Строитель - Андрей Готлибович Шопперт

Анна перекрестилась, с перепугу забыла в какую сторону. Всё привыкнуть не могла, за что от отца Епифания столько раз выговор получала.

— Поднеси к глазу и смотри на солнце через стекло. Это просто солнечное затмение. Луна проходит перед солнцем и частично его закрывает, — князь повернул Аньку к солнцу и поднял ей руку к носу, — Да смотри же.

Княгиня очнулась от испуга и чуть приподняв чёрное стеколко взглянула теперь на Солнце спокойно. Там действительно чёрный диск краешком закрывал светило, прямо на глазах по нему передвигаясь.

— Держи, да, держи ты! — услышала Альдона голос мужа. Оказывается, он два таких стекла чёрных в кузнеце сделал и сейчас поднимает с колен дочь Евфимию и сует его ей. А та глаза зажмурила и продолжает крестные знамения творить.

На немного Анька вроде отвлеклась, а когда взглянула назад, то уже больше половины Солнца освободилась.

— Аргир, на тебе тогда! — в сердцах князь отпустил бухнувшуюся опять на колени дочь и сунул чёрное стекло византийцу.

Прямо на глаз просветлело, и когда Анька в третий раз, опять отвлёкшись, глянула в стеколко, то только самый краешек Солнца был ещё чёрный. Раз и этот серпик чёрный исчез, и на голубом небе опять полное сверкающее светило.

— Всё Фима, вставай, кончилось затмение, — князь повернулся к монаху, — Ты, дурак что ли, Епифаний⁈ Какая кара? Ты же грамотный человек⁈ Земля крутится вокруг Солнца, а Луна вокруг Земли и рано или поздно они оказываются вот как сегодня на одной линии. Вот Луна, которая ближе и закрывает на время солнце.

— А что же сейчас той Луны не видно, — свёл брови монашек.

— Балбес! Бьёшь тут с вами, бьёшься. Темнота! Лета не видел! Потому что Солнце ярче. Кстати, сам не проверял, но говорят, что со дна глубокого колодца Луну и звёзды и днём можно увидеть. Аргир, ты же астроном. Скажи ему.

— Солнце и Луна кружатся вокруг Земли, иногда заходит Солнце за Луну…

— Спасибо. Иди отсюда. Знаток… Хренов.

— Муж мой. Ты обещал мне бусы из цветного стекла сделать. С большими бусинами, — глянув на стекло, вспомнила Анька.

— Вона чё? Обещал. Ну, обещал, сделаю… Стоять! — Андрей Юрьевич повернулся к отцу Епифанию, — Батюшка… м… Ты подойди к митрополиту… Попроси у него на полдня одного из иконописцев. Для жены моей и дочери нужно. С красками. Бумагу я сам им дам.

— Мне бусы, а не бумагу надобно, — топнула ножкой Анька. Боевая девка.

— Круче всё будет. Вот смотри… Бусы ты же видела, там цвета смешивать можно. Сейчас иконописец придёт и ты на бумаге красками рисуй бусины с таким рисунком, который хочешь получить. Зелёные с красными точками. Жёлтые с голубыми кляксами. Ну, какие хочешь, такие и рисуй. А мы потом твои карак… эскизы… рисунки отдадим мастерам, и они попытаются сделать именно такие бусины. Эксклюзив у тебя будет. Потом эскизы твои сожжём и ни у кого, кроме как у тебя, таких красивых цветных бус не будет.

— А можно двое. Одни для дочки пусть сделают, — просияла Анька.

— Для какой, мать её, дочки. У тебя дочка есть⁈ — выпучил князь глаза.

— Будет и не одна. Тогда трое бус, и чтобы у всех у нас одинаковые были. И по наследству их передавать будут они своим дочерям.

— Да, Анна Гедиминовна, поразительная ты дивчина. Хорошо. Так и сделаем. Рисуй, будет тебе трое бус.

— А дочку? — и ресницами хлопает.

— Попозже, договорились же. Да, ты Евфимию тоже посади рядом с собой рисовать, пусть и у неё будут бусы по своим рисункам. Только не списывайте друг у друга.

Событие сорок восьмое

Емеля шел к воротам крепости обливаясь потом. Ясно, что кольчуга плетения «8 в 2», с пластинами на груди и до колен почти, весила чуть не пуд. Да рукавицы латные, да шелом. Много на нём железа. А ещё поддоспешник войлочный кожей свиной толстой обтянутый. И всё это под лучами летнего солнца.

А только пот не от этого. Страшно идти, когда на тебя с привратных башен, наспех отремонтированных, после взятия города Великим князем Литовским Гедимином, целится десяток стрельцов. Не должны в переговорщика стрелять? Ну, не должны, а дрогнет у кого рука и сорвётся стрела, да в лицо, ничем не прикрытое кроме стрелки перед носом.

Однако, идти надо. Хватит своих бить. Через год, ну два, опять поганые появятся и гораздо больше их будет. А тут свои своих все поубивают на радость ордынцам. Сейчас Андрей Юрьевич враг князю Брянскому, а в следующем году возможно вместе против поганых выйдут.

Должны же князья, что в Овруче засели, понять, что лучше им сейчас уйти, со дня на день придёт Гедимин со всем войском.

Долго никто не выходил из ворот. Стояли на стене вои и на башенках у ворот и смотрели на него из-под деревянных почерневших козырьков, переговариваясь там. Емеля остановился в десятке сажен от ворот, и о чём разговаривают брянцы и гомельцы, не слышал, так общий гул долетал иногда, когда ветер ослабевал.

— Что надобно⁈ — наконец услышал Емеля крик с одной из башен. Там стоял князь видимо, алый плащ и алые перья на сверкающем на солнце шеломе.

— Договориться! — Емеля белым стягом трясонул туда-сюда. Полотнище заиграло на ветру.

— Кто таков будешь⁈ — князь на башне чуть высунулся из-за ограждения, разглядывая переговорщика.

— Сотник князя Андрея Юрьевича Владимирского Емельян Осипов.

— Жди там, — князь отвернулся от Емели и стал говорить с воем в зелёном плаще.

Емеля ждал, ждал, снова ждал. Красный плащ и перья по-прежнему виднелись среди воев на башне. Когда уже всё терпение у стрельца кончилось, и он собрался плюнуть на переговоры и на самом деле ехать в Возвягль и там дожидаться возвращения Гедимина, ворота открылись, и как раз тот вой в зелёном плаще и вышел.

— Что ты хочешь, сотник⁈ — как на букашку посмотрел на него переговорщик, даже не представившись.

— Ничего. Хочу сказать, что Гедимин уже взял должно Киев. Попирует, оставит там брата князем и вернётся сюда. У него пять тысяч воев и один раз штурмом они уже Овруч взяли. Отпустите Витовта и езжайте домой. У вас сто с небольшим воев у Гедиминаса