Лед и пламя Тартара - Дмитрий Емец

Даф хотела вступиться за своего хранителя, то тут что-то, прячущееся в кармане джинсов, настойчиво обожгло ей бедро. Поспешно сунув руку в карман, она достала перстень повелителя джиннов.

– Гюльнара чего-то хочет. Кольцо горячее, – шепнула она Мефу.

– Почему ты думаешь, что Гюльнара? Может, сам повелитель притащился? – с подозрением спросил Буслаев.

– Нет, это Гюльнара, я знаю.

– Ну так выпусти ее! Бедняга засиделась... – посоветовал Меф.

Дафне не хотелось рисковать.

– А обратно как? Она особа своенравная. Не факт, что послушается перстня. В прошлый раз он у тебя был, – сказала Дафна.

– Она теней боится. Прогоним, – настаивал Меф.

Дафна поневоле согласилась. Оставив остальных в комнате, они с Мефом отправились на кухню, где Дафна без большого желания выдернула из кувшина пробку. На сей раз Гюльнара была настроена миролюбиво. Ее взгляд скользнул по рукам Мефа, затем по рукам Дафны, которая только что надела кольцо на безымянный палец правой руки.

– Ого! Ты продал меня, душа моя? «Ты помнишь, изменщик коварный, как я доверялась тебе?» – укоризненно сказала она Мефу.

– Не продал. Просто отдал перстень. Теперь ты будешь слушаться Даф.

– Привет, блонди! Теперь, выходит, ты моя хозяйка? Какая жуть! Всю жизнь этого боялась! Женщина-руководитель – это хуже, чем нанюхавшихся грибов берсерк в детском саду!

– Что ты хотела? – хмуро просила Дафна.

– Я хотела? – растерялась Гюльнара. – А, да! Мне неуютно находиться в квартире, в которой живет хранитель из Сфер. Не то чтобы совсем невозможно, но не особенно приятно.

– Сочувствую, но ничем помочь не могу.

Гюльнара и не просила помощи. Она уже думала о другом.

– Это правда, что он в красивом молодом теле?

– Откуда ты знаешь? – удивилась Дафна, своим вопросом невольно давая ответ.

– Мы, джинши, это чувствуем. Он, кстати, женат?

– Вопрос скорее к Улите, чем к нам, – сказал Меф.

– Кто такая?

– Невеста.

Гюльнара поморщилась.

– Фуй, как банально! Напомните мне, чтобы я ее убила. Хотя это пока неактуально. Все равно этого вашего хранителя скоро грохнут.

– ГРОХНУТ? – ужаснулась Даф.

– Да. Возможно, его бессмертная сущность и уцелеет, но тело... Его песенка, по ходу дела, спета. Не исключено, что в следующий раз он воплотится в теле восьмидесятилетней бабульки. Невеста будет счастлива. Они вместе смогут лузгать семечки на скамейке в парке, – с издевкой сказала Гюльнара.

– Откуда ты знаешь, что на Эссиорха нападут?

– Видишь ли, сердце мое, мы, джинши, наделены интуицией. Над аурой вашего друга точно топор навис. У него остался час, от силы два. Если, конечно, вы не успеете. А вы не успеете.

Меф быстро просчитывал варианты.

«Лигул... Он уже знает, что Дафну лишили силы. Нам одним с тартарианцами не справиться. Значит, к кому мы обратимся за помощью? К Эссиорху. Но откуда Лигул вообще знает об Эссиорхе? Ах да, Тухломон! Он видел его зимой!»

– Где Эссиорх сейчас? – спросил он у джинши.

– Не знаю точно, но по ходу дела определюсь. Я неплохо ощущаю направление, – заверила его Гюльнара.

Не теряя времени, Меф шагнул к двери.

– Тогда пошли! Прямо сейчас! Ну!

Гюльнара не тронулась с места, искоса поглядывая на Дафну.

– Мой хозяин не ты. Не надо было расшвыриваться колечками, – напомнила она.

