к центру. И сразу после этого – хлопок. Неведомая сила подхватила здоровяка-скульптора и впечатала плечом в стену ангара. Будь она бетонной, без перелома бы не обошлось. Теперь же лист железа прогнулся, и Кареглазов, живой и невредимый, лишь гневно замычал. Эссиорх продолжал лежать на спине и смотреть в потолок взглядом патентованного мечтателя.

– Я тебе говорил!.. Однако ты не внял голосу рассудка! А все почему: не доверяя чужому опыту, мы спешим совершить все ошибки сами! Именно поэтому человечество вот уже столько столетий бодает лбом закрытую дверь, не догадываясь даже, что можно повернуть ручку! – нравоучительно произнес с пола Эссиорх.

Он всегда принимался морализировать, едва у него появлялась возможность.

Кареглазов буркнул что-то невнятное. Он тупо смотрел на памятник серьезному дяде. Мраморный дядя был разрублен единственным ударом от головы до бедра. На глазах у Кареглазова обе половины разъединились и раскололись. Эссиорх поспешно подбежал и, схватив крылья, стиснул их в ладони. Они уцелели. Пострадала только цепочка.

– Три дня работы и отличный кусок мрамора! – задумчиво произнес скульптор. О том, как много потеряло мировое искусство, он великодушно не упомянул.

Эссиорх хотел пообещать, что вдвоем они сделают всю работу за день, как вдруг что-то заставило его обернуться. В распахнутых дверях ангара возникли темные фигуры...

Багров закончил выкладывать из сумки продукты. Он только что вернулся с очередной вылазки в супермаркет. Последними на стол были выставлены две банки с консервированными ананасами.

– Опять не платил? – спросила Ирка, которой хотелось к чему-нибудь придраться.

– Я пытался заплатить, но с меня ничего не взяли, – мягко сказал Багров.

– Почему не взяли?

– Случайность. У нас с кассиршей возник спор. Я спросил у нее, боится ли она мертвецов. Она сказала, что ничего не боится.

– И что оказалось?

– Оказалось, она недостаточно хорошо себя знает, – не вдаваясь в подробности, сказал Матвей.

Легким круговым движением наконечника Ирка открыла банку и стала есть ананасы, выуживая их пальцами. Интересно, кто-нибудь еще смог бы открыть банку копьем, не изуродовав ее? Эта задачка уровнем повыше, чем открывать бутылки обручальным кольцом. С другой стороны, по словам Бабани, она была знакома с человеком, который открывал пиво глазом. Ирка не верила ей до тех пор, пока тот же трюк не повторил Антигон.

– Если ты сегодня заговоришь о любви, я повешусь! Это ужасно надоедает. До тошноты, – сказала она сквозь ананасы.

Багров презрительно понял бровь. Это было его коронное движение.

– Ни о какой любви я говорить и не думал, – заметил он.

– Это еще почему? – с подозрением спросила Ирка.

Несмотря на то что она была девушка умная, логика у нее срабатывала по-женски традиционно. Получить надо именно то, что нам не дают. Если же что-то дают, то это не то, что нам надо. Женщина с воплями убегает от пирата, лишь пока он за ней гонится. Стоит пирату остановиться, чтобы поднять упавший пистолет или вытряхнуть камень из ботфорта, женщина останавливается и сердито ждет, когда он перестанет копаться.

– Так почему ты не думал говорить о любви? – повторила Ирка, не дождавшись мгновенного ответа.

– Потому что ты сама о ней заговорила. Если девушка говорит «Только посмей меня поцеловать!» человеку, который просто проходит мимо, это хороший знак.

Ирка насупилась. Ей пришло в голову, что Матвей прав. Чаша весов, пока клонившаяся в пользу недоступного Мефа, задумчиво дрогнула. Нет, не перевесила, разумеется, но все же какое-то движение чаш определенно наметилось. Все, что нужно было сделать Багрову, это таинственно замолчать или, еще лучше, уйти. Но опять Багров сам все испортил.

– Не возражаешь, если я задам один теоретический вопрос? Как часто с тобой можно говорить о любви? – спросил он.

Весы вновь застыли.

– Каждую третью пятницу месяца, при условии, что день солнечный и не идет дождь, – ответила Ирка небрежно.

– Ты не любишь дождь?

– Люблю, и не хочу, чтобы мне мешали слушать стук капель по крыше.

В комнату спиной вперед вошел Антигон. Он, пыхтя, тащил тяжелый стул. Не заметив Багрова, кикимор налетел на него и, уронив стул себе на ласту, сердито заорал, не разбирая, кто прав, кто виноват:

– Че пхаешься, некромаг? Ща как пхну – в Тартар кувырком учешешь!

– Антигон, нельзя говорить «пхну и пхаешься»! Это нелитературно! – заявила Ирка. В ней вновь проснулась ворчащая отличница.