– Не хочешь, как хочешь. Тогда я пойду один.

Гюльнара пожала плечами.

– Да хоть в окно прыгай. Я это как-нибудь переживу!

– Разве ты не возьмешь меня с собой? – спросила Даф.

– Нет. Придумай сама себе такой отказ, который тебя не обидит, – отвечал Меф, проверяя, легко ли выходит из ножен меч Древнира.

Он мог бы этого не делать. Некогда светлый клинок, прошедший множество перерождений, покинул ножны с нетерпением рвущейся на прогулку молодой собаки. Загнать его обратно, не напоив кровью, было непросто. Вот и теперь, выдвинув меч всего на полпальца, обратно Меф втолкнул его со значительным усилием. Клинок позванивал и обиженно ныл, как сынок террориста перед магазинчиком с боеприпасами.

Дафна упорно продолжала смотреть на Мефодия. Он же постепенно начинал понимать, что от нее не отделаться. Она страж Мефа и не покинет его никогда.

– Ладно. Только не надо смотреть на меня так укоризненно. А то я буду думать, что пропустил какую-нибудь важную годовщину, типа первого совместного поедания мороженого в парке, – буркнул он.

Глава 8ФИЛОСОФСКИЙ БУТЕРБРОД БЭТЛЫ

Любой кусок, вырванный тобой из глотки другого, на самом деле выгрызен из твоей.

Минувшей весной Эссиорх не только увлекся рисованием, он еще и познакомился со скульптором Кареглазовым. Знакомство произошло при обстоятельствах не слишком забавных. Кареглазов выскочил на дорогу перед мотоциклом Эссиорха и был не то чтобы сбит, но несколько припечатан его передним колесом. Встав с асфальта, Кареглазов вначале набросился на Эссиорха с кулаками, но получил отпор вместе с нравоучительной пятнадцатиминутной проповедью не поднимать руку на ближнего своего. Сложно сказать, что больше изумило Кареглазова – отпор или проповедь, но полтора часа спустя они стали закадычными друзьями.

Кареглазов был буйный коротконогий и короткорукий здоровяк лет тридцати, с бородой, росшей, казалось, не только на щеках и у глаз, где она не должна расти в принципе, но даже и из ушей.

Некогда лучший ученик курса, гордость профессора, ныне Кареглазов махнул на себя рукой и работал в гранитной мастерской, лихо вырубая памятники и барельефы. Работа, как он о ней отзывался, была сволочная, но денежная. Не имей Кареглазов устойчивой тяги к самоуничтожению, выражавшейся в том, что все, что он делал, делалось намеренно во вред себе, он давно бы жил в собственной квартире, а не снимал бы однушку в Капотне. При этом скульптор редко задумывался о вопросах философских: он не без комфорта, не шевеля из принципа ни руками, ни ногами, лежал на спине в потоке жизни и, пуская, как кит, фонтанчики, наблюдал, куда его занесет.

Дружить с Кареглазовым было интересно. Он постоянно пропадал в мастерской около Ваганькова, там же в основном и ночевал на раскладушке среди незаконченных надгробий. Порой, забредая к нему в мастерскую, Эссиорх заставал у Кареглазова нестарых и даже порой красивых дамочек, хорошо одетых, ухоженных, но с какими-то напуганными лицами. У этих дам было два состояния, они то плакали, то хохотали. «Мои вдовушки!» – презрительно отзывался о них Кареглазов.

Эссиорх обычно приезжал к Кареглазову на мотоцикле и, загоняя его прямо в ангар, высекал что-нибудь из испорченных кусков мрамора и гранита. Одну из его работ – человека с семью руками – не лишенный деловой хватки Кареглазов даже продал одной даме, которая хотела для своего отца оригинальный памятник. Потом, правда, дамочка была в ужасе, поскольку все семь ладоней статуи оказались телепортами, засылавшими к ней в квартиру голубей, воробьев и ворон